Читать интересную книгу Мой взгляд на литературу - Станислав Лем

На очереди проблема «заключения в раю». Г-жа Эйлштейн допускает, что в моих чисто литературных произведениях я обошел молчанием картину Земли и перенес группы исследователей туда, где в конфликтных ситуациях они могли бы проявлять вечные человеческие добродетели самоотверженности, героизма и т.д., поскольку на Земле в это время уже «слишком хорошо», то есть наступило тотальное и даже чрезмерное удовлетворение человеческих потребностей, ликвидирующее вместе с тем всяческие требования, которые выдвигает коллектив личности и вызывающее совершенный маразм; когда все можно иметь, значит все «слишком легко», а такое отсутствие направленных мотивационных усилий, которые формируют и вырабатывают характер личности, может проявляться только при исчезновении всяческих общих стремлений. Одним словом, совершенный гомеостаз, совершенная стабилизация являются полным застоем. Все же эта проблема имеет два аспекта: литературный, т.е. художественный, и эмпирический. Известно, что ситуации, лишенные явной динамической структуры и имеющие – в отношении «переживаемого» – характер точных «состояний» (например, состояние экстаза), литературно просто не «фотогеничны». Представим себе какой-либо коллектив, который приобрел, в совокупном рассмотрении, характер совершенного механизма, все там идет как в часах и, неважно каким способом, все там абсолютно «счастливы». При этом господствует полная опосредованность в том смысле, что «динамический путь» каждой личности является типичным для «пути» коллектива как системы. Так вот, литература там невозможна, по крайней мере, такая, которую мы знаем и можем себе представить, поскольку каждое произведение давало бы ноль информации (если все переживают абсолютно то же самое и в совершенно тождественных ситуациях). Значит, если бы даже «фелицитометр»[198], приложенный к планете, показал некую кульминацию всерадости и всеблагосостояния, для литературы, повторяю, там попросту нет поля для деятельности. Эта крайность скорее всего неправдоподобна, но я имел в виду только представление того, что констатация «литература здесь невозможна» вовсе не должна совпадать с констатацией «людям здесь очень плохо, потому что им слишком хорошо». Теперь аспект «прогнозный», или же проще – предметный. Речь идет о «сложности бытия», высказанной как антидот «чрезмерного всеоблегчения» жизни. У меня есть чувство, что каждый коллектив, входящий в состояние «чрезмерного удовлетворения потребностей», абсолютно «непроизвольно» защищается от «уравниловки» и начинает создавать себе различные ритуалы, соревнования, церемонии, «усложняющие бытие» таким образом, что группа индивидуумов подвергается расслоению и структурированию. Более явно это происходит тогда, когда мы имеем ситуацию отчуждения от процессов, делающих человека как-то ответственным перед коллективом, например, за результаты труда. Моделью здесь может быть почти любой правящий двор из различных исторических эпох. Материальные потребности придворных удовлетворены «чрезмерно», ничего – в «продуктивном» смысле – эти вельможи не делают, главным занятием являются интриги, приобретение господской милости, и это может иметь характер полностью «иррациональный» в том смысле, что этой милостью даже реально не удастся воспользоваться, что это какие-то титулы, не дающие никаких прав, какие-то полностью фиктивные звания и т.д. При этом происходят действия «положительные» и «отрицательные» (возвышение или сталкивание вниз других по шкале коллективно принятых ценностей). При этом данная группа имеет собственную систему ценностей (положение имущественное, генеалогическое, эротическое), индивидуальная же важность переживаний безусловна психологически и условна при сравнении разных групп (их систем) друг с другом (можно впасть в отчаяние и даже совершить самоубийство, ибо самый близкий человек попал в руки палача или не досталось приглашения на бал). Итак, похоже на то, что есть какая-то элементарная система (в условиях «конфигурационного» или «фазового» пространства) удовлетворения естественных (физиологических) потребностей и кроме того уже обусловленные функционально групповыми ситуациями системы «производные», как бы «параллельные», выше и выше от того «экзистенциального нуля»: есть надо обязательно и этим никто не похвастается, но есть омаров, это более «возвышенно», чем есть вареники и т.п. Можно это выразить еще и так: человек обладает четким, обусловленным биологической конституцией, «потенциалом реагирования» (из немецкого: abreagieren) – и старается как-то его «осуществить», «выжить» в таких конкретных формах, в которых ему это позволяют нормы его группы.

Если все это вместе, что я рассказал, проецировать в свою очередь (обратно) на плоскость литературы, то, в зависимости от принятых условностей, одни иллюстрации переживаний, реализующиеся в определенных формах, «достойны описания», художественного воспроизведения, а другие – нет. (Зависит это, между прочим, от актуального «идеала красоты» – поэтому в старинных романах только некоторые болезни героев были допустимы: выше пояса и т.п., но я не могу здесь в это вдаваться). Одним словом, группа вообще противопоставляется ситуациям, уравнивающим ее членов, и такие процессы могли бы также происходить в ситуациях «полного электронного замещения». Однако современный читатель чувствовал бы комичность таких ситуаций, даже если бы с другой стороны они были психосоциологически абсолютно правдоподобны.

Теперь, чтобы посмотреть на эти проблемы с другой стороны – то, что в романах прекрасно, что дает переживание эмоциональное и эстетическое, может быть – как предложение для читателя, чтобы он сам пережил аналогичную ситуацию – в наивысшей степени отталкивающим. Героизм может быть красивым снаружи, но «изнутри» чертовски неудобным, неприятным – ведь понятно, что писатель, действующий как «селектор», будет искать неизбежные ситуации, отличающиеся от тех, которые ищет «прогнозист» или просто исследователь, вообще не занимающийся аспектом эстетических явлений.

Все вместе это приводит к тому, что мой очередной выбор как писателя (литератора) не обязательно совпадает с выбором этого «эмпирика-прогнозиста».

Что можно сказать о «сложности бытия» сверх того, что уже сказано? Итак, ситуации, как мы уже видим, при рассмотрении «красивые», даже «захватывающие» – в подлинном переживании могут быть весьма неприятны. А ведь речь идет не о том, чтобы общественные процессы были генератором «красивых», т.е. моральных, достойных высочайшего восхищения и эстетически прекрасных форм, а в основном о том, наверное, чтобы людям попросту «как-то», т.е. «по возможности лучше» («менее интересно...») жилось, и первое вовсе не должно быть тем же, что и второе. Можно сказать, что существует, вероятно, некий минимум (нуль?) жизненных сложностей, или сопротивлений для преодоления, который «духовно разлагает», (группа защищается, создавая автоматическую шкалу «позиций» для оценивания и для создания «протеза» сопротивлений, если их в реальности объективно не хватает), некий максимум (например, во время оккупации: ситуации неустанно расслаивали на «героев» и «тряпки» – когда приходилось выбирать между смертью, муками в «отношении порядочности» и изменой, отступничеством, дезертирством) и что существует, вероятно, некий оптимум жизненных сложностей, который лежит далеко от обоих концов этой шкалы. Наконец надо добавить, что по психологическим причинам нельзя «осложняющую систему» навязывать в качестве чистой условности, в качестве преград, стоящих на путях человеческих стремлений исключительно в результате самовольного решения властей, которые установили эти преграды (нормы, запреты, правила) только потому, что само осложнение бытия «как таковое» оказалось необходимо для оптимизации функционирования групп и индивидуумов. Однако если симулировать введение осложнения несущественными факторами, это означало бы возникновение ситуации «двойного языка» (распоряжения имеют свою скрытую цель, выражаемую на «тайном» языке, и свою цель, представленную к сведению общественности и значит выраженную на «явном» языке), и это прямой дорогой ведет к криптократии. Как известно, ее можно применять только по отношению к детям, и то не слишком долго, потому что, когда они поймут, насколько условный, договорной характер всех «осложнений», которые им навязывают взрослые, они сразу начнут переступать установленные нормы или запреты. Кстати, одной из национальных проблем поляков является notabene бесцеремонность относительно всяких норм совместной жизни, которые – в полном смысле – можно считать «излишними осложнениями». Известно, что когда один человек перейдет напрямик через газон, траве ничего не будет, но когда перейдут все, останется голая земля. Пока немногие индивидумы выступают против нормы («нехождение по газону») – все хорошо, но когда каждый скажет «пусть другие осложняют себе жизнь, я не буду» – мы окажемся перед ситуацией, отлично нам известной и не только из сферы садоводства.