— Золото? Нефть?.. Старые-престарые сказки...— пожал плечами Алимхан.
— В архивах Англо-Индийского департамента удалось поднять донесения и отчеты о туркестанском путешествии лорда Керзона — он тогда еще не был лордом. Керзон пишет, что в Бухаре завязал деловые отношения с одним русским путешественником. Русский утверждал, что сделал сенсационное открытие —наткнулся на залежи золота и нефти, неимоверно богатые. Керзон предложил русскому купить у него документы, чертежи, карты месторождений. Почему-то не сторговались. Но с тех пор Туркестан всегда занимал место в азиатской политике сэра Керзона. Революция в России порвала все деловые нити, но есть какая-то связь между этим открытием и историей принцессы — вашей дочери. Документы русского путешественника — если они сохранились у вас — вполне достаточное основание для получения чрезвычайно важной концессии, миллионной концессии, у вас,— конечно, в случае установления порядка в Бухаре и Туркестане...
Он говорил тоном человека, нисколько не сомневающегося, что эмир знает гораздо больше, чем говорит.
— Такой договор обеспечит прочность вашего трона. Тут пахнет не миллионами. Сотнями миллионов. Для вас и ваших потомков.
Эмир лишь мычал:
— М-ммм! Тауба! Урус-инженер не обманывал. Мы брали золото из земли... много золота... Только вот... революция... ох-охо... Мы закрыли рудники... песок засыпал следы...
— Документы сохранились? Они у вас?
— Нет.— Алимхан отрицательно покачал головой.— Бумаги я отдал... жене.
— Бош-хатын?
— Нет. Среди моих жен была... француженка... Она взяла. Я отдал ей книгу.
В мозгу индуса забрезжила мысль, туманная, неясная.
— Книгу? Какую книгу?
— На обложке такая... белая змея...
— Невероятно!— Бледность проступила у индуса сквозь красный загар.
— Позвал придворного переплетчика... приказал те бумаги гшитъ, заключить в переплет... Тут как раз война... штурм... отвратительно. Книгу с белой змеей взяла жена француженка... С того ужасного дня... в Кермине... ничего не слышал...
Бессвязно он рассказал историю Люси и ее дочки Моники.
«Вот она ниточка, связывающая девчонку с эмиром...»
Очень хотелось Шоу оказаться сейчас в бунгало в Пешавере. Книжка-талисман с белой змеей стояла перед его глазами. Он держал эту книжку в своих руках.
Некоторое время они ехали молча. Каждый думал о своем.
— Вот мы говорили об Ибрагиме,— заговорил Алимхан.— Человек он подозрительный, недоверчивый, дикарь. Он не верит людям. У него все враги.
— Даже вы?
— Да.
— А почему вы его не купите?
— Он богат... Вождь богатого племени Локай... Богат воинами, конями, баранами. Все, что есть в племени Локай... все принадлежит старейшине Ибрагиму. Закон такой.
— Почему бы вам не породниться с ним? Отдайте ему свою дочь. — Он говорил одно, но думал о книге со змеей на переплете.
— Мою дочь... принцессу?.. Монику-ой?
— Да. Отличный способ снискать себе преданного слугу.
— Вы говорите мне о Монике-ой... Все твердят о Монике-ой. Все жужжат мне в уши о Монике-ой... Но вы держите ее под замком... В Чуян-тепа ее держал на цепи ишан Зухур, а теперь держит тайно от меня какой-то чиновник в Пешавере. Не подобает... клянусь...
«Да, в Пешавере. И никто даже не подозревает, что у нее за книга! — мелькнула у Шоу мысль.— Сегодня же отсюда...» Он в нетерпении уже увидел себя верхом на коне, скачущим к границе. Вслух он проговорил:
— Съездим к Ибрагимбеку. Это недалеко?
И тут индуса поразило загадочное обстоятельство. Он увидел, что рядом с ними по боковой козьей тропинке идет, ведя на поводу коня, тибетский доктор Бадма.
Как оказался он здесь? Откуда он взялся? Еще в начале беседы Шоу оглядел всю луговину очень внимательно и удостоверился, что широкое зеленое ее пространство безлюдно. На плоской, лишённой рытвин и оврагов местности мог укрыться разве только суслик. Да и пока они с эмиром беседовали, индус озирался не раз и никого не обнаружил. Всадники — приближенные эмира и сокольничьи — двигались кучкой вдалеке по гребню холма.
А теперь Бадма шел рядом, ведя на поводу своего коня, невозмутимый, равнодушный. Оставалось допустить, что доктор, наряду с тайнами тибетской медицины, владеет также магическим секретом возникать неожиданно, негаданно из-под земли.
И тут с эмиром произошла странная перемена. Он схватился за сердце, заохал, сполз с седла на руки доктора Бадмы. Подскакавшие сокольничьи расстелили на траве попону, чтобы он мог прилечь. Вокруг столпились спешившиеся придворные.
Хаджи Абду Хафиз приблизился к недоумевающему индусу и с поклоном объявил:
— Их высочество соизволили занедужить. Они не могут продолжить путешествие и просят вас не медля возвратиться в Кала-и-Фатту и ждать там возвращения их высочества. Просим вас, не оставайтесь. Ибо зрелище страданий царственной особы не для лицезрения посторонних. Господин эмир оправится от сердечной слабости и проследует тоже в Кала-и-Фатту.
Сейчас же Хаджи Абду Хафиз подозвал двух соколышчьих и распорядился, чтобы они проводили индуса в малиновой чалме и его спутников до Кала-и-Фатту. Он и сам проехал с ними около фарсаха и вернулся не раньше, чем Шоу и его всадники не скрылись по дороге на юг из глаз, и лишь тогда поспешил легкой трусцой назад.
Едва он вернулся, эмир вскочил на коня и в сопровождении шумной своей кавалькады поскакал горными дорожками на север к Синим горам.
КАК КОРОЛЬ ШЕЛ НА ВОЙНУ
Не всовывай палец в нору скорпиона.
Каани
Нельзя выткать шелковую ткань на грубой шерсти.
Персидская пословица
Все меньше оставалось терпения. И Сеид Алимхан ловил себя на том, что он не слушает своего любезного друга и брата Ибрагимбека и отчаяние силится сохранить сладкую улыбку на лице. Аллах акбар! Эмир просто переполошился бы, увидев в зеркале своё жалкое перекошенное лицо. Особенно, кисло выглядело оно в самые серьезные моменты приятной беседы.
До тошноты и до позывов рвоты, претило Алимхану все в облике и поведении локайца.
Приятно, конечно, съездить разок-другой летом в горы, почувствовать над головой бездонный бирюзовый купол, раскинуться расслабленно на кошме, всласть попить вскипающего колючими пузырьками настоящего кумыса «по-локайски». Но невыносимо, когда от пыли и запахов войлока душной юрты мучает кашель и под рубашкой по спине что-то ползает, а к тому же Ибрагим отнюдь не с гостеприимной физиономией пичкает тебя чем-то жирным, тяжелым, вызывающим изжогу.