class="p1">В предрассветный час, когда петухи на все лады призывали день и когда Завид счёл, что уже не уснёт, он всё же забылся тревожным сном. Видит — он в царском терему. Перед ним на высоком насесте сидит птица-жар, одна всю горницу освещает. Тут же висит позолоченная клетка с колокольцами, с расписным узорным донцем, а рядом другая, поплоше: сама сера, прутья изогнулись, жёрдочка покривилась, донце запакощено.
Помнит Завид, что ему не велели брать золочёную клетку, да птица так печально глядит, в дрянную нейдёт. Он и сам думает: расписную-то после можно продать, одни колокольцы чего стоят, небось из чистого золота! Продаст, а там уж никто не попрекнёт его, что беден и в женихи не годится.
Да только рукою коснулся, раздался звон. Отдёрнул он пальцы, а колокольцы сами собой перезванивают, не унимаются. Тут шаги послышались. Испугался Завид, подумал, стража явилась — ан нет, встал на пороге царевич в рубахе, расшитой огненными перьями, собою хорош, лицом бел, только на один рукав ему перьев не хватило. Та рука у него длинна, черна да космата, когти на ней звериные.
— Птицу мою крадёшь, — говорит царевич. — Надежды меня лишаешь.
— Мне нужнее! — говорит Завид. — Тебе ещё одну достанут.
— Моя, моя птица! — завыл тут царевич да чёрной рукою в горло Завиду вцепился, душит.
Вмиг пробудился Завид. Темно в хлеву, мужики рядом сопят, за стеной петух ещё поёт. Видно, совсем он недолго спал, а только больше глаз сомкнуть не смог.
Скоро Дарко пошёл к царю во двор, а мужики в эту же пору отправились в лес. Зевают, глаза протирают, буланка трюхает потихоньку. Подморозило, дороги белой крупой присыпало, да мир всё одно неприглядный, хмурый: тучи низко нависли, избы темны, от них серый, грязный дым тянется. Старые вишни раскинули, переплели голые ветви, будто забросили сети в небо. Хотят выловить солнце, да оно глубоко, не достать.
Ерша в корчме оставили вещи собрать да с хозяином расплатиться.
— Да что собирать? — никак не мог он взять в толк. — Ведь всё с собою. Нешто вам с бочкою помощь не надобна?
— Вот и проверь, чтобы ничего не забыли! — сказал ему Невзор. — Мы покуда и без тебя управимся. Ежели что не так пойдёт, хоть ты на воле останешься да придумаешь, как нас выручить.
— Да как же я придумаю? — опешил Ёрш.
— Ну, тогда хоть весточку домой принесёшь, как мы сгинули!
— Весточку — это можно… Да что ты этакое говоришь-то, не накликай беду! С вами поеду.
Насилу его отговорили.
Едет телега, качается. Мужики помалкивают, думают о своём. И Завид помалкивает, только в мешок заглядывает. В том мешке рыжая курица спит, они её зерном накормили, вымоченным в вине, вот Завид и глядит, не проснулась ли. Неладно выйдет, если расшумится.
Глядит, а сам думает: не отказаться ли? Эта последняя затея всего опаснее, как бы и вовсе с жизнью не распрощаться. Вот уж рот откроет, соберётся заговорить, да смолчит. Дело без конца, что кобыла без хвоста, доделывать надо.
Добрались они туда, где бочку оставили. Телегу подальше загнали, чтобы с дороги не видно было. Добряк отошёл в сторонку, к малому овражку, укрылся за можжевельником. Ушёл человеком, вернулся зверем, тяжело ступая по суглинку, раздвигая косматыми боками зелёные игольчатые ветви. Идёт, в зубах одёжу несёт.
Взяли они тогда светлую глину, да в шесть рук его измазали. Провели по рёбрам да по хребту, да по лапам, да череп обрисовали. После сажу взяли, затемнили, где надо. Если не шибко приглядываться, так будто костяной медведь.
Пчела лицо сажей выкрасил, шапку с коровьими рогами надел, тулуп наизнанку вывернул. Поперёк дороги натрясли порошка, сидят, ждут. То один, то другой встанет, пройдётся, вдаль поглядит, уперев руку в бок.
— Едут! — воскликнул Завид, первым услыхав тележный скрип, конский топ и ленивое покрикиванье возницы. Сорвался с места, сердце вскачь пустилось. — Едут, слышь-ко!
— Так поджигай, поджигай! — заторопил его Невзор. — Чего мешкаешь?
Потянулся Завид к поясу, дрожащими руками схватил кресало, высек искру, уронил. Запылал зелёный огонь, встал стеною поперёк дороги. Невзор отбежал, за выворотнем укрылся, где они бочку прятали, а через миг там же был и Завид. Лапником обложились, тихо сидят, ничего не видят, только вообразить и могут.
Вот едет гружёная телега. Вот кони ступают всё тише, тише. Вот, тяжело дыша, на дорогу выходит большой зверь и коротко ревёт.
— Что за бесовщина? — раздался испуганный крик.
Не иначе, возница увидал, как за пляшущим зелёным огнём встаёт на дыбы неживой медведь, как он опускается, водя головой и принюхиваясь. Встревожились кони, заржали. Было слышно, как они переступают копытами.
— Чур меня, чур меня! — запричитал кто-то. Это Дарко, его голос.
— Уходи, зверь-батюшка! — громко сказал его спутник. — Иди, ступай себе в лес, нас не замай!
— Дурень, — заскулил тут Дарко, — ведь это не зверь, а нечисть! Не отступится…
Дальше было слышно только, как они возятся на телеге, как шумно дышит медведь, как беспокоятся кони и громко потрескивает огонь. Уже и сюда тянуло смрадным дымом.
Зазвучали шаги: шаг — притоп, шаг — притоп.
— А-а, никак царёвы работнички! — хрипло прокаркал Пчела, выходя на дорогу, и хлопнул в ладоши. — Вас-то я и поджидал, весточка у меня для царя. Скажите ему: мол-де нечисть этой ночью в гости заглянет, да то, что ему дорого, подменит. Пущай стражу приставит хотя и ко всякому входу и выходу своих теремов да палат, а мы всё одно проберёмся!
Захохотал он утробно, а после и говорит:
— Вас двое, одного отпущу, того, кто быстрей убежит. Эй, сюда! Налетай!
Да как засвищет, гаркнет!
Ему в ответ завопили двое. Кто-то спрыгнул с телеги, оббежал зелёный огонь, ломясь сквозь молодую поросль. Вот, слышно, упал с испуганным криком, вот поднялся, бежит, сапоги по подмёрзшей дороге стучат.
— Меня, меня подожди! — жалобно кричит Дарко ему вслед. — Не оставляй на погибель!
Да где там!
Вот Дарко рассмеялся и принялся успокаивать коней. Невзор тут лапник отбросил и на дорогу выбрался. Завид поспешил за ним.
Зелёный огонь затоптали, одну бочку живо сняли, выкатили пустую.
— Садись! — говорят Завиду.
Тот в бочку влез, на чурочку уселся. Ему мешок сунули, да тут же донце и поставили на место, свет закрыли. Сидит он впотьмах, только чует, как бочку на телегу поднимают. Что-то ещё поправили, что-то скрипнуло, и пошли кони, завертелись колёса. Мужики крикнули вслед, пожелали удачи.
— Ишь, Крив-то припустил! — усмехнулся Дарко. — Небось до самого двора и не нагоним. А ловко это мы! Доброе начало, значит, и дале всё удастся.
Едет