в рукописях, и все они были сожжены, когда их обнаружили. А когда некоторые осмеливались печатать Его имя, писателей и печатников сжигали вместе с их книгами. Но некоторые всегда выживали, некоторые всегда или хотя бы частично оставались в здравом уме и толковали Его сны. Одни молились Ему, предлагая ещё теплое, бьющееся сердце, вырванное из кровоточащей груди жертвы, другие проклинали Его на многих языках, но Ему было всё равно. Он не испытывал к таким людям ни большей, ни меньшей ненависти за то, что они делали. Он ненавидел их
всех всем Своим существом.
Но иногда Сайега тоже грезил, грезил о других, таких же, как Он сам, и всё же таких разных, таких же древних, как Он сам, и таких же скрытых эонами безымянного ужаса. И Он гадал, где они находятся.
В укрытии, или в цепях, как Он сам? Ожидающих… Всегда ожидающих.
Ненавидящих… Всегда ненавидящих.
II. Фрайхаусгартен[8]
Герберт Рамон смотрел вслед уходящему поезду. Медленно двигаясь, тот полз, как улитка по изъеденным ржавчиной рельсам, постанывая, словно старый, усталый зверь. Локомотив казался таким же древним, как и маленькая станция, на которой Рамон сошёл с поезда. Послышалось последнее сопение, усталое покашливание, прежде чем вагоны окончательно скрылись из виду, последний признак того, что здесь, в горах Франконского Альба считалось цивилизацией.
Жаль, подумал Герберт, что поезд не может доставить его прямо во Фрайхаусгартен, деревню, которая являлась его конечной целью. Она располагалась в конце небольшой долины, окружённой горами, и проход через них имелся только в том месте, где находилась станция. Когда здесь прокладывали железную дорогу, было более практично провести рельсы дальше через долину. Деревня находилась не так уж и далеко; в эту эпоху самолётов и международного туризма трудно было обнаружить что-то по-настоящему неизведанное. Фрайхаусгартен можно найти на некоторых более подробных картах этой части Германии, но на самом деле деревню не затронула цивилизация, она слишком незначительна, чтобы о ней беспокоиться, и слишком труднодоступна, чтобы стать «неизведанным солнечным местом для вашего отдыха» в рекламе туристических агентств.
Герберт, покрывшийся пылью и вспотевший под палящим солнцем, оказался на платформе в одиночестве. Он медленно выудил из кармана носовой платок и вытер пот с бровей и шеи. Он тщетно искал носильщика и, наконец, всё проклиная, сам взял в руки тяжёлые дорожные сумки. Он вынес их за пределы станции. В конце платформы не имелось ворот, и никто не спросил у него билет. В кресле-качалке, знававшем лучшие времена, сидел старик, вероятно начальник станции.
— Добрый день, — произнёс Герберт, но старик не ответил на его приветствие. Он продолжал медленно двигаться вперёд-назад, как вечно раскачивающийся маятник, делая вид, что не замечает Герберта, хотя его глаза следили за незнакомцем. Возле станции не дежурило ни одного такси. Впрочем, стояла одна машина, хотя Герберт сомневался, что эта колымага всё ещё может претендовать на звание «такси».
Она обладала той же характеристикой, что и станция — старостью. Стёкла в окнах машины отсутствовали, и пыль летела прямо в лицо Герберту во время поездки во Фрайхаусгартен, к счастью недолгой. Пыль, казалось, находилась здесь повсюду: путешественник ощущал её на своей одежде, на лице, в глазах, во рту и в ноздрях. Машина тряслась и подпрыгивала, и Герберт не знал, было ли это вызвано плохим состоянием автомобиля или ужасной дорогой, или, возможно, сочетанием того и другого; и никто ещё не изобрёл слов, чтобы описать звуки, издаваемые двигателем. Однако уже через двадцать минут машина доставила Герберта, всё ещё пребывающего в целости и сохранности, к порогу, вероятно, единственного отеля во Фрайхаусгартене. Деревня не представляла собой ничего, что можно было бы полюбить с первого взгляда: казалось бы, совершенно иррациональное нагромождение старых домов, разделённых одной длинной улицей, даже не вымощенной камнем.
Отель Рамону не понравился, и это даже мягко сказано. Он был убогим и старым, полностью соответствующим общему виду деревни. Часть крыши слегка наклонилась в сторону улицы, создавая впечатление, что вся крыша готова была обрушиться и похоронить несчастного посетителя. Подняв глаза, Герберт заметил, что в отеле есть ещё только один этаж, и два его окна разбиты. Они были заклеены старыми, испачканными непогодой газетами, которые теперь по большей части развевались на ветру.
У Герберта возникло краткое, тревожное ощущение дежавю, как будто он уже видел всё это раньше или ожидал, что всё будет именно так. Он стряхнул с себя неприятное ощущение.
Дерево стен было сухим и крошилось, когда Герберт дотрагивался до него, оно оставляло тёмные пятна на пальцах. Всё здание говорило о старости и небрежном упадке, но другого отеля в деревне не было.
Ну, вот тебе и туристическая достопримечательность Фрайхаусгартена, — подумал Герберт, — но ведь я приехал сюда не на каникулы.
Он расплатился с водителем и вошёл в отель, держа в руках две сумки. За регистрационной стойкой, такой же старой и покрытой пылью, как и всё остальное в этом убогом помещении, никого не было. Ключи на стене сразу же подсказали Герберту, что он будет единственным гостем. Колокольчика, чтобы привлечь к себе внимание, тоже не имелось. Герберт поставил чемоданы на пол и стукнул кулаком по столу.
— Хорошо, хорошо, я иду, всё в порядке! — рявкнул голос откуда-то сверху. — Буду через минуту!
Вскоре после этого по лестнице спустился владелец отеля. Он выглядел не таким уж и высоким, но довольно пухлым и склонным к ожирению. Его лицо было красным и морщинистым, а коротко остриженные волосы уже начали редеть. Он сморщил нос с видимым отвращением, рассматривая типичную «городскую» внешность Герберта и его багаж.
— Я был наверху, — проворчал владелец, — не нужно поднимать шум и будить мертвецов, не так ли? Чем я могу вам помочь?
— Извините, что помешал вашей работе, — сказал Герберт с расчётливым сарказмом, — но мне нужна комната.
— Вы мне не помешали, — ответил мужчина, по-видимому, не обращая внимания на сарказм, — я просто прибирался. Комнат достаточно, сейчас в этом чёртовом гнезде никого нет, никто не приходит, никто не уходит. Надолго вы к нам?
— Пока не знаю, — ответил Герберт. — Может быть, на несколько дней, может быть, на пару недель. Зависит от обстоятельств.
— Хм. Что вы собираетесь делать в этом гнезде так долго? Ну, извините, я не хотел совать нос не в своё дело, ей богу. Идёмте, я покажу вам комнату.
Он наклонился, поднял сумки Герберта и понёс их вверх по лестнице, как будто они ничего не весили. Наверху располагалось четыре комнаты, толстяк ногой распахнул первую дверь и занёс