Такой режим привел к тому, что часть детей, в том числе и его, стали ежедневно на несколько часов выводить наружу. Это позволило ему видеть безграничные просторы моря и огромные корабли, направлявшиеся в городскую гавань и пахнущие на много километров вокруг соляркой, неизвестными землями по ту сторону моря и свободой.
Как-то раз у доктора Чи появился особо крупный клиент, пожелавший лично взглянуть на производство чудодейственных средств и работу детей. Так в их жизни появился и стал регулярно заглядывать с периодичностью раз в несколько месяцев высокий мужчина из далёкой страны, увозивший волшебный порошок на большом шумном автомобиле.
Этот новый мужчина носил чудное непроизносимое имя Святослав, и был, по словам доктора Чи, проклятым русским. Что означало это проклятье, дети не знали, но высокий и всегда невероятно шумный Святослав каждый раз приносил вкусные конфеты в ярких цветных обертках, поэтому любой из детей втайне мечтал сам когда-нибудь заполучить на себя подобное проклятье, чтобы тоже иметь неограниченный доступ к конфетам.
Очередной в череде прочих год запомнился ему сразу несколькими потерями: сначала у двух девочек-работниц с разницей в два дня случился приступ болезни, которую доктор Чи называл «красными днями». Обеих заболевших сразу же куда-то увезли на громко рычащих моторами военных джипах, как уже не раз бывало, когда начинали болеть работницы доктора Чи. Обычно девочки возвращались через пару часов, но в этот раз что-то пошло не так. Жители барака поняли это по громогласным пьяным выкрикам доктора Чи, который заявился гораздо раньше положенного и что-то путано говорил про проклятых янки, которые не в состоянии справиться не только с кораблём, но и с собственными членами. А ещё доктор Чи боялся, что неведомые янки сдадут его солдатам, потому что больше, чем за собственные члены, они боятся только за собственные задницы.
Вторая потеря случилась на следующую же ночь. Его и всех остальных разбудили крики помощников доктора, оставшихся в этот раз спать в сарае по соседству, где обычно стояли рыбацкие лодки. Пак Со и Лу Чин с кем-то ожесточенно спорили, громко ругаясь и что-то требуя от неведомых визитеров. Их спор резко прервался двумя громкими хлопками, после которых наступила мгновенная тишина, а затем в барак ворвались кричащие солдаты с хлопающими палками, от которых просыпавшиеся дети падали на свои матрасы и больше не шевелились.
Поняв, что происходит что-то плохое, он как мог быстро заполз под кучу сваленных в углу использованных мешков из-под мела, входящего в состав снадобья, а солдаты, ещё пару раз проверив спальные места, вынесли наружу остатки порошка. Сколько времени он пролежал в укрытии, ему было неизвестно.
Лишь с наступлением утра, ворвавшегося в распахнутые двери развороченного помещения, он решился выйти наружу, найдя там лежащие рядом друг с другом тела помощников Пак Со и Лу Чин. Сам же доктор оказался подвешен на дереве по соседству с выпотрошенными внутренностями. Вид доктора ему не понравился. Человек, который изобрёл лекарственные порошки от всех болезней, мог бы изнутри выглядеть и получше. Рассудив таким образом, он пошагал к берегу, где можно было без помех любоваться морем.
О том, что будет дальше, он не задумывался. Вряд ли бы ему удалось прожить долго, ведь у него не было даже той мерзкой похлебки из бобов, а значит, вскоре ему пришлось бы голодать. На счастье или же на беду судьба все сделала за него, решив, что именно в этот день заглянет с визитом и за очередной порцией снадобья проклятый русский Святослав.
Зайдя внутрь бывшего жилища детей, мужчина почти сразу же выбежал наружу, после чего долго блевал в ближайших кустах, а когда выбрался оттуда, столкнулся лицом к лицу с ним, решившим поприветствовать гостя, как от него и остальных требовал доктор Чи. Мужчина принялся кричать на своем языке и даже несколько раз тряхнул его за плечи, но бить не стал, а подхватил под мышки и бросил на заднее сиденье своей машины, увозя прочь от прежней жизни.
Так он переехал из продуваемого всеми ветрами деревянного барака в каменный подвал непонятного строения, о внешнем виде которого ему не было известно ровным счетом ничего. До нового места жительства он и проклятый русский добирались по ночам, не используя большие дороги и останавливаясь в стоящих на отшибе деревнях. Недалеко от границы Святослав куда-то надолго ушел, оставив его в крохотном номере дешевого отеля, и появился день спустя, принеся бумаги, которые назвал «документами». На первом листке маленькой книжицы была наклеена его фотография и написано, что обладателя зовут Ли Чхан Йон. Так у него появилось имя.
Из путанных объяснений Святослава он сумел понять, что не имеет права пересечь нечто, называемое границей, а человек, носящий имя Ли Чхан Йон и обладающий документами, это сделать мог. Поэтому ему пришлось выучить биографию Йона и еще целую кучу всяких странных слов, а после долго ждать своей очереди, чтобы сказать эти слова хмурому солдату, пристально изучавшему его лицо и в итоге пропустившего ко входу на большой корабль, подобные которым он раньше мог наблюдать лишь издалека.
К сожалению, изучить внутреннее устройство корабля ему не разрешалось, зато можно было сидеть в каюте на личной кровати с чистыми простынями и ничего не делать. Это оказалось для Йона настолько непривычно, что совсем скоро он окончательно заскучал. На его счастье скукой маялся и Святослав, от нечего делать предложивший начать учить его язык.
То же самое повторилось и после того, как они прибыли в новый город и пересекли еще одну границу с такими же хмурыми солдатами, но похожими больше на Святослава, чем на доктора Чи или любого из его помощников. Йону было запрещено заговаривать с кем-либо или покидать пределы подвала, в который его поместили, зато разрешалось учиться языку и даже счету в те моменты, когда у Святослава, оказавшегося не проклятым русским, а аналитиком СВР, выпадала для этого свободная минута.
Учиться Йону нравилось. Так он мог не просто лежать целыми днями на диване и есть доставляемую мужчиной еду, не в пример более вкусную, чем бобовая похлебка, но и приносить пользу. В конце концов, он ведь до сих пор так и не смог понять, зачем аналитику СВР понадобился кто-то вроде него. Впрочем, не знал этого, судя по всему, и сам Святослав.
Йона по-прежнему интересовало, что же, собственно, означает неведомая аббревиатура СВР, но это так и оставалось загадкой ровно до того дня, как в очередной раз заскочивший в подвал Святослав не забыл на столе какие-то документы, состоящие сплошь из непонятных рядов цифр. Цифры показались Йону интересными, они скакали по строкам, переплетались между собой и превращались в знакомые слова, прочтя которые, юноша, хоть и был рад неожиданно обретенному занятию, остался разочарован. Зачем о какой-то скучнейшей встрече двух непонятных чиновников было писать так подробно, да еще и с помощью цифр — так же эту скучищу точно никто не станет читать.
Этот волнующий его вопрос он и задал вернувшемуся за бумагами Святославу, вызвав у того приступ неподдельного изумления и паники. Узнав, что ребенок, которого он приютил, оказался способен расшифровать почти любой цифровой код, не воспользовавшись для этого даже тривиальным калькулятором, мужчина обозвал Йона «находкой для шпиона» и «гребаной Энигмой² на рисовой тяге» и с утроенной энергией продолжил его обучение. Очень быстро все стены в тесном подвальчике обросли полками с книгами по криптографии, математическому анализу, статистике и теории чисел. Со временем прямо рядом с кроватью Йона появилось редкое чудо техники — персональный компьютер с подключенным к нему интернетом. После этого дело и вовсе двинулось семимильными шагами.
По прошествии нескольких лет Йон был так прочно встроен в схемы Святослава, что уже и сам с точностью не мог сказать, где заканчивались идеи мужчины и начинались его собственные. Помимо анализа разведданных, являющегося основной работой Святослава, у того имелся серьезный приработок, который должен был обеспечить разведчику безбедную старость и именно благодаря которому он в свое время оказался в бараке на всеми богами забытом мысе на побережье Японского моря. Речь, разумеется, шла о волшебном порошке, о котором Йон уже давным-давно знал, что волшебства в нем было ни на грош и вылечить им хоть одну болезнь представлялось весьма сомнительной затеей.