Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они поглядели на груду, потом на низкий проем в серой стене, куда солдаты с тележкой спустились, сошли, будто в самые недра земли; им было еще невдомек, что и у них в глазах появился такой же застывший, суровый, кошмарный блеск.
— О господи, — сказал один. — Давай возьмем труп из этой кучи и уберемся отсюда к чертовой матери.
— Нет, — ответил сержант, в голосе его звучала не мстительность, а сдержанное предвкушение торжества — если только они заметили это. Он носил форму с сентября 1914 года, но солдатом так и не стал; с тем же успехом ее можно было носить еще десять лет. Это был штабной служака, педантичный и надежный; его папки всегда были в порядке, рапорты никогда не запаздывали. Он не курил и не пил и ни разу в жизни не слышал выстрела, если не считать стрельбы охотников, паливших во что попало по воскресеньям в окрестностях деревушки на берегу Луары, где он родился и жил, пока родина его не призвала. Все это, очевидно, и явилось причиной того, что данное поручение выпало ему.
— Нет, — сказал он. — В предписании говорится: «Следовать до Вердена, по прибытии немедленно спуститься в катакомбы форта Валомон, извлечь оттуда целый неопознанный труп французского солдата без полковых эмблем и знаков различия и вернуться с ним». Именно так мы и поступим. Ну, пошли вперед.
— Давай сперва выпьем, — сказал один.
— Нет, — ответил сержант. — Потом. Сперва уложим труп в грузовик.
— Брось ты, серж, — сказал другой. — Представь, какая вонь будет в этой берлоге.
— Говорю, нет? — повысил голос сержант. — Марш туда! Вперед!
Он не повел их за собой, он их погнал, заставил одного за другим тоже спуститься, пригибаясь, по крутым каменным ступеням, словно ведущим к самым недрам земли, в каменный туннель, там было сыро и темно, однако от подножия лестницы они увидели дрожащий красный отсвет, не от электричества, он был слишком красным и дрожащим, а от огня. Там горели факелы; один был укреплен у первого проема в стене, и тут им стало видно друг друга, лица их были обвязаны грязными носовыми платками и тряпьем, какое у них оказалось (один, у которого, должно быть, не нашлось ничего, прикрывал лицо воротом мундира), они торопливо шли гурьбой, потом остановились, потому что из проема появился офицер в шелковой маске до самых глаз; все прижались к стене, а сержант со своим саквояжем вышел вперед, откозырял и протянул офицеру свое предписание, тот пробежал его глазами, потом обернулся к проему и окликнул кого-то, оттуда появился капрал с электрическим фонариком и сложенными носилками; с шеи у него свисал противогаз.
Потом они снова пошли меж сырых стен, впереди шагал капрал с фонариком, идущий за ним солдат нес носилки, пол под ногами был скользким от липкой грязи, в проемах виднелись ярусы коек; люди в течение тех пяти месяцев 1916 года приучились слать там под приглушенный грохот и содрогание земли; запах, в котором наверху все-таки было что-то живое, словно он до сих пор хранил частицу того движения, что есть жизнь, не столько усиливался, сколько становился привычным — эта старая, давняя, древняя способность притерпеться неискоренима, поэтому человек со временем привыкает и даже перестает ощущать подземный, рвущийся наружу и обреченный на тьму запах не только разложения, но и страха, застарелого пота, застарелых экскрементов и стойкости; страх доходил до того предела, за которым следовало либо безумие, либо потеря сознания, и с его потерей вместо страха появлялась вонь…
Им повстречалось еще несколько солдат в масках, шедших попарно с гружеными носилками или тележками; внезапно перед ними оказалась ведущая вниз лестница, еще более липкая и сырая; у ее подножия туннель резко сворачивал в сторону, уже без бетонного пола, свода и стен; они свернули вслед за капралом; теперь это был даже не туннель, а грот, пещера, огромная ниша, вырытая в стене в разгар сражения; когда иным способом избавиться от трупов было нельзя, туда сваливали убитых и разорванных на части и засыпали землей, за нишей продол, — жался туннель — обшитая досками нора, где человек даже не мог выпрямиться, — в глубине его виднелся ровный белый свет, очевидно, электрический, оттуда появились еще двое солдат в масках и фартуках, они несли носилки, на сей раз, очевидно, с целым трупом.
— Постойте здесь, — сказал капрал.
— В моем предписании сказано… — начал было сержант.
— Твое предписание… — перебил его капрал. — У нас тут система. И не указывай. Здесь тебе не канцелярия, приятель. Дай мне двух человек и носилки. Можешь пойти с нами, если опасаешься чего-то.
— И пойду, — заявил сержант. — У меня в предписании…
Но капрал, не слушая его, пошел вперед, за ним двое с носилками, последним в тоннель вошел сержант, пригибаясь и прижимая саквояж к груди, словно больного ребенка. Вернулись они быстро, словно в ближайшем захоронении был широкий выбор; почти сразу же, как показалось оставшимся десяти, они увидели, как из норы появился пригнувшийся сержант, попрежнему сжимая саквояж, за ним неуклюже выбежали оба солдата с гружеными носилками, последним вышел капрал, не замедлив шага, он обошел поставленные носилки и направился к лестнице, но сержант остановил его.
— Постой, — сказал он, взял саквояж под мышку, другой рукой достал из внутреннего кармана предписание, карандаш и, встряхнув бумагой, развернул ее. — У нас в Париже тоже есть система. Это француз.
— Верно, — ответил капрал.
— Ничего не оторвано. Все на месте.
— Верно.
— Ни полка, ни звания определить нельзя.
— Верно.
— Тогда подпиши, — сказал ему сержант, протягивая карандаш. — А ты, приказал он ближайшему солдату, — повернись кругом и пригнись.
Солдат повиновался, сержант расстелил на его спине бумагу, и капрал расписался.
— Нужна еще подпись вашего лейтенанта, — сказал сержант капралу, забирая у него карандаш. — Иди скажи ему.
— Ладно, — ответил капрал уже на ходу.
— Все в порядке, — сказал сержант носильщикам. — Несите наверх.
— Подожди, — сказал один из них. — Сперва выпьем.
— Нет, — ответил сержант. — Когда погрузим его в машину.
Ему не хотелось ехать в эту командировку, и ему в самом деле здесь было не место, потому что теперь все двенадцать набросились на него и отняли саквояж, не злобно, не возмущенно, лишь быстро: без горячности, почти равнодушно, почти рассеянно, так срывают для растопки листок с прошлогоднего календаря; бывший взломщик на этот раз действовал в открытую, он достал свой инструмент и на глазах у всех стал возиться с замком. Они думали, что саквояж удалось отнять так легко и быстро потому, что сержант один, а их много, и уставились на единственную бутылку сперва с изумлением, потом с яростью, потом с чем-то похожим на ужас, а сержант стоял над ними и посмеивался с каким-то мстительным и торжествующим наслаждением.
— А где остальные? — спросил один.
— Выбросил, — ответил сержант. — Вылил.
— Какое там вылил, — сказал другой. — Продал.
— Когда? — сказал еще один. — Когда он мог их продать? Или вылить?
— Пока мы спали в грузовике.
— Я не спал, — сказал второй.
— Ладно, ладно, — сказал бывший взломщик. — Какая разница, что он с ними сделал? Их нет. Разопьем эту. Где у тебя штопор? — обратился он к третьему. Но тот уже достал его и ввинчивал в пробку.
— Ладно, — сказал сержант, поднимая пустой саквояж. — Я тоже хочу на свежий воздух. И не собираюсь пить, показывая, что мне тут не нравится.
Он ушел. Они быстро осушили бутылку, передавая ее друг другу, и выбросили.
— Так, — сказал бывший взломщик. — Взяли носилки и пошли отсюда.
Он уже стал главарем, никто не знал, когда это произошло, и не задумывался над этим. Потому что они были теперь не пьяными, не трезвыми, а бешеными; выпитый коньяк в желудках казался холодным и твердым, словно шарики льда, они подняли носилки и почти бегом понесли их вверх по лестнице.
— Куда же он дел коньяк? — спросил у бывшего взломщика шедший за ним.
— Отдал капралу, который сидел в кабине, — ответил бывший взломщик. Через окошко, пока мы спали.
Они выбежали наружу, на землю, на свежий воздух, грузовик ждал их, водитель и капрал стояли в стороне с группой солдат. Все слышали, что сказал взломщик, и, даже не останавливаясь, бросили носилки и устремились к грузовику, но взломщик остановил их.
— Постойте, — сказал он. — Я сам.
Но бутылок в грузовике нигде не было. Взломщик вернулся к носилкам.
— Кликни этого капрала, — сказал один. — Я заставлю его сказать, где они.
— Не дури, — сказал взломщик. — Знаешь, чем это кончится? Он вызовет военную полицию, нас арестуют и возьмут других сопровождающих у адъютанта в Вердене. Здесь мы ничего не можем сделать. Придется потерпеть до города.
— А в городе что? — сказал другой. — Купим выпивку? На какие шиши?
- Святилище - Уильям Фолкнер - Классическая проза
- Дым - Уильям Фолкнер - Классическая проза
- Свет в августе; Особняк - Уильям Фолкнер - Классическая проза
- Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина) - Марк Твен - Классическая проза
- Хапуга Мартин - Уильям Голдинг - Классическая проза