не любил жаловаться на свое здоровье и ответил, что теперь он герой — один глаз починил, свет вольный стал как на ладошке.
— В лавку не тянет, на старое место?
— Сказать — сознаться, так к бутылке тянет. Черед пришел. Маюсь.
— Надо держаться, Петрович. Раз-другой поборешь себя — потом будет легче. Демобилизовываться нам, солдатам, не с руки. Впереди — новый фронт.
— Новый? — подошел к Топникову кузнец. — Не опять ли заморские зашевелились? Далеко — близко этот фронт?
— Близко! Здесь он будет. У этих меж…
Дядя Андрей удивленно пожал плечами.
— Не возьму в толк. С кем воевать-то? С мужиками аль с бабами?
— С кулаками. Вы думаете, так и усидите на своих клочках земли этакими вольными гражданами? Кулаки зря время не теряют. Почему, к примеру, Лизуха не сказала, пахать или нет ее полосу? Да она уже не Лизухина, а Силантьева. Таких полосок у Силантия небось уж немало.
— Что говорить, нахватал, — с досадой подтвердил отец. — У братца Василия сенокос на дальней пожне выжилил. Слабым несдобровать.
— Впрочем, вашего братца к особо слабым не причислишь — середняк. Выходит, и середняки не так уж устойчивы…
— Перечить не приходится, — согласился кузнец. — Оно испокон веков этак было: одни возносятся, другие падают. Но выход должон быть. Я своей головой все так кумекаю — и сынку об этом сколько разов толковал — ежели бы вот каждому мужику плуг сковать… Про между прочим, Николка, сынок-то, потому и к железу прикипел.
— Плуг, Андрей Павлыч, — великое дело, но его еще надо во что-то впрягать…
— Без хорошего коняги — никуды, — вытаскивая кисет, сказал отец.
— Потому рабочие и позаботились о них, — показал Топников на трактор. — Но конь этот дорогой, бедняку и середняку в одиночку не купить. Стало быть, надо объединяться. Куда ни кинь, в одиночку ничего не выйдет. Один выход — сообща хозяйствовать, как Ленин наказывал.
— Трудно наших сдвинуть, ох трудно! Отходники же… — покачал головой отец.
— А может, сдвинем, тем более что есть чем, — опять указал Топников на трактор. — Пока, правда, на всю волость один, но со временем путиловцы сработают для нас еще…
— Добро бы!.. — почесал в затылке кузнец.
Подъехал с водой Панко. Топников встал — перерыв кончился. Заправив трактор, Максим Михайлович снова взобрался на сиденье, а Панко стоял, гладил капот, трогал колеса, слушал, как поет мотор. Топникову пришлось потесниться и посадить рядышком Панка. Немного отъехав от дороги, спросил:
— Нравится?
— Ага! Мне бы научиться управлять…
— В чем же дело? Поступай на курсы, скоро в районе будет набор.
— Хорошо бы, да мне, дядя Максим, годов маловато.
Топников оглянул его, улыбнулся:
— Ничего. Подавай заявление, я поддержу тебя в комиссии.
Панко так и просиял. Ведь это ж совсем новая жизнь настанет у него, если поступит на курсы. Прощайте тогда отцовские лампадки. Вдохнет он свободу. А уж учиться станет не жалеючи сил, по-комсомольски!
Пахали до глубоких потемок. Дядя Максим утомился, пошел в деревню отдыхать, а Панко остался у трактора — охранять. Через час должен был сменить его Никола, потом я. Но где там, Панко не подумал оставлять пост и после появления Кольки. А когда я пришел, стали дежурить втроем, усевшись у трактора.
Долго разговаривали — уж очень много всяких раздумий вызвал у нас прошедший необыкновенный день. Но в конце концов под эти разговоры мы с Николой задремали, бодрствовал один Панко.
Уже глубокой ночью я очнулся от толчка в бок. Это Панко потревожил меня.
— Слышишь? — шепнул мне в ухо.
Ничего я не слышал, кроме шуршащей сухой травы. Я и глаза открыл лишь на мгновение — невозможно было удержать отяжелевшие веки. Панко растолкал Николу, но тот, посетовав, что не дают покемарить, привалился ко мне спиной.
— Да слушайте же! — колотил нас Панко.
Донесся тихий шорох, как будто кто-то крался. Мы насторожились, вглядываясь в темноту ночи. Затем Никола нащупал трость, с которой пришел на дежурство и которая лежала рядом с ним, кивнул и нам: тоже, мол, берите железяки. Вооружившись, мы встали обочь трактора, слились с ним.
Но что это? Все стихло, никаких шагов. Обманулись, что ли, мы? Вдруг невдалеке, по левую сторону от трактора, мы увидели осторожно двигающуюся пригнувшуюся фигуру.
— Кто? Стой! — закричал Панко и первым бросился к ночному гостю.
Где там: как неожиданно появилась, так мгновенно и исчезла неизвестная фигура в кромешной тьме.
Никола долго плевался, ругая Панка за выкрик. Надо было подпустить злыдня к трактору, тогда бы уж не ушел. Опростоволосились. А главное — не узнали, кто это был. Колька, правда, уверял, что незнакомец был волосатый, заросший, как черт. Но в темноте все может показаться.
Топников же нас похвалил:
— Молодцы, спасли железного коня.
Трактор еще несколько дней гудел над полями, запахал не только полосы, но и многие межи. Перед отъездам, оглядывая вспаханное поле, без меж ставшее просторным, дядя Максим с задумкой заметил:
— Красиво, ладно слились полоски. А от этого недалеко и до слияния живых душ… А?..
Не обещая в скором времени опять навестить нас, он сказал, чтобы мы поближе держались к Виктору Курину.
— Тебе особенно это надо, — подмигнул Топников. — Оба вы одной музе служите…
Конечно же намекал он на селькорство.
Курин и другие
Каждый вечер раскрывала двери изба-читальня. Закончив секретарские дела, сюда переходил Курин. Много у него работы в сельсовете, да и в читальне ее невпроворот. Надо и новые книги прочитать, и обновить плакаты, и подготовиться к очередной спевке маленького хора — добилась-таки Нюрка своего: всех перцовских девчонок и нашу юровскую Галинку завлекла в песенный хоровод; надо и новую стенную газету выпустить и непременно с карикатурой, с раешником. Заметки, просто факты есть кому принести, это делала комсомолия, но набело-то отделывал он.
Курин продолжал писать и в журналы. На столе скопилась уже целая пачка журналов с его рассказами и фельетонами. Это он писал ночью. Если его спрашивали, когда же он спит, то Курин смешливо хлопал бурыми ресницами:
— А много ли мне надо сна? Я ж неженатик…
В моих заметках, которые я приносил в стенгазету, ничего смешного не было, и я жалел, что не могу писать так, как он. Виктор успокаивал меня:
— Мы оба в одну точку бьем. Я смехом, подковыркой, а ты прямотой. А смеюсь почему? Голос все тренирую, чтобы избавиться от хрипоты…
И тут он шутил.
Но мне хотелось хоть однажды написать так, чтобы Курин оценил без снисходительности. После отъезда Топникова я исписал чуть не целую тетрадку о необычном госте — первом тракторе. Расписал все: и как светило солнце, и как трактор с гулом вырвался