— Отправляйся назад и передай своему хозяину, что он не смеет ставить мне условия! Город — мой без каких бы то ни было оговорок! — крикнул он посланцу.
С уходом гонца ярость Эдуарда усилилась.
— Они осмеливаются предлагать мне торг! — продолжал он кричать. — Я столько времени и денег потратил на ожидание у этих стен! Они давно должны были сдаться! Видит Бог, я покажу им условия! Они получат сполна за все — и за свою наглость в том числе!
Филиппа, которая слышала эти крики, попыталась, как всегда, успокоить его, говоря, что жители Кале делали то, что должны были, вероятно, делать жители любого укрепленного города, и английского тоже, если бы, не дай Бог, до этого дошло.
— Милорд, — добавила она, — вы были бы невысокого мнения о согражданах, если бы те поспешили сдаться противнику.
— Все это так, — проворчал король, — но осмелиться ставить мне условия! Я им покажу!
Он послал за сэром Уолтером Манни, преданным соратником родом из Эно, приехавшим в Англию в числе приближенных Филиппы.
— Ну вот, Уолтер, можно считать, Кале у нас в руках, — сказал он. — Однако его комендант захотел предлагать мне условия, вести какие-то переговоры. Разве не смешно? Это я объявлю им условия — чтобы все они подставили свои головы под наши мечи! Я уничтожу всех жителей!
Сэр Манни молчал. Он видел состояние короля и понимал, что отвечать ему нужно с осторожностью. Нечасто бывало, чтобы гнев в Эдуарде одерживал победу над разумом. Сейчас был как раз тот редкий случай. И нужно думать о том, как оградить короля от поступка, о котором он будет потом горько сожалеть.
Город Кале был очень важным стратегическим пунктом, и теперь, когда он почти уже у них в руках, необходимо решить, как использовать его в дальнейшем ходе войны. Истребление жителей не принесет никакой пользы англичанам, но лишь пробудит к ним неутолимую ненависть во всех французах.
Король тем временем продолжал возбужденно говорить:
— …Если только подсчитать, во сколько этот город мне обошелся… Месяцы ожидания… Мы построили еще один город возле его стен… А пища?.. А вооружение?.. И они смеют заикаться насчет каких-то переговоров…
Сэр Манни спокойно сказал:
— Это последний жест со стороны защитников города, милорд. Жест отчаяния. Со стороны тех, кто храбро оборонялся и много претерпел.
— Уолтер, ты говоришь так, словно принял их сторону!
— Милорд знает, что это не так. Но я не могу, как и любой другой смертный, не отдавать дань их мужеству и не думать о муках, что они приняли. Многие бы на их месте давным-давно капитулировали. — Они бы сохранили мне немало денег, а себе — жизней, — сказал король.
— И заслужили бы ваше презрение, милорд.
Эдуард ничего не ответил. Да, Уолтер Манни неглупый человек, к его советам невредно прислушиваться.
— Итак… — начал король после недолгого молчания.
— Немного милосердия, милорд, никогда еще не мешало ни одному властителю, — сказал Манни. — Многие ставят сердобольность выше величия.
— Послушай, Уолтер, — раздраженно проговорил король, — долго ты будешь призывать к жалости в отношении тех, кто столько высосал из нашего королевства денег и всего прочего?
— Я буду призывать, — отвечал тот, — чтобы вы уняли вашу злость, милорд, и подумали о том, какое решение лучше и полезней для этого самого королевства.
Опять король замолчал.
— Хорошо, — сказал он потом. — Я не отдам приказа об уничтожении жителей.
На лице Манни отразилось удовлетворение.
— Но я велю другое, — снова заговорил король. — Ты, Уолтер, пойдешь на рыночную площадь города и узнаешь имена шестерых самых уважаемых граждан. Кто возглавлял все их сопротивление нам. И передашь мое повеление, чтобы немедленно явились ко мне с непокрытыми головами, босые, с веревками вокруг шеи. Они должны вручить мне ключи от города, и, когда это сделают, я велю их повесить на городской стене, чтобы все запомнили, как опасно и глупо сопротивляться мне. Иди, Уолтер!
Тот понял, что бесполезно продолжать разговор с королем на эту тему, и удалился. Хорошо и то, что Эдуард остановился всего на шести жертвах вместо всех жителей города. Сейчас он не может ни о чем думать, кроме как о тех потерях в деньгах, что понес, а потому дальнейший разговор ни к чему хорошему не приведет.
Сэр Манни в точности выполнил приказ короля и объявил во всеуслышание на рыночной площади об условиях сдачи города и наказании за строптивость. Упомянул и о том, какую кару король хотел назначить до этого.
Его слова вызвали в толпе волнение и ропот ужаса, но вскоре вперед вышел самый богатый торговец в городе Юстас де Сен-Пьер. К нему тотчас присоединился его сын.
— Отец, — сказал он, — если ты идешь, то и я с тобой!
Напрасно пытался тот отговорить юношу; пока он это делал, к ним подошли еще четверо жителей.
— Шесть человек, друзья, — сказал Юстас, — не такая большая цена, когда речь идет о целом городе. Если мы не принесем в жертву себя, английский король казнит всех без исключения. Я делаю это по доброй воле и умру с надеждой, что милосердный Господь простит мне мое самопожертвование ради блага ближних.
В толпе воцарилось молчание, и в этой скорбной тишине шестеро граждан, взяв ключи от города, направились к воротам в крепостной стене, возле которых их ожидал сэр Уолтер Манни.
Они уже выходили из города, когда раздались крики женщин, обращенные к Уолтеру:
— Господин, спасите наших мужей! Упросите короля проявить милосердие!..
— Именно это я и хочу сделать, добрые женщины, — отвечал им тот.
Король Эдуард велел собрать как можно больше людей, которые присутствовали бы при вручении ему ключей от города. Он пожелал сделать из этого впечатляющее зрелище, которое надолго запомнилось бы всем. Поэтому был наскоро сооружен и покрыт богатой золотой материей трон, и король восседал на нем в блестящем дорогом одеянии.
Рядом с ним были королева, Черный Принц, придворные дамы из окружения Филиппы и Изабеллы.
Шестеро изможденных горожан, изнуренных голодом, являли собой резкую противоположность королевской семье, придворным и сытым стражникам.
Вошедшие пали на колени перед королем и передали ему ключи от города.
От лица всех шестерых заговорил Юстас де Сен-Пьер:
— Благородный король, мы здесь в полном вашем распоряжении и зависим от вашей воли и желания. И мы добровольно пришли во имя спасения остальных граждан нашего многострадального города, которые долгие месяцы жили в муках и терзаниях. Я прошу лишь об одном — проявить в этот день высокое благородство вашей натуры.