почему-то особенно резанула.
Ворвавшись в жарко натопленные комнаты, он с непривычки заметался, но вскоре нашел Рину. Она сидела на цветастом диванчике и пристально, даже сурово рассматривала себя в ручное серебряное зеркальце. Илай тоже залюбовался.
В отличие от его сестер, Катерина вряд ли когда-либо занималась атлетикой. Плечи у нее были узкими, руки тонкими, но не истощенными, а какими-то воздушными, будто не имели веса и девушка могла вспорхнуть к бревенчатому потолку горлицей. Волосы она не собирала, и они золотистой волной ниспадали до талии, завиваясь на концах. Тонкие брови, нос и губы – ее черты будто нарисовали остро заточенным карандашом, а потом сгладили резкие линии пальцем, нежно тушуя. Катерина, хмурясь, щупала себе лоб ладонью. Не простыла ли?
Он было сделал шаг к ней, но снова застыл, когда она отложила зеркальце и посмотрела прямо на него. Издали ее радужки казались почти белыми, отчего зрачки смотрели особенно пронизывающе. Что же это за пробужденные глаза такие? И что они видят?
– Хорошо, что унесли мою одежду, – поделилась она и указала на себя. Только теперь Илай заметил, что на ней больше не серо-голубое платье, а розовое, с какими-то оборками и ярким пояском. – Оно все провоняло маскировочными духами Адель, – пояснила Рина ровным тоном с акцентом. – Они просто отвратительны, эти ее алхимические составы. Да и человек она паршивый.
Илай в недоумении почесал мокрую после мытья голову. При Михаэле и других геммах Рина не выказывала таких… сильных эмоций. Он даже успел подумать, что сдержанность в ее характере. Или дело в воспитании? В любом случае больше его интересовало совсем другое. Кашлянув в кулак, он спросил:
– Катерина Андреевна…
– Можешь называть меня Риной, Илай.
– Хорошо, – покладисто согласился он. – Рина. Скажите, Рина, почему вы…
– Ты. Говори мне «ты».
Илай совсем растерялся. Но отступать было поздно.
– Скажи, Рина, почему ты говоришь, что я тебя забыл? Что такого произошло в прошлом? У тебя глаза гемма, ты – как я. Мы когда-нибудь учились вместе? Если да, то почему никто из наших тебя не помнит?
Рина потупилась, несколько светлых прядей упали ей на щеку. Пальцами она барабанила по обивке диванчика, будто подбирая слова.
– Мы познакомились, когда твои глаза еще не были такими.
– Я не понимаю.
Когда, когда это было? Когда такое вообще могло быть? В висках застучало.
Рина продолжила, все так же изучая носы своих туфель:
– Мой отец забрал тебя из жизни, где тебя не ждало ничего хорошего.
Илай хватал ртом воздух, которого будто стало слишком мало в этой просторной комнате. Рина принялась наматывать прядь на палец, туго затягивая петлю.
Она все еще прятала глаза.
– Почему ты не смотришь на меня? – выдавил Илай, хотя этот вопрос был вопиющей дерзостью. Он просто не мог не спросить.
– Привычка. Людям не нравится, когда я долго на них смотрю, а разговор нам предстоит не из легких. Знаешь, – она все же подняла лицо, – я могла бы попытаться все рассказать, но лучше ты сам.
Сказав это, она неловко выпутала палец из волос и двумя ладонями похлопала себя по коленям.
«Что… что может значить этот жест? – туго соображал Илай, не сводя взгляда с ее рук. – Я что, должен сесть к ней на колени?!»
Поняв, что ничего от него не добьется, она встала и подошла ближе. Только теперь он увидел, что она выше его – взгляд уперся в упрямо поджатые бледно-персиковые губы Рины. Илай заставил себя поднять его и увидел ее глаза. Вблизи они уже не казались белесыми, в них точно танцевал свет, как по зеркальному фацету, как по грани хрусталя; блики розового, светло-зеленого и голубого смешивались, но ни один не являл себя в полной мере. Только спустя минуту он понял, что она не моргает. Да и он тоже.
– Кто ты? – еле вышептал Илай.
Вместо ответа она обхватила его руку прохладными пальцами и повела к диванчику. Там усадила рядом с собой, а затем обхватила ладонями его лицо и… бережно уложила голову Илая к себе на колени. Он и сам не понимал, почему повинуется так безропотно, хотя нутро выкручивалось и велело бежать, а кровь в голове шумела, причиняя боль.
– Как бы это ни было трудно для меня, – вполголоса проговорила она, – но я попытаюсь пройти этот путь вместе с тобой. Закрой глаза, – и Рина сама накрыла его глаза рукой. – Смотри.
И Илай провалился в бездну.
Он сидит на полу. Вокруг – темные бревенчатые стены, отчего-то высокие, хотя комнату большой не назвать. Или это и есть весь дом? Пахнет водорослями и рыбой, дегтем и каким-то вареным овощем. В пальцах костяной крючок. Тот ловко, совсем без участия мысли снует между каких-то толстых нитей, подхватывая их, вытягивая, выкручивая и снова продевая. Петля за петлей, узелок за узелком. Он знает, что занят важным делом. Ему это дело поручили.
– Емельян, – раздается звучный голос.
Он поднимает голову. Над ним нависает высокий и плечистый мужик со светлыми волосами и бородой.
– До сумерек рыбачить буду, ты уж за репой присмотри, что в чугунке.
– Да, батька.
Склонившись, мужик треплет его по макушке. Через пару мгновений за ним со скрипом закрывается покосившаяся дверь. За дверью раннее, еще темное утро, поблизости плещется о берег море. Он остается один. Нужно все сделать как следует. Батька голодный вернется, надо покормить. Он чувствует ответственность и каплю гордости за то, что отец не боится оставлять его без присмотра соседок. Может, скоро и с собой возьмет.
«Куда? Зачем? Откуда? – рой вопросов ворвался в голову Илая. – Что я здесь делаю?»
«Так вот как ты жил», – прозвучал рядом голос Рины. Илай обернулся и увидел, что она сидит рядом на корточках, крепко обняв острые колени.
«Я?»
«Это ты сам, – кивнула Рина, – только десять лет назад. Как думаешь, кто был этот человек? Как ты сам его назвал?»
Батька.
Тут Илай с ужасом осознал, что руки его продолжают вытягивать петли и затягивать узелки, сноровисто орудуя костяным крючком, – он правил сеть, только руки у него были маленькие, чумазые, с черной каймой вокруг обломанных ногтей.
– Это… мой дом?
Рина обвела избу глазами:
– Как же тяжело вам жилось без матери.
Петля, узелок, петля, узелок, петля…
Илай потерял бы сознание, но он не мог.
Вместо этого видение сменилось другим. Море скомкало штормом. Волны как бешеные бросались на скалы, что отделяли их бухту от большой воды волнорезами. Но ничто не предвещало бури – на рассвете небо было ясным.
Поздний вечер, все рыбаки вернулись