Читать интересную книгу Россия и русские в мировой истории - Наталия Нарочницкая

В целом новая европейская геополитическая стратегия Советского Союза признается естественной и логичной: «По причинам укрепления своей военной безопасности и расширения своих выходов в море Советский Союз ощущает прямую заинтересованность в государствах Центрально-Восточной Европы (Финляндия, Латвия, Эстония, Литва, Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Югославия, Болгария, Албания и Греция) и в Турции, Иране и Афганистане. Преследуя эту безопасность, советское правительство заявило о своем намерении предупредить превращение пограничных государств в будущем в базу агрессии против Советского Союза». Как будто ставя себя на место руководства СССР, авторы анализа счи* тают само собой разумеющимся, что Советский Союз естественнр возражает против создания «санитарного кордона» в районе, идущем вдоль его границ, иначе как только под его собственным покрови-с тельством против любой другой великой державы. «Советское правительство выразило свое желание создать «дружественные» правитель ства в Центрально-Восточной Европе». Во внутренней разработке, в отличие от американской внешнеполитической пропаганды, новая советская концепция, очищенная от идеологического обоснования и «только в том смысле, что она относится к зоне безопасности Советского Союза», может быть сравнена с американской доктриной Монро.

Фиксируя официальную готовность СССР сотрудничать в многосторонней системе безопасности, его присоединение к Декларации Объединенных Наций, что расценивается как формальное призна» ние принципов Атлантической хартии (которые можно трактовать! самым различным образом), аналитики Государственного департа,) мента ставят единственный вопрос: можно ли считать регион Восточной Европы пределом советского Гроссраум, и не будет ли целью СССР постоянное его расширение, что можно подозревать в силу «его военной мощи, экономического потенциала и тоталитарное философии»? Подобное сомнение, поскольку «нет никаких ясныд показателей на пределы этого района, внутри которого советская по», литика должна быть решающей», вполне закономерно и оправданнее Примечательно, что эта аналитическая разработка, не содержаща никаких секретных фактов или конкретных планов, лишь диаметд рально расходящаяся по своему прагматическому подходу с языком, Атлантической хартии. Декларации Объединенных Наций и все% внешнеполитической идеологии и пропаганды, циркулировала вй;;

внешнеполитическом ведомстве США под грифом «Совершенно секд ретно. Из Государственного департамента не выносить»[398].?

Неудивительно, что в соответствии с менявшимися перспектив вами войны изменялось и отношение Великобритании и США «будущим геополитическим очертаниям сферы влияния СССР, чт «й можно проследить на примере представлений о контроле над рR» гионом Проливов, Средиземноморья, Балкан, Малой Азии, Ирана. В этой теме наиболее четко прослеживаются последовательность по литики и неизменность геополитических констант вековой давности j

Еще в письме к Сталину в 1942 году о европейской подсистеме! в предполагаемой всемирной организации безопасности Черчилле четко обозначил роль в будущей Европе «великих наций Евро1Ж и Малой Азии», подтвердив свою извечную ставку на Турцию, Я (упомянул в качестве структурных элементов «дунайскую конфигурацию»[399], которая вместо Дунайской империи фигурировала на карте будущей Европы, начертанной в 1890 году английскими масонами. Все настояния Сталина открыть второй фронт в Западной Европе наталкивались на предложения Британии выступить на южном фланге. Накануне Тегеранской конференции Черчилль в качестве альтернативы плану «Оверлорд» предлагал правофланговое наступление из Северной Италии на Вену, а также убеждал «не пренебрегать восточной частью Средиземного моря»: «В результате захвата Родоса мы могли бы обеспечить господство в воздухе над всем Эгейским морем и установить прямую связь с Турцией… А если бы нам удалось склонить на свою сторону Турцию… или отойти от нейтралитета путем предоставления нам в аренду аэродромов, тогда можно было бы… установить господство над Черным морем». Военный контроль над Средиземноморьем и Турцией нужен был якобы для того, чтобы «протянуть правую руку России и снабжать ее армии быстрее и обильнее, чем через Арктику и Персидский залив»[400].

В стратегии Британии Проливы, Юго-Восточная Европа, Балканы и православные славяне ни в коем случае не должны были попасть в орбиту России. Это полное воспроизведение Восточного вопроса стало окончательно ясно в Тегеране, где Сталин раскусил стратегию Черчилля. В конце переговоров «Большой тройки» Черчилль заговорил о послевоенном будущем и о своем «ощущении, что Пруссия, с которой следует поступить жестче, чем с остальными немцами, должна быть изолирована и уменьшена, а Бавария, Австрия и Венгрия могли бы сформировать широкую, мирную… конфедерацию»[401]. У. Черчилль описывает в мемуарах, как Рузвельт настоятельно предлагал разделить Германию на пять частей, а Сталин, также высказавшись за расчленение, сразу возразил против идеи соединения немецких частей с другими государствами, отметив особо, что следует «остерегаться включать австрийцев в какие-либо комбинации» и было бы в высшей степени неразумно создавать… новые комбинации, будь то Дунайская или другие», что, кстати, «горячо одобрил» Рузвельт.

Хотя все три стороны мотивировали свои планы желанием предотвратить воссоздание воинствующей и опасной Германии, можно проследить потайной диалог именно между Сталиным и Черчиллем, которые время от времени задавали уточняющие вопросы. Черчилль предложил «отделить Баварию, Вюртемберг, Пфальц, Саксонию и Баден», чтобы эта группа «вросла в то, что он назвал бы Дунайской конфедерацией». Сталин же, среди риторических сентенций, что «Дунайская комбинация была бы нежизненной и немцы обязательно воспользовались бы этим, чтобы облечь в плоть то, что являлось бы лишь костяком», показал, что понял замысел Черчилля, и поинтересовался, «будут ли Венгрия и Румыния членом какой-либо подобной комбинации». Черчилль, уйдя от прямого ответа, спросил, «предусматривает ли Сталин Европу, состоящую из малых разрозненных государств, не имеющую никаких более крупных единиц», на что Сталин ответил, что рассуждает о Германии, а не о Европе[402]. Р. Римек, обратив внимание на этот диалог, полагает, что Сталин воспротивился плану «вовлечь Южную Европу, прежде всего балканских славян, в западный силовой ареал» «не потому, что хотел сделать Южную Европу коммунистической, а потому, что, как любой русский государственный деятель и любой русский царь, он обязан был противостоять таким западным устремлениям»[403].

В секретной разработке Государственный департамент США в 1944 году также признает естественным, что СССР, «вероятно, будет сопротивляться созданию конфедераций, включающих все или часть государств Центрально-Восточной Европы, таких, как проектируемые чехословацко-польским и греко-югославским пактами 1942 года». В записке придается особое значение оценке потенциального поведения в регионе Проливов, Малой Азии и выхода в Персидский залив, и отмечено, что на моменте анализа в тех регионах, где наряду с советскими сильно представлены и другие интересы, СССР проявляет осторожность и готовность к компромиссу:

«Турция и Иран представляют собой особый случай в советской зоне безопасности, в которой другие великие державы имеют соответствующие интересы». В августе 1941 года Советский Союз с Великобританией заверил Турцию, что он «не имеет агрессивных целей и требований в отношении Проливов»[404].

Но по мере возрастания роли СССР в разгроме Германии Сталин начал более настойчиво ставить вопросы, наиболее чувствительные для интересов партнеров. В конце переговоров «Большой тройки» в Тегеране он заговорил о Дарданеллах и пересмотре Севрского договора с Турцией: о возвращении Карса и Ардагана, полученных Россией по Берлинскому трактату 1878 года и оккупированных Турцией в 1918 году, что большевики признали в Карском договоре 1921 года взамен на невмешательство Турции в «советизацию» меньшевистской Грузии идашнакской Армении. Черчилль счел этот вопрос «несвоевременным», сославшись на свой план втянуть Турцию в войну, и отреагировал ободряющей, но необязывающей фразой, что «русский военный и торговый флот будет бороздить океаны и мы будем приветствовать появление русских кораблей». Этим кодом, вызывавшим понимающую улыбку обоих лидеров, Черчилль всегда уклонялся от вопроса о советских базах в Проливах. Подобное он изрек и в Потсдаме на слова Сталина: «Если Вы считаете невозможным дать нам укрепленную позицию в Мраморном море, не могли бы мы иметь базу в Дедегаче?»[405] (греческом порту в Эгейском море неподалеку от турецкой границы).