кивнула. На её щеке предательски блеснула слеза. Я обняла её настолько крепко, насколько могла позволить моя нерабочая рука, висящая на шее мёртвым грузом, и только ползающие под гипсом мураши, распространяющие в тесном пространстве чесотку, не давали мне похоронить ту в своём ярком воображении.
— Ты меня раздавишь, — прокряхтела Леся, она явно оживала, не привыкшая показывать слабость другим. Высвободилась немного из моей хватки, но не отпустила моей руки.
— Прости…
— Спой мне, — попросила она после ещё минутного молчания сразу же, как только баржа, показав нам корму, скрылась в ночи.
— Э… — я немного растерялась, не ожидая подобной просьбы.
— Помнишь, на вечере перваков… — начала она напоминать мне, но я и сама прекрасно помнила.
Это было моё первое и единственное выступление под гитарный аккомпанемент Витьки с девятого этажа. Первоначально задумывалось, что петь и играть он будет в одиночестве, как обычно из года в год делал это четверокурсник Виталий, но в этом году моя лучшая подруга, желая закрепиться в университете и стать своей в доску, при этом не допуская излишней фамильярности с их стороны, записалась в студенческий театр эстрадной миниатюры, а в народе просто стэм, и меня тоже записала, чтобы «я не скучала».
Таким образом, я была приписана к Вите в качестве подпевки, а Леся участвовала в постановке танца. Я жутко переживала и тряслась от страха, но всё же спела заранее отрепетированную песенку из репертуара депрессивной на мой взгляд певицы. Все аплодировали, но больше с микрофоном я не экспериментировала. Слишком много энергии отобрала тогда сцена, коленки тряслись, хотя петь мне понравилось. Но в какой-то момент я чувствовала себя её частью, некоторые студенты подпевали, и это было волшебно.
— …ты спела так красиво тогда. Душу пробрало. Спой, пожалуйста, — в её голосе прорезались упрашивающие нотки, которых раньше я за ней не замечала.
— Мне не сложно, но она вроде… такая… — я не могла подобрать слово.
— Жалобная? — подруга усмехнулась. — Или суицидальная?
— Ага, — в точку, та песня была именно суицидальная. А мне не нравилось, что подруга пришла в одиночестве на мост, погруженная в тёмные мысли, и сейчас просила ту песню.
— Знаю. Но ты просто спой и всё.
— И что «всё»? — немного панически поинтересовалась я, отчаянно раздумывая, не преисполнена ли моя драгоценная подружка тех же идей, что преследуются в песне.
— Закроем тему. То есть ты споёшь, я расскажу тебе грустную историю. И закроем тему.
— А может просто закроем?
— Спой. Тебе же ничего не стоит, — начала закипать Леся.
— Х-хорошо, — кивнула я, укрепив свою хватку на её предплечье, чтобы, не дай бог, она не сделала никаких лишний движений, проникшись идеей песни.
— Успокойся, я не дура же. Мне просто надо услышать что-то успокаивающее, окей, — потрепала она меня по щеке, прочитав мысли.
Её губ коснулась лёгкая, едва заметная улыбка, но так же стремительно, как появилась, она затерялась в маске, словно высеченной из мрамора, на который упала тень, что, впрочем, не мешало проступать бледности благородного камня.
Мне хотелось, чтобы сейчас рядом оказался Витька, услышав аккорды его гитары, во мне проснулась бы та певица, что в тот вечер выступала рядом с ним на сцене. Но его не было, музыки не было, были лишь проносящиеся мимо нас в свистящем потоке на сверхзвуковой скорости машины.
С постепенно крепнущим голосом и верой в лучшее я тихо запела, но немного сорвалась на шёпот на четвёртой строчке.
Подруга внимательно слушала, её глаза увлажнились, зрачки расширились. Мои глаза проследили за её взглядом и уткнулись в черноту ночной реки, манящей своим редким жемчужным блеском и плеском качающихся на слабых волнах чаек. С беспросветной мыслью «лишь бы не сиганула!» я продолжала. Текст песни, тем не менее противоречил моим мыслям, и я пела о том, что дождь просит прыгать вниз.
По щекам Леси Ниагарским водопадом текли жгучие слёзы, но подруга ни разу не покачнулась в сторону глубины, что меня успокоило и давало возможность петь дальше без содрогания.
В том, изначальном варианте, который я исполняла в составе СТЭМа, песня на этом куплете обрывалась, срывая дикие аплодисменты студентов, но я знала продолжение, позитивное, которое как раз сейчас и нужно было моей Леське, о том, что нужно продолжать жить, потому что «твоя жизнь достойна всего»[7].
Я замолкла, из глаз Леси слёзы больше не катились, она смахнула остаток влаги на лице и искренне прошептала: «Спасибо». Я лишь похлопала её по спине в знак принятия благодарности.
На душе было мерзко и противно, потому что, в общем-то, я ей помочь избавиться от боли не могла, даже не представляла, чем конкретно она вызвана, и почему она утверждает, что теперь беспризорница. Но ответы лежали на поверхности тяжёлым массивным булыжником придавливая сердечную жилку Леси. Ей надо было лишь отодвинуть его немного в сторону и рассказать мне, в чём причина, а я постаралась бы ей помочь. Но подруга упорно молчала, прикрыв глаза, от чего создавалось впечатление, что она решила подремать сидя.
Я кусала локти от своей безысходности, между тем Леся прервала молчание и посветила меня в свои злоключения.
Началось всё с того, что её начал пытать папа своими бесконечными звонками и требованиями вернуться домой. Домой ей ехать не хотелось в виду различных причин. Лена причислила к этим причинам нелепую любовь к дяде. Сама Леся к дяде никакой любви на деле не питала, ей тогда показалось смешным разыграть подругу, что они и сделала. Потешное выражение лица Ленки стало ей наградой.
Пришлось ехать к отцу, дорогу до дома она растягивала, как могла, но оказалось, что зря, потому что там ждал один незабываемый сюрприз.
Начиная с самого звонка в дверь, сопровождаемого словами грозного вида папы: «Явилась, не запылилась», — и продолжения в виде схваченной и протащенной нахмурившим брови им же в зал за шкирку дочери, её не покидало ощущение чего-то нехорошего. Впрочем, оно не заставило себя ждать, «осчастливив» приехавшим из своего путешествия по горам, по долам любимого парня Лёнечки, с которым они вроде как расстались.
— Олеся, дорогая, я так рад тебя видеть! — кинулся к ней очкастый студент, искусанный комарами, казалось, в каждую частичку лица.
«Неженка» с пренебрежением мелькнуло в голове девушки. В её понимании кожу настоящего мужчины комару не прокусить.
Студенту добраться до своей дражайшей половинки было не суждено, потому что подлая подножка от Николая Велимировича — дело обычное, но непредсказуемое для начитанного ботаника, в его книгах о науке «как бы нагадить, да чтобы наверняка» и слова нет.
— Так-так… — покачал головой