Читать интересную книгу Государевы конюхи - Далия Трускиновская

Желвак проехал бы, да вдруг оба молодых парня засуетились:

— Гляди, гляди-ка, идет, идет!..

Все трое кинулись выглядывать из-за угла и загородили коню дорогу.

— Один он, — сказала Настасьица.

— А ну как его кто там поджидает?

— Так и я не одна. И куманек мой Данилушка тоже там, на Троицкой дороженьке, с товарищами будет. Я его кликну!

Она рассмеялась, как смеются люди, уверенные в своей силе.

— Да что ж, копытами вас стоптать, что ли? — прикрикнул сверху Богдаш.

И поехал вперед, но так, чтобы краем глаза увидать, кого там высматривает лихая девка.

Увидел же он всего-навсего, что к человеку, явственно совравшему про троих конных, подошел другой человек, высокий и худой, имеющий на плече два ратовища, надо полагать, от двух лопат, укрученных в бурый мешок. Они посовещались коротко, сели на коней и поехали прочь.

— Троицкая дорога? — спросил сам себя Желвак. — Что же они, лягушка их заклюй, на Троицкой дороге позабыли — куманек Данилушка со товарищи?

После чего хмыкнул — нашел же себе Данилка куму, такую куму и впрямь только в сибирские украины посылать, одну заместо отряда казаков…

Одно присутствие Настасьи говорило о том, что Данилка опять заварил кашу.

Полгода назад именно Богдан Желвак догадался приглядеться к парню, именно он поднял шум и дошел до дьяка Приказа тайных дел Дементия Башмакова. И теперь он ощущал некоторую ответственность… да и не только за Данилку…

Ведь воспитанник еще и Семейку с Озорным за собой потащил!..

Вот почему Богдаш оказался на Троицкой дороге, на самой обочине, где трава глушила стук копыт, и ждал, когда же объявятся те двое, кого он наверняка обогнал, и, судя по всему, кума Настасья с юными своими товарищами.

Хотя темнело не очень-то поздно, на лесной дороге уже сделалось мрачновато — кроны деревьев, смыкаясь над ней, не пропускали и того малого света, который радовал бы душу и глаз. Богдан, ездивший по государевым делам в любое время суток, мрака не боялся, он боялся другого — что конь не вовремя заржет. Впрочем, припозднившиеся путники по дороге все же проходили и проезжали, был даже небольшой обозец, поспешавший к Москве.

Выбрался Богдаш на Троицкую дорогу сразу за Ростокиным и теперь, ожидая, был недоволен собой — что, как загадочные дела Данилкиной кумы, а вместе с тем и затеи самого Данилки, должны свершиться до села? Или же в самом селе? Этак, пожалуй, всю ночь на обочине проторчишь…

Оказалось, место он выбрал верно.

Первыми из тех, кто был ему надобен, проехали, совещаясь, тот немолодой мужик, что обманул Богдана, и его товарищ, принесший лопаты в мешке. Теперь он вез те лопаты поперек седла. Кони резво рысили, неплохие были кони, судя по твердой поступи, не сбивались, не спотыкались, не дробили. А наметом по темной лесной дороге носиться — себе дороже выйдет…

Богдан поехал следом, держась обочины. Он отстал ровно настолько, чтобы слышать стук копыт и невнятные голоса. И тащился он следом за этой парой довольно долго. Наконец по копытному стуку понял, что они не вперед продвигаются, а топчутся, что-то увидев или, наоборот, разыскивая. Он подъехал ближе, спешился и повел за собой коня в намерении при необходимости накинуть повод на ветку, а самому добираться до странных всадников пешком, кустами.

Он увидел свет — один из конных высек огонь и запалил факел. Это Богдана обрадовало — теперь он мог все увидеть, его же в темноте бы не разглядели.

— Ну, так где же твоя харя? — донесся голос.

— Да погоди ты! Тут она должна быть, тут… Посторонись!

Богдан тоже услышал, что к Москве кто-то едет, но эти двое — раньше. Они пропустили пятерых всадников, пропустил их и Богдаш. После чего он, пользуясь шумом, подкрался совсем близко, а к тому времени и харя обнаружилась.

— Да вот же она! Выше гляди!

— Ишь ты! Как живая!

— Вот тут нам надобно по тропке с полсотни шагов проехать — и будет поляна. Давай-ка, сворачивай… А на поляне уж я тебя научу…

Богдаш хотел было и в лес углубиться за ними следом, но тут со стороны Москвы раздался шумок. Вроде и ехали конные, да как-то странно. Он решил малость обождать — и дождался троих.

— Вон, вон… — шептал первый. — Да вон же…

По тому лишь, что нашлись умалишенные, разговаривающие в ночном лесу шепотом, Богдан и понял, кто таковы.

— А харя?

— А черт ее знает…

Свет от факела слабенько пробивался сквозь листву. Трое, не найдя тропинки, послали коней сквозь кусты. Затрещали ветки.

Богдаш почесал в затылке — странные дела творились в лесу! Понять бы еще, куда Озорной, Семейка и Данилка запропали. Говорила же кума — куманек неподалеку… Уж не там ли, на полянке?

Он тоже пошел на свет, и шел тихонько, пока бережение имело смысл. Ибо, когда поднимается крик и ор, треск сучьев уже мало кого беспокоит!

На поляне Богдаш обнаружил такое зрелище.

Стоял, высоко подняв факел, тот худой мужик с рожей топором, который нес лопаты. У ног его валялся другой — тот, с которым была условлена встреча у церкви. Факелом мужик освещал лицо отчаянной девки, и она почему-то не кидалась выцарапывать наглецу глаза, а ругалась на зависть иному московскому извозчику.

Очень скоро Богдаш понял причину ее бездействия. За спиной факелоносца стояли два человека, и один держал на упоре пищаль, а другой двумя руками — пистоль. Оба дула глядели девке в грудь, она же заслоняла собой своих юных товарищей, белобрысого и того, что малость постарше.

— Попалась! Вот уж не думал, когда ловушку ставил! — восклицал мужик с факелом. — Хабар-то, хабар! И кони, и недруги! Двух коней взять хотели — пятерых взяли! Да и кто привел-то! Настасья-гудошница привела! Так что же нам с тобой, девка, делать? Тут кончать или куда подальше завести?

— Коли меня с моими кончишь, убийца, то за меня есть кому расплатиться! — крикнула она. — Знают добрые люди, что я с тобой разбираться отправилась! Не дадут тебе жить на Москве!

— Да на что мне твоя Москва? Я коней-то набираю, чтобы от Москвы прочь податься!

— Кладом дураков заманиваешь ради коней, убийца! Цена тому коню — два рубля! И двух рублей-то у тебя нет, у убогого! — издевалась Настасья. — Ну, что ж ты своим псам стрелять не велишь? Коней-то заполучил — а свидетели не надобны!

Кабы знал Богдан, что ждут его такие дела, оседлал бы коня не простым седельцем, а таким, которое брал для долгой и опасной дороги, с ольстрами по обе стороны, куда вставить дулом вниз пистоли.

А еще пожалел он, что нет у него на поясе персидского джида с тремя джеридами. Как раз бы хорошо они один за другим сейчас полетели — и в сердце, и в другое сердце, и в третье!.. Он дал себе слово, что с ближайших денег купит в саадачном ряду джид и будет носить при себе неотлучно.

— Тут у тебя, поди, уж свое кладбище на поляне… — продолжала было Настасья.

Вдруг над лесом поплыло гулкое звучное «А-ам-м-м-ми-и-инь!».

— Это что еще за молебен? — удивился Гвоздь.

Богдаш неожиданно для себя улыбнулся. Из всех, у кого такая мощная глотка, только один человек может в такое время суток оказаться посреди леса на Троицкой дороге.

Судя по тому, откуда прилетел голос, товарищи забрались еще дальше от Москвы, чем Гвоздь с Третьяком и все, кто за ними тайно ехал. Но ненамного!

— А это мои дружки мне знак подают! — отвечала Настасья. — Сейчас тут будут! Не уйдешь, Гвоздь! Справлю я по Юрашке знатную панихиду!

— Ну, не все ж мне убивать! — глумливо заметил Гвоздь. — Я вон весной боярина Буйносова от смерти спас! Как тебе это?

— Ты? Боярина? А боярин, поди, и не ведает! — возмущенно крикнула Настасья.

— Не ведает, — согласился Гвоздь. — Спасибо тому дураку ключнику, что вздумал своего боярина извести — мне с той дури добро перепало. Кабы не он, выблядок, — мы бы тут не стояли. Он-то, дурная башка, прознал, что на Троицкой дороге клад под медвежьей харей схоронен, и решил тайно своего боярина выманить тот клад брать, да в лесу его и оставить зверью на корм. А раз поедут за кладом тайно, то он досветла воротится, никто на него и не подумает! Пропал боярин и пропал! И харей было запасся, да я его опередил. Вон она — на обочине, на сосенке! И боярин уцелел, и я — при конях!

— И дурак в могиле!.. — подхватила Настасья.

— Может, и в могиле, — согласился Гвоздь. — Боярина-то я на него, как пса цепного, спустил! Ну, слушай, Настасья. Девка ты видная, по душе мне пришлась, хоть и благословила меня кистенем. Да только, ты уж прости, жить тебе и твоим нельзя. Напрасно ты парнишек-то привела. Через твою бабью дурь и они погибнут…

Он пошевелил ногой лежащее на траве тело.

— Пристрелишь, что ли? Так мои-то близко, услышат! — не сдавалась она.

— Отпустил бы, нужна ты мне больно! Да ведь первым делом в Разбойный приказ побежишь! А мне княжича моего вызволять. Теперь уразумела?