— Меня зовут Вуаль. Известно ли тебе, каким образом Стралг добился поддержки мэйнисток?
— Мне все равно! — закричал Орлад. — Договор скреплен именами богов!
— Он до смерти замучил сто пятьдесят беспомощных женщин и пятерых столь же беспомощных мужчин. И не успокоился бы, пока не уничтожил весь культ. Разве такое может оправдать даже верист?
— Пожалуйста, давайте не будем пререкаться, — вмешалась девушка. — Орлад, чего ты хочешь? Если ты попытаешься вернуться домой, как тебе приказано, Леорт тебя убьет. Ты пойдешь в Нардалборг в надежде найти там защиту или попробуешь начать новую жизнь?
— О новой жизни и речи быть не может. Ты не выйдешь замуж за Хорольдсона?
Она скорчила гримасу отвращения.
— Надеюсь, нет.
— Я чуть не свернул ему шею сегодня утром, но потом узнал, кто он такой. — Теперь Орлад об этом жалел; тогда у сатрапа появился бы повод его убить, и он бы не чувствовал себя сейчас так ужасно. — Как тебе удалось выбраться их темницы? — Он посмотрел на гладкое лицо и блестящее волосы Фабии и понял, как мало знает о женщинах. Мускус была намного старше, чем его не внушающая доверия сестра.
— Мне помогли. — Она улыбнулась сидящему рядом с ней художнику.
Опять предательство! Однако Орлад не мог поверить, что этот медлительный болван сумел бы выпустить птичку из клетки, не говоря уж об организации побега из дворца сатрапа.
— И что же вы теперь собираетесь делать? — спросил Орлад. — Хотите перебраться через Границу во Флоренгию и вернуть себе наш город? Вдвоем против Кулака?
Она покраснела от его насмешек. Художник не обращал на них внимания: он не сводил глаз с прорицательницы, словно она вызывала у него такое же неприятие, как у Орлада.
— Понятия не имею, — призналась девушка. — Но сейчас нам необходимо решить твои проблемы. Что можешь сделать ты? Если Вуаль найдет надежное место, тебя это устроит?
Что за имя такое — Вуаль? И кто эти люди, которым он должен довериться, нарушив клятву, данную командиру войска?
— Свидетельница, почему тебя интересует моя судьба? Почему ты предупреждаешь меня о предполагаемой засаде?
Она вновь запустила веретено.
— Мы благословлены не только видением, командир фланга. Мы заинтересованы в тебе, поскольку в тебе есть сила, которая позволит изменить мир. Я не могу утверждать, что так оно и будет, мне лишь известно, что у тебя появится шанс — так острый меч может убить, а может не попасть на поле боя. Мы называем это «отметиной судьбы» или «изюминкой». Все вы обладаете этим качеством, как и Дантио в прошлом, хотя случаи, чтобы все четверо происходили из одной семьи, чрезвычайно редки. Вот почему тебе может сопутствовать успех, если ты стремишься к славе. Сейчас, Орландо, ты очень важен, однако с тобой все немного иначе. Важность — не такая уж большая редкость, и обычно у нее недолгая жизнь. Наемный убийца может быть важным, но тот, кто заплатил ему, почти всегда отмечен судьбой. Из-за твоей нынешней значимости я увидела тебя еще до того, как ты добрался до Королевской Травы, то есть когда ты оставался вне пределов моего видения. Твой приход был необходим!
Однако Орлад не ощущал своей значимости.
— Почему вы предаете сатрапа? Почему рассказываете мне о его планах? И почему он хочет меня убить?
— Потому что он безумен. Потому что он и все дети Храга несут в себе зло. Скажи мне, почему ты их поддерживаешь, почему хочешь сражаться за Стралга против своего собственного народа?
— Я хочу сражаться против лживых веристов! — закричал Орлад. — Предателей, нарушивших свою клятву! А непосвященным нечего бояться, если они не путаются у нас под ногами и делают, что им говорят.
— А как ты отличишь клятвопреступников? — спросила прорицательница. — Несколько дюжин флоренгианских юношей во главе с Марно Кавотти дали клятву верности, а потом ее нарушили — но теперь почти все они мертвы. Они подготовили много раз шестьдесят по шестьдесят воинов, и все они верны данной ими клятве, как ты верен своей. Как и ты…
Алая пелена гнева подтолкнула Орлада вперед. Девушка вскочила на ноги и закричала:
— Нет!
Даже художник поднялся на ноги, словно рассчитывал, что его массивное тело сможет остановить Героя.
— Если ты убьешь меня, то ничего не изменится, — сказала прорицательница, но теперь в ее голосе появились визгливые нотки.
Она наконец перестала прясть.
— Я буду сражаться с флоренгианами, потому что я верен Кулаку! — Если ему позволят, если ему поверят!
— Почему? — спросила прорицательница. — Стралг убивал и грабил народ твоей родины. И знаешь почему? Знаешь, из-за чего началась война?
— А какое это имеет значение? Если бы они склонились перед Героями, как им следовало, никто бы не пострадал.
— Расскажи ему, Бена.
— Что? — прорычал художник, продолжая хмуриться.
— Расскажи ему, почему Стралг начал завоевывать Флоренгианскую Грань.
Художник пожал плечами.
— Потому что у него накопилось слишком много людей. В своем стремлении покорить Вигелию он подготовил огромное количество веристов. Когда им не с кем стало сражаться, они принялись драться между собой. Поэтому он увел половину за собой через Грань, чтобы они там погибли.
Орлад рассмеялся.
— Он тебе сам это сказал?
— Он сказал это жене своего брата, — рассеянно ответил Бенард. — А она поведала мне. — Он взглянул на прорицательницу.
— Я тебе не верю.
Никто не ответил Орладу. Каким-то образом настроение в комнате изменилось.
— Прекрати это! — закричала Свидетельница, угрожающе поднимая прялку.
— Что прекратить? — Бенард шагнул к прорицательнице, с недоумением глядя на нее.
— Прекрати! — пронзительно закричала она.
— Я тебя знаю!
— Нет, не знаешь! Как ты можешь меня знать? — Она попыталась ударить его прялкой.
Он легко отвел удар в сторону и сорвал с прорицательницы вуаль.
ГЛАВА 40
Бенард Селебр почувствовал, что со Свидетельницей по имени Вуаль что-то не так, когда он в первый раз увидел ее в Зале Быков, в Косорде. И это ощущение возникло у него утром, когда они встретились в Трайфорсе. Весь день он возвращался к этой мысли. Наконец он обратил молитву к Анзиэль, чтобы она позволила ему заглянуть за вуаль, и глазам предстало невероятно знакомое лицо. И тогда он сорвал с нее вуаль.
С него.
На какой-то ужасный момент ему показалось, что он стою лицом к лицу со священным Эриандером — Эриандером, каким он изобразил его на фреске Ингельд и в идоле Хидди. Конечно цвет кожи был другим, как и жуткие обрезанные уши; зато он увидел прямой нос, вьющиеся волосы и заостренный подбородок. Но самым страшным оказалась потеря мужского достоинства.
— Я думал, ты мертв! — Он создал бога в виде молодого человека, лишенного пола, но придал ему черты старшего брата — который не должен был так выглядеть сейчас, да и речь у него должна быть другой. — О Дантио, Дантио! Что они с тобой сделали? И что я натворил?
С тоской в сердце Бенард обнял брата и прижал к груди. Дантио застонал, пытаясь вырваться, а потом обмяк, хотя в могучих объятиях брата с трудом мог дышать.
— Как трогательно! — сказал верист. — И что все эти значит?
— Прекрати ухмыляться, тупой убийца! — закричала Фабия. — Неужели ты действительно Дантио?
Бенард отпустил брата и посмотрел на него. Дантио кивнул. Его глаза были плотно зажмурены, рот перекосила судорога боли. Он отвернулся и спрятал лицо у стены.
«Грубое бессердечное животное, — подумал Бенард, — как я мог быть таким безумно жестоким?»
Казалось, прошла вечность, прежде чем прорицательница заговорила.
— Да, я Дантио, — глухо прошептал он. — Нетрудно догадаться, что они со мной сделали.
Безбородое лицо, высокий голос. Бенард посмотрел на другого брата, жестокого убийцу, и подумал: «Мне еще повезло».
— Есть и другие евнухи… в культе… Нет, не мы их сделали такими, но мы берем их к себе.
Фабия подошла к Дантио и обняла его.