— Я веду вас к Драконьей Главе. Трое моих хирдманов погибли, а Бальдр останется калекой…
— Ты воин, Рольф Ингварсон? Воин. Так делай то, что пристало воину. Олаф прав: они должны забыть своё прошлое, должны стать похожими на нас, молиться нашим богам, петь наши песни, жить и умирать, как мы. А не поднимать свои глаза к Чёрной скале! Право же, те кнехты, что приходят к нам на Юге, задают куда меньше вопросов!
Шов.
* * *
Горы безмолвно кричат, прыгают, застывают чудищами, виляют хвостами дорог… Красное и чёрное, чёрное и красное. А над головами — исполинский горн, пламенная чаша, жаркое жерло Таргарра Огнедышащего, короля вулканов. Небо над ним раскаленно-багровое, опоясанное сотнями клубящихся колец дыма, оседающего в долинах сизым дождём.
Вулкан презрительно плевался дымом, время от времени вздрагивая. Недра гор рокотали, рождая пламя.
Шов.
* * *
Камни, скалы, уступы мелькали в ночной мгле, подсвеченной алыми отблесками Таргарра. Сзади грохотали шаги, гремели повозки. Мы залегли за валунами возле дороги и смотрели, как шагают воины, тащат телеги с каким-то железным хламом. Над задними рядами скалились черепа на шестах, спали обмотанные вокруг древков знамёна. Когда воинство скрылось за поворотом, мы молча пошли, но уже в другую сторону. Чужая, беспредельно чужая земля.
Шов…
О Дарине сыне Фундина
…От высоты ломило в висках. Небо было пронзительно высоким и страшным. А ещё оно было чужим — как и всё в этом краю. Ноги, казалось, тоже стали чужими — во всяком случае, Дарин, сын Фундина, их уже не чувствовал. Он просто брёл по узкой горной тропе, угрюмо уставившись на Дэора Хьёринсона, что шагал впереди.
"Неплохо, что я иду последним, — подумал он, и мысли его также казались чужими, — никто не заметит, когда я начну спотыкаться…"
Дарин налетел на северянина, замершего, как и все остальные. Тот даже не обернулся. И вновь в душе конунгова сына заклокотал огонь, подобный подземной огненной реке. Реке расплавленной ярости.
"Даже не обернулся! — стучало в висках. — Нет, сын Хьёрина, никогда не убивавший детей, я всё же выйду с тобой на хольмганг!"
— …иного пути нет? — донеслось до него.
Спросил Корд. Отвечал же ему Рольф Ингварсон:
— Может, и есть. Но мне он, увы, неведом.
— Это что ж, надо будет над пропастью протискиваться? — буркнул Тидрек.
— Можешь перепрыгнуть — прыгай, не можешь — заткнись, — оборвал его Эльри. — Или ты думаешь, тут собрались скалолазы, а ты один такой несчастненький?
— Да ладно, — махнул рукой Дэор. — Я тут запросто…
— Ты-то, может, и запросто, — буркнул Эльри.
— Дэор прав, — сказал Рольф. — Я уже тут ходил, значит, и вы пройдёте, дверги. Я пойду первым, вы — за мной. Не толкайтесь, и всё будет не так уж плохо.
Каменный карниз ярдов двадцати длинной прижался к горе, нависая над пропастью с другого края. Пропасть разевала жадную пасть по правую руку Дарина. Из разверстой пасти доносилось глухое ворчание, словно из горла древнего исполина. Ручей ли бесился в бездне, или же духи гор испускали рык, растревоженные чужеземцами, — Дарин не знал.
Ему было плевать.
Рольф, шедший первым, уже свернул в расселину, что кривой ухмылкой чернела в буром отвесе по левую руку. Вот прошёл туда Корд'аэн, проскрипел рейками Асклинг-бочка, исчез пивовар Снорри со взглядом недоумка и его друг-бродяга Эльри. Вот мельком оглянулся Тидрек, вот Борин поднял взгляд, входя в пещеру, вот и Дэор…
…удар незримого крыла ветра, злая шутка горных духов, козни троллей-колдунов… камешки посыпались из-под правой ноги охотника, он извернулся барсом… Барсом, коего настиг коварный дротик — Дэор едва успел ухватиться за выступ и повис над прожорливой пропастью.
Дарин, шедший следом, едва не прошёл мимо — а шёл он последним…
— Держись, северянин!!! — Дарин растянулся на животе и протянул руку хлорду. — Хватайся, живо!!!
Тот ухватился — цепко, жадно, судорожно — и лицо дверга стало багровым от натуги. Дэор заметил это:
— Брось мне верёвку! Не удержишь!
— Ну, где вы там? — донеслось вечное ворчание Тидрека.
— НА ПОМОЩЬ!!! — заорал Дарин, чувствуя, как рука деревенеет.
— Давай верёвку, недоумок! — Дэор шарил свободной рукой в воздухе, видимо, в поисках пеньки. Он смотрел прямо в глаза Дарину. В его взоре сверкал железом сплав страха и решимости, ибо не верил Дэор, что коротышка его удержит. И ещё нечто было там, под железным панцирем…
Дарин ухватился за локоть Дэора обеими руками. Сзади слышались крики, топот спешащих на помощь, а сын Фундина уже сползал на животе по краю тропы, влекомый хлордом… Он смотрел в глаза тому, кто его оскорбил. И в тот миг их во всей вселенной осталось двое: двое соратников, двое врагов, и их безмолвный поединок над обрывом в Безмолвных горах. И бездна насмехалась неверным гулом над двоими…
Нет, их было немного больше.
Ибо Дарин сын Фундина внезапно осознал, что их в этом новом мире над пропастью уже трое. В нём родился чужак с алым камнем вместо сердца. Именно этот чужак ухватился за Дэора, сползал вместе с ним, ненавидя его и себя… Себя — за слабость сострадания, его же — за гордость. Он проник под железный панцирь взора светловолосого охотника. Охотник насмехался одним взглядом, проверял его, сына короля! Дэор смог оскорбить его, даже вися над бездной!
Чужак так сжал руку Дэора, что, казалось, она хрустнула! Ибо велика была злоба и ярость в очах дверга. Ярость эта была столь сильна, что казалась чужой. Дарин и не подозревал, что может так ненавидеть.
Тело дверга стало стальным тросом, ныли мышцы, тошнота подступала к горлу, в голове стояла муть, а глаза лезли из обрит… "Пустишь?" — вопрошал Дэор, молча шевеля губами — или Дарин оглох от крови, хлынувшей в голову? "Пустишь?" — шептал охотник, а чужак скалился идолом, и в ушах шумел кровавый прибой… Принц ратанов даже не сразу понял, что их уже оттаскивают назад, вместе с его "добычей". И на миг перед ним вспыхнуло солнцем лицо златовласой Торунны.
И её лицо также было чужим.
* * *
Потом, когда их вытащили, Дэор стал на колени перед Дарином:
— Теперь мне ведомо, что не ты, сын Фундина, худший из своего народа! Я в долгу…
— Не из жалости я сделал то, что сделал, — скривился Дарин. — Ибо сам желаю убить тебя в судебном бою! Если хочешь вернуть долг…
Дэор молчал, глядя в никуда. Наконец поднял взор на конунгова сына:
— Быть посему, когда такова твоя воля. Я выйду с тобою на хольмганг, когда всё кончится.
Дарин и его чужак улыбнулись — в голосе хлорда и его глазах не осталось ни следа от проклятой, ядовитой насмешки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});