Двое «новообращенных», согласных, как герой рассказа Агаты Кристи, умереть в сытом довольстве, смотрели на меня и ждали ответа. И не было в их глазах жалости.
— Прощайте, — сказал я и направился к выходу.
И это было самым лучшим ответом, который я мог придумать.
Во дворе накрапывал мелкий розовый дождь. Я набросил на голову капюшон, прошагал к стопоходу, забрался внутрь и тронулся с места.
Как я ни ершился, но Нюра была права — нужно определяться. Пора от голословных заявлений самому себе переходить к действиям. Мне не нравилась человеческая цивилизация за стеной купола, но зла я ей не желал. Мне нравилось общество «новообращенных самаритян» под куполом, но я не верил эго. Я не собирался взрывать энергостанцию, тем более что после попытки Тонкэ меня к ней и близко не подпустят. Я собирался разобраться. Но сделать это намерен был сам, без навязчивой подсказки «новообращенных самаритян» и невзирая на доводы диссидента-террориста. Не верил я ни посулам, ни обещаниям, ни клятвенным заверениям. А угроз Ремишевского не принимал. Подспудно Я ощущал, что эго не против того, чтобы предоставить мне возможность побывать в их мирах, но было одно препятствие — Ремишевский. Сотворенный по образу и подобию человека, с человеческой психологией, он ревностно защищал интересы эго и категорически не желал посвящать меня во все тонкости экспансии.
Но я в своем стремлении был непреклонен. Об одном только жалел, что не попрощался с Бескровным, а позвонить на дачу не мог. Не догадался писатель при проектировании особняка провести телефонную связь, а сотового телефона у него не было.
Черепашьим шагом из-за скудного энергоснабжения стопоход пересек город и выбрался на дорогу, ведущую к Щегловскому косогору. Издали заштрихованное мелкой моросью дождя кладбище выглядело старым и заброшенным, каким вскоре ему и предстоит стать — ближайшие похороны состоятся лет этак через семьсот-восемьсот.
Не став огибать косогор по серпантину, я пустил машину напрямик, как совсем недавно это сделал Ремишевский, догоняя мои «Жигули». Но лихо, как было у Ремишевского, не получилось — на малом энергоснабжении стопоход взбирался натужно, оскальзываясь на раскисшей глине, и меня немилосердно болтало в салоне.
Наконец машина выбралась по склону косогора на грунтовую дорогу, и я увидел у второй высоковольтной опоры, напротив захоронения Мамонта Марка Мироновича, стоящий стопоход. Меня ждали, и я знал — кто.
Подъехав поближе, я остановился и выбрался под дождь. Дверца второго стопохода открылась, и на раскисшую землю спрыгнул Ремишевский.
Наши взгляды встретились, и мы долго непримиримо смотрели друг другу в глаза. Отступать я не собирался..
— Возвращайся в особняк и носа оттуда не показывай, — процедил Ремишевский.
— Нет, — упрямо покачал я головой.
— Что ж, ты сам выбрал…
Он вскинул руку, и сгусток раскаленной плазмы устремился ко мне. Прыгнув в сторону, я кубарем перекатился по мокрой траве, вскочил на ноги… Но второго выстрела не последовало.
— Это последнее предупреждение, — сказал Ремишевский. — Если ты не уберешься, буду стрелять очередями на поражение.
— Напрасно ты так, — покачал я головой. — Американской дуэли не будет.
— А что будет? — ухмыльнулся Ремишевский.
Я посмотрел ему в глаза, и ухмылка сползла с лица Ремишевского. Но выстрелить он не успел.
— Будет Аутонпец!
Ремишевский застыл, словно в детской игре «Замри!», а затем медленно завалился на спину. Как деревянная статуя, не сгибаясь.
Я подошел к нему, посмотрел на распростертое тело. Широко раскинув руки, Ремишевский навзничь лежал на траве и остановившимся взглядом смотрел в низкое серое небо. Мелкая морось дождя била по стеклянным глазам, скапливалась водой в глазницах и стекала по щекам, будто мертвый плакал. Но я не испытывал сожаления. Передо мной лежал мертвый биоробот с жестко заданной программой. Биоробот с человеческим телом и человеческой психологией, которому так и. не довелось стать человеком, как это удалось мне.
Я отвернулся и твердым шагом направился к помпезному надгробию на фальшивой могиле никогда не существовавшего Мамонта Марка Мироновича. Назад я оглядываться не собирался — все, что осталось за спиной, принадлежало прошлому, а мне предстояло разбираться с будущим.
Просыпающаяся память подсказывала, что нужно делать. Детектор пересадочной станции опознает меня по хромосомам Тонкэ как своего и инициирует процесс перемещения в иной мир. Кодов миров я не знал, но, быть может, и к лучшему. Это был мой путь, мой выбор, который я сделал без чьей-либо подсказки, и пройти его я должен сам, надеясь только на себя, чтобы составить непредвзятое мнение как об эго, так и о человечестве. Чтобы потом с чистой совестью положить информацию на чаши весов и посмотреть, что перевесит.
Подойдя к золоченому орлу, восседавшему на гранитной глыбе, я не стал медлить и сунул руку в открытый клюв. Пару секунд ничего не происходило, затем крылья орла дрогнули, блеснули глаза, и клюв со щелчком сомкнулся на ладони, будто компостируя проезд между мирами.
АВТОРСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
С тех пор, как на Земле появилась первая Сфера, а затем в течение недели на различных континентах возникло еще двадцать семь аналогичных образований, прошло более трех лет. За эти годы каких только версий происхождения Сфер ни выдвигалось, но ни одна из них не нашла подтверждения. Испытав на первых порах глубокий психологический шок, человечество объединило вооруженные силы различных государств для отражения предполагаемого вторжения. Однако никто не собирался ни порабощать человечество, ни вступать с ним в контакт. А все попытки проникнуть в Сферы или хотя бы определить, из какой субстанции они созданы, оканчиваются фиаско. Даже рассмотреть, что происходит внутри Сфер, невозможно из-за чудовищной дисперсии света.
Впрочем, ни Сферы, ни многочисленные теории их происхождения не являются поводом для написания послесловия. Единственная цель, которую я преследую, — восстановление справедливости по отношению к моему старому другу, коллеге, писателю Бескровному Валентину Сергеевичу, разработавшему топологическую теорию строения атомов, чье авторство беззастенчиво Приписывает себе один из академиков РАН.
Я никогда не писал научной фантастики «ближнего прицела», объясняющей реальные загадочные феномены, и, когда на Земле появились Сферы, отнесся скептически как к последующему информационному буму, так и к многочисленным версиям, посвященным пришельцам и инопланетному вторжению. На свете предостаточно необъяснимых явлений, и не стоит все приписывать вмешательству иного разума. Поэтому я с не меньшей долей скепсиса воспринял рассказ Артема Новикова, поведавшего мне историю своих злоключений внутри одной из Сфер. Однако последующие события в корне изменили мою точку зрения, что и послужило поводом к написанию романа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});