Седьмого декабря Франсуа де Панафье поздравил новоиспеченного гонкуровского лауреата и наконец дал ему разрешение на несколько дней выехать в Париж для получения премии, уточнив, впрочем, что дорожные расходы оплачиваться не будут.
В Ла-Пасе на виллу Гари слетелись местные репортеры, которые были уверены, что он получил Нобелевскую премию. Гари и сам любил присочинить, но это был перебор. Через несколько часов пришла поздравительная телеграмма из издательства, а вскоре еще одна — от его друга Жана де Липковского: «Убедительная победа. Восемь „за“, два „против“. Поздравляю».
Лесли, узнав новость — не от Ромена, а от Одетты Арно, — по настоянию всё той же Одетты села на ночной поезд и приехала в Париж. «Я думаю, Ромен получит эту премию, — говорила ей Одетта. — В такую минуту вы должны быть рядом с ним». В поезде контролер, рассматривая графу «род занятий» в паспорте Лесли, воскликнул: «Ну и поезд — у нас в соседнем купе едет Мину Друэ!» Четырнадцатого декабря в парижском аэропорту Орли, где после длительного перелета должен был приземлиться самолет ее мужа, Гари уже ждала толпа репортеров.
Перед отъездом из Ла-Паса Гари направил телеграмму Сильвии и Рене Ажидам: «Думаю о вас, о Кристель и о гостинице „Европа“»{421}.
В глубине души оставаясь все тем же мальчиком, каким он был в Варшаве, Гари хотел бы поделиться радостной новостью с матерью. Но теперь он был один, а та, что до нелепости убежденно верила в его «гениальность», уже не могла крепко обнять сына и заверить, что его успех был предрешен. Гари не мог последовать и примеру Камю, который, став нобелевским лауреатом, написал своему первому учителю письмо, где признавался, что до сих пор остается школяром, благодарным своему наставнику. У Гари были только Рене и Сильвия Ажид, в которых он видел приемных родителей.
Лесли и Ромен остановились в гостинице «Пон-Рояль», рядом с издательством «Галлимар». Писателя осаждали журналисты. Его книга, в которую всё же вкралось несколько погрешностей, стала предметом оживленной полемики в узких литературных кругах Парижа. Среди убежденных защитников романа были и крупные писатели.
Альбер Камю утверждал, что Ромен Гари написал «сильное произведение»; его точку зрения полностью разделяли Эмиль Анрио, Жан Жионо.
Жионо, член Гонкуровской академии, выступил в защиту «Корней неба» с заметкой в журнале «Арт»: «Я голосовал за Ромена Гари. Говорю об этом с удовольствием, потому что его роман был одним из лучших».{422}
Эмиль Анрио, который в свое время раскритиковал «Большой гардероб», на этот раз опубликовал хвалебную статью в «Монд»{423}.
Член Французской академии Робер Кемп, затративший на прочтение «Корней неба» шесть дней, заявил на страницах «Экспресс», что это произведение глубиной своего содержания сопоставимо, на его взгляд, с «Улиссом» Джойса. Доминик Ори в своей колонке в «Нувель ревю Франсез» определяла творчество Гари как «сочетание занимательности Александра Дюма с интеллектуальностью Мальро»{424}.
А вот Морис Надо, один из беспощадных критиков Гари, утверждал в газете «Летр нувель»{425}, что «если премию получает эта проповедь в картинках, эта гуманитарная рапсодия, эта история, из которой вышел бы отличный комикс, значит, в Гонкуровской академии утратили четкое представление о том, что есть литература…»
Когда стало известно имя лауреата, еще один критик, рассказывает присутствовавший при этом Пьер де Буадефр, выразил свое негодование «детским, а вовсе не профессиональным» выбором жюри. В ответ на это Альбер Камю с сарказмом заметил: «В кои-то веки Гонкуровская академия присуждает премию сильному произведению, а вас это удивляет! Да вы парижанин до мозга костей!»{426} Но у нового лауреата Гонкуровской премии были не только почитатели. Одним из самых ярых его противников стал Клебер Эдене. Его неприязнь постепенно переросла в открытую враждебность, когда за две недели до официального голосования в большинстве печатных изданий прошел слух, что Гари является фаворитом жюри.
В первой своей статье о «Корнях неба» Эдене всего лишь упрекал автора этой книги в подражании американским писателям,
которые расчленяют повествование на кусочки и потом их перемешивают, наивно полагая, что чем невнятнее текст, тем он глубже по содержанию, и с поразительным простодушием веря, что «современное» произведение должно начинаться с конца.
Несмотря ни на что, подготовленный читатель может смело погрузиться в роман Ромена Гари, не смущаясь непонятностью отдельных мест. Все они в дальнейшем разъяснятся. Но чтобы дочитать «Корни неба» до конца, ему придется постоянно бороться с усталостью, которая возникает от навязчивого повторения автором одних и тех же мыслей и тем (весьма, впрочем, незамысловатых) — повторения, которое наводит на подозрение, что Ромен Гари рассчитывал на не слишком понятливых читателей… Думаю, что если сократить книгу раза в четыре, она от этого только выиграет{427}.
Во второй статье, напечатанной 1 декабря в «Пари-пресс Л’Энтранзижан», он переходит от жесткой критики к прямым нападкам:
Мы отовсюду слышим, что в ближайший понедельник Гонкуровская академия присудит свою ежегодную премию роману «Корни неба». Ромен Гари героически сражался с врагом во время Второй мировой войны, это гордость нашей авиации. Его биографы утверждают, что он знает семь языков. Боюсь, что в число этих семи языков никому не придет в голову включить французский…
Мы с сожалением вынуждены констатировать: Ромен Гари не владеет французским языком <…> Во всей истории французской литературы не найдется произведения, настолько пестрящего ошибками <…> И раз уж главный герой «Корней неба» решил создать Комитет по защите слонов от истребления, нам, по-видимому, пора создавать Комитет по защите французского языка от Ромена Гари.{428}
В другой статье, напечатанной чуть позже в журнале «Арт»{429}, Клебер Эдене утверждал, что нашел в «Корнях неба» до двенадцати ошибок на страницу. Он опубликовал также анонимную критическую заметку, в почти неприкрытом виде отражавшую ксенофобию, если не антисемитизм, автора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});