Точеное лицо Джефа было серьезным и непреклонным.
— Мы с леди Клементиной старые друзья, но мне необходимо большее, и ей, я думаю, тоже. Нет никакой причины кому-либо из нас соглашаться на этот брак, если не считать всех этих нелепых условностей и…
— Денег? — тихонько подсказала Клементина.
Эдит откашлялась и приподняла одну бровь, в точности как ее сын.
— Прекрасно сказано, моя милая Клементина. Сколько раз мы еще должны напоминать Джеффри, что браки между аристократами, как правило, связаны не столько с чувствами, сколько с такими существенно необходимыми понятиями, как продолжение старинного рода и образа жизни…
— Я не слишком заинтересован в том, чтобы увеличивать свои владения и состояние, присоединяя к ним поместья семейства Бич. Для меня важнее в жизни другие ценности, и для Клементины — тоже.
— Я знала, что твоему отцу не следовало соглашаться и отпускать тебя в это ужасное место…
— В Вайоминг, мама. Я не хочу проявить неуважение к отцу, но мне уже больше тридцати лет. И я могу поехать куда захочу.
— О-о-о-ох!
Она застонала, прикрыв глаза.
— Ты стал совсем другим, с тех пор как вернулся в Лондон. Даже твой отец забеспокоился, думая, не дали ли тебе пожевать какого-нибудь из этих заморских корешков, которые, как говорят…
Джеф расхохотался, чувствуя, как спадает с него напряжение, и присел на краешек кресла, наклонившись к ней.
— Ничего подобного. К тому же нет совершенно ничего странного в том, что я хочу сам решать за себя. Раньше я просто не особенно заботился о моем будущем, чтобы бороться за свои убеждения.
— Если возможно, ваша светлость, я бы хотела освободить Джеффри от его слова.
Клементина погладила дрожащую руку Эдит. Она была не из тех, кто готов на бескорыстные жертвы, но в памяти ее стояли глаза Консуэло и предостережение герцогини Девонширской. Ее собственное поведение вряд ли можно было назвать безупречным, и, может быть, так оно и к лучшему. Взглянув на Джефа, леди Клем сказала:
— Надеюсь, вы все-таки добьетесь, чего хотите, несмотря на все эти сплетни и шумиху в газетах.
— О чем вы говорите? — жалобно, с раздражением спросила Эдит. — Джеффри, о чем она говорит?
Он откинулся на спинку кресла и, переплетя пальцы, приготовился выдержать бурю.
— По-видимому, она намекает на существование другой дамы. Я прав, леди Клем?
— Я ведь не слепая, чтобы ничего не замечать, Джеффри. Ты совершенно переменился после поездки в Америку. — Мечтательно, с легким сожалением, она добавила: — Люди там несколько по-другому смотрят на жизнь, не так ли?
— Согласен.
Он, по возможности коротко, опуская неблаговидные подробности, рассказал о своем приезде в Вайоминг и о «покупке» половины ранчо «Саншайн».
— Когда во мне зародились чувства к Шелби, я даже не понял сначала, что это означает. Я никогда раньше не ощущал в себе столько жизни. А потом начались угрызения совести и смятение из-за того, что же теперь будет с ней и со мной — и с вами, Клементина, и с моими родителями! Я делал все, что в моих силах, стараясь снова замкнуть свое сердце. Я не был также уверен, что Шелби любит меня достаточно сильно, для того чтобы оставить свою счастливую, беспечную жизнь в Вайоминге и терпеливо выносить всю бессмысленность светской жизни.
— И все-таки она поехала за вами в Англию, правда? — заметила Клементина. — И теперь весь Лондон просто без ума от нее!
— А это еще что означает? — выдохнула мать Джефа.
— Вы, конечно, читали о Шелби Мэттьюз в газетах? Она выступает вместо Анни Оукли в роли девушки-меткого стрелка в шоу «Дикий Запад». Мы с Джеффри были на ее выступлении вместе с королевской семьей.
— Но я понятия не имел о том, что Шелби будет там, — поспешил он поправить ее, — ни даже о том, что она вообще уехала из Вайоминга.
Эдит Уэстон, сидела прижав руку к сердцу; губы ее были так крепко сжаты, что даже побелели.
— Это самый ужасный скандал, какой только можно себе представить.
— О, Бога ради!
Клементина, ощущая в себе новую, непривычную легкость, начала теперь даже сочувствовать Джефу.
— Быть может, — предложила она, — я лучше оставлю вас побеседовать наедине.
Джеф пошел провожать ее. Они остановились на верхней площадке лестницы, и он наклонился, слегка коснувшись губами ее щеки.
— Ты молодчина, Клем! Просто не могу выразить, как я благодарен тебе.
— Скажи мне, что мы оба станем теперь счастливее и все, в конце концов, будет хорошо.
— Да, это правда… я думаю, что и ты мечтаешь об этом, а?
— Не знаю, как получится, но теперь мне будет на что надеяться.
— Времена изменились, Клем. Мир наших предков, в котором люди женились по каким угодно причинам, только не по любви, а потом заводили романы для души на стороне, уходит в прошлое, по крайней мере, для меня. Это новый век. — Он усмехнулся: — Я бы лучше стал зарабатывать себе на пропитание, чем женился из-за денег.
— Хотелось бы мне увидеть выражение лица ее светлости, когда ты говоришь это!
— Что ты будешь делать теперь? Я чем-нибудь могу помочь тебе? — Он помолчал. — Ты ведь не собираешься сбежать с Беном Эйвери, а?
Она улыбнулась ему, сверкнув всеми своими зубами.
— Нет, но роман этот многому научил меня. Бенджамин сказал кое-что, что заставило меня задуматься о браках без любви, а его внимание ко мне позволило понять — другой мужчина может дать мне гораздо больше, чем ты. Надежда и сожаление смешались в ее глазах.
— Ты совершенно права! Ты заслуживаешь гораздо лучшего мужа, чем я!
— Я подумываю, поехать в Италию на несколько месяцев, пока скандал не утихнет и твоя свадьба не станет более приемлемой. Я надеюсь хотя бы на один восхитительный роман за границей, а потом вернусь домой «на коне» — новой женщиной, уверенной в своих силах, жизнелюбивой, улыбчивой!
Джеф засмеялся:
— Браво! Знаешь, этот костюм для верховой езды тебе необыкновенно к лицу. Ты выглядишь в нем такой кокетливой.
— Мне пора идти. У меня свидание с твоим будущим шурином сегодня вечером!
Они расстались друзьями, но улыбка Джефа растаяла, к тому времени как он вернулся в гостиную. Это была чертовски трудная роль — любящий единственный сын недавно овдовевшей матери. Никто никогда не учил его быть сыном, если не считать ласковых наставлений няни, что он должен пойти к родителям, которых видел так редко, и сказать им то или другое. Потом Джеф уехал в школу, и воспоминания его об общении с родителями по большей части сводились к бессмысленным и пространным нотациям отца во время его редких каникул, тогда как мать неустанно и раздраженно пеняла ему на его поведение за столом, внешний вид и лексикон. Что же тут удивительного, если он отошел от них почти полностью, как только получил самостоятельность? И родители его, по всей видимости, даже не заметили этого, так как они или жили в отдельных особняках, или путешествовали по Европе, или вообще занимались чем угодно, только не созданием семьи.