Станислав Гагарин с сомнением хмыкнул.
— То власть иная… Вы спрашивали о другой. О ней я тоже думал, когда решался стоит или не стоит брать власть в «Отечестве». Вы знаете, несколько дней пытал собственную душу: получу ли удовольствие от того, что буду командовать людьми. Конечно, опыт у меня подобной ипостаси был, но давнишний, дописательский, морской. Это вовсе другое. На корабле отношения между людьми определяет устав.
— И к какому выводу пришли?
— Понял, что любая власть для меня отвратна, она мне в тягость, никогда и никакой радости не принесет, я буду тяготиться властью. И когда осознал это, решил, что имею моральное право взять власть в собственные руки. Только так! Тот, кто жаждет власти, стремится к ней, упивается властью — опасный человек. Ибо само стремление к власти — безнравственно.
— Вам повезло, — вздохнул Сталин. — Годы писательства, когда у вас не было ни начальников, понимаешь, ни подчиненных, крепко умудрили бывшего моряка. Да, умный человек всегда рано или поздно разочаруется в обладании властью. К сожалению, прозреваешь на сей счет слишком поздно.
Вождь снова вздохнул.
— Но теперь вот вам, молодой человек, обладание властью не страшно… Вы рассматриваете власть как обузу, тяжкий крест, который добровольно взвалили на себя и достойно несете в это нелегкое, понимаешь, время, когда ломехузы готовят операцию «Вторжение». И вы отдаете себе отчет в том, что крест этот опасная ноша.
— Взялся за гуж…
— Вот-вот, — ответил Сталин. — Когда-то я поставил перед собой задачу добиться абсолютной, ничем не ограниченной власти. И эта задача товарищем Сталиным была решена, понимаешь, целиком и полностью. В этом не сомневаются и враги товарища Сталина. Такой власти не было ни у кого, за всю историю человечества. И что? Можете ли вы назвать товарища Сталина счастливым? Никогда вождь им не был…
«А я сам? — подумал писатель. — Знакомо ли мне ощущение счастья? Ведь сейчас меня не радует ничего. Разве что новые страницы вот этого необычного, похожего на капустный кочан романа, который пишу, где придется: на Власихе, в Голицынском доме творчества, в вагоне электрички… Буду скоро писать его в Аргентине и Уругвае, куда подамся с Верой через месяц. Потом на Крымском полуострове, туда я вроде бы не собирался, но побываю там, это точно.
Я превратился в наркомана.
Лишь порция листков, исписанных моим корявым почерком, придает мне новый импульс жизнедеятельности. Да еще меня будут радовать, видимо, книги, выпущенные «Отечеством». Конечно, они появятся, обязательно появятся с пометкой на титуле: «Изготовлено Российским творческим объединением «Отечество».
Да вот еще кино… Неплохо бы и его затеять».
Наступила пауза. Вождь молчал, думал о чем-то своем, писатель так и не научился читать мысли товарища Сталина, если тот не вступал с ним в телепатический контакт по собственному желанию.
«Постой, постой! — сказал себе Станислав Гагарин. — А Вера? Разве ты не ощущаешь себя счастливым от того, что она вот-вот появится здесь, вызванная товарищем Сталиным из Екатеринбурга, нынешнего пока Свердловска? Черт побери, когда ее земляки остервенятся и сменят название города… Я вот не могу даже на бумаге изображать имя цареубийцы, палача казаков, но до чего же конформистский народ живет на Урале! Наследие демидовщины? Опять перебросился мыслью… Ведь думал о самом светлом, что есть в моей жизни. Да, именно существование Веры делало и делает меня счастливым. Воистину так!»
— Вы правы, молодой человек. У меня, увы, не было такой женщины, — в третий раз вздохнул Иосиф Виссарионович. — Можете передать ей от меня привет.
В холле раздался вдруг мелодичный звонок.
— Какой привет! — вскричал писатель. — Это же она, собственной персоной… Сейчас я с вами ее познакомлю.
Он бросился в прихожую встречать жену.
После нежного поцелуя мужа Вера Васильевна высвободилась из его объятия и повела носом.
— Опять с кем-то курил? — спросила она, улыбаясь.
Подоспевший Николай Юсов внес в прихожую чемодан тещи. Он показал сигарету в кулаке и мотнул головой, докурю, мол, на лестничной площадке…
— Да-да! — воскликнул Станислав Гагарин. — Идем скорее на кухню. Там ждет тебя необычный сюрприз.
Он едва позволил жене раздеться и увлек в небольшой, заставленный книгами холл, откуда вела дверь на кухню.
Заинтригованная Вера Васильевна последовала за мужем.
Пахло трубочным табаком «Золотое руно» и хорошим бразильским кофе.
— Паек писательский выкупил? — деловито спросила Вера Васильевна, оглядывая стол, на котором дымились две чашки кофе. — Подгадал подготовить к моему появлению? Спасибо, дорогой. Это и есть сюрприз?
Станислав Гагарин растерянно улыбнулся и смущенно развел руками.
Товарища Сталина в кухне не было.
XXXV. ДЕЛА В «ОТЕЧЕСТВЕ»
Каждый раз, когда приходилось идти с Власихи к Одинцову пешком, его не оставляло ощущение, будто переместился в некое фантастическое время.
В давнишние годы доводилось Станиславу Гагарину читать, как в некоем грядущем шастают герои-потомки по разным там джунглям и диким буреломам, населенным свирепыми хищниками, пользуясь гравитационными дорожками, проложенными сквозь дебри. Под ногами надежное силовое покрытие, идешь себе, понимаешь, не спеша, в полной надежде на безопасность, а вокруг знатная, не тронутая безнравственной деятельностью человека природа.
Это чувство всегда приходило, едва наш сочинитель вступал на бетонированную широкую дорожку в четыре километра длиной, идти по ней — сплошное удовольствие. И ведая от аборигенов, что проложили ее по указанию маршала Толубко, которого он хорошо знал лично, Станислав Гагарин каждый раз мысленно благодарил Владимира Федоровича, от него писатель ничего не знал, кроме добра, с грустью желал ему царства небесного, хотя никогда не был христианином, предпочитая исконно славянскую веру в Перуна, Ярилу и Даждь-бога.
Утро было теплым и спокойным.
Станислав Гагарин миновал калитку-проходную, традиционно для себя пожелав доброго здоровья солдатику-часовому. Он всегда приветствовал их, ребят из батальона охраны военного городка, в котором жил без малого вот уже десять лет, считая, что лучшего бытия для творческого человека и придумать трудно. Конечно, неплохо бы иметь литфондовскую дачу в Переделкине и жить там среди писательских бонз, но сие было Станиславу Гагарину заказано. Не тот чин в иерархии Союза писателей. Хотя о проживанье в собственном домике он мечтал с первых дней его супружеской жизни с Верой Васильевной, коя началась давным-давно, в тьмутараканском Анадыре, где и родился их первенец Анатолий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});