Читать интересную книгу Девушки для диктатуры сионизма - Михаил Маковецкий

— Браво, брависсимо, — принялись орать молодой психиатр по фамилии Рабинович, — бис, требуем повторный выход на бис!

Присутствующие перенесли свои взоры с экрана на нас. Как обычно сопровождающий меня Кузьменков к мордобою относился исключительно тепло ещё со времён службы в дивизии имени Дзержинского. Он открыл окно, через которое мы должны были покинуть помещение при первых признаках появления милиции и, сидя за столом, с аппетитом пережёвывал соленые помидоры, которыми он всегда закусывал «Столичную». При этом солдатский ремень с утяжеленной свинцом пряжкой, который Кузьменков носил к любым брюкам, лежал возле его правой руки, непосредственно в тарелке с салатом.

Перельдик, в свободное от культуризма время, грешил айкидо и не выходил из дома без галстука, на внутренней стороне которого крепился элегантный металлический прут. Я был практически безоружен, если не считать металлических пластин вшитых в рукава моей куртки. Рабинович был хрупок телом, но могуч душой.

Численное преимущество нашему противнику мало что давало, так как подойти к нам можно было только спереди, из-за стоявших столов с выпивкой и закуской. Но, к разочарованию Кузьменко, драки не произошло. В нашу сторону направился только один из присутствующих, причём не самый крепкий, и, на приличном русском языке, сообщил, что ценит юмор, и пригласил нас к столу. Отказываться было неудобно. Кузьменков интеллигентно убрал из салата пряжку и предложил выпить в честь праздника.

Выяснилось, что наш новый знакомый израильский араб. Практически палестинец, но не совсем. Он оказался бедуином, и учиться на историческом факультете университета. Кузьменков проникся к почти палестинцу с большой симпатией, но осудил за непрактичность.

— Ну, зачем ты пошел на исторический факультет? — спросил оно своего нового друга, — ну, будешь работать учителем в школе и получать две копейки. Хорошо, если в парторги выберут. А если нет?

— Учусь ради знаний, — разъяснил ситуацию будущий историк, кладя в рот маринованный гриб — я шейх, в деньгах не нуждаюсь.

— Вот чудило, — удивился Кузьменков, — да были бы у меня деньги, я бы дальше первого класса ни в жизнь учится бы не пошёл.

— Ну и чем бы ты занимался? — спросил нефтеналивной принц, не оставляя в покое маринованные грибы.

— Да отдыхал бы, — убеждённо заявил Кузьменков, — Купил бы тренажёры, штангу и качался бы себе с утра до вечера.

— А действительно, — доверительно, как иностранец иностранца, спросил Перельдик, — чему Вы собираетесь себя посвятить после окончания университета?

— Да хотелось бы заняться завоеванием мира, — ответил нефтебрызгающий принц, — ещё я мечтаю об обращении Руси в ислам. Хотя я отдаю себе отчёт в том, что сделать это будет не так просто.

Кузьменков это предложение очень понравилось.

— Ну, ты молоток, — давясь от смеха, сказал он, — самое главное не опускай руки на полпути, не теряй оптимизма. И тогда у тебя должно всё получиться.

— Я постараюсь следовать вашему совету, — пообещал израильский бедуин, закрывая вопрос с маринованными грибами, — А вы что делаете в общежитии?

— Я женюсь на перуанке, — чистосердечно признался Перельдик, — а эти трое мои подельники.

— Я ещё недостаточно хорошо владею русским языком, — посетовал шейх, — слово «женюсь» я знаю только в значении «создать семью, вступить в брак». Так что я не понял, что Вы собираетесь делать с перуанкой.

Слово «женюсь» не имеет другого значения, — с вызовом сообщил Перельдик, — я собираюсь с ней вступить в брак.

— У нас, у бедуинских шейхов, это иногда тоже встречается, — поведал бедуин, — обычно это происходит, когда пастухи, после длительного кочевья в пустыне, начинают заниматься скотоложством с подвластными им животными. Но у нас обычно этим занимаются с ишаками.

— Правда, Сань, — оживился Кузьменков, — Я всё понимаю, это сладкое слово «свобода». Но как ты с ней трахаешься? Она же на внешность жуткая. Страшная очень, не к ночи сказано.

— Когда мы занимаемся любовью, я стараюсь как-то отвлечься, думать о чём-то приятном, — объяснил Перельдик, — обычно я стараюсь представить себе «les monstres sur la cathdrale de la Notre — Damm de Paris» (химеры на соборе Парижской Бога матери). Свобода требует жертв. В истории описаны случаи, когда за свободу лучшие люди своей эпохи отправлялись в Сибирь, шли на костёр, ложились на плаху. Но Вы совки. Вам этого не понять.

— В Сибирь я бы ещё пошёл, — сознался Кузьменков, — но в постель с ней нет. Зверствовать над собой я никому не позволю.

Прочувственная речь Перельдика в защиту идеалов свободы не оставила Рабиновича равнодушным.

— Саша, сейчас ты мне напоминаешь Троцкого, — сообщил он жениху, — ты тоже ведёшь себя как политическая проститутка.

— Не скрою, моя невеста страшна, — с пафосом сказал Перельдик.

— Да как такое скроешь, — согласился с ним Кузьменков.

Но Перельдик продолжал говорить, не смотря ни на что:

— На пути к свободе меня не остановят никакие трудности. А Вы просто завидуете моему счастью.

— Особенно шейх, — съязвил я.

— Вы напрасно иронизируете, — отметил шейх, — Я бы с удовольствием стал бы обладателем как перуанки, так и её соседки по комнате, Большой Белой Женщины. Будущую супругу Перельдика я бы подарил своему младшему брату. Ребёнку только десять лет, а он уже собрал вполне приличный живой уголок, хотя отдел животного мира Анд у него пока бедноват. Сашина невеста могла бы занять подобающее ей место между пумой и ламой.

— Ну, а Большая Белая Женщина тебе зачем? — похотливо ухмыляясь, спросил Кузьменков.

— Украсила бы собой мой гарем, — объяснил бедуин. — В среде израильских бедуинов существует красивый обычай брать в качестве первой жены женщину красивую. В этом случае при подборе последующих супруг у тебя будет достойная точка отсчёта.

— С формированием гарема тебе придётся подождать, — неожиданно для всех сообщил бедуину Рабинович, — в жёны её возьму я. Она украсит собой мою комнату в коммунальной квартире возле станции метро «Сокол».

Кузьменков радостно хмыкнул и через десять минут привёл кипящую от возмущения Люду. Ее высокая грудь вздымалась в такт дыханию.

— Что за манеры? — спросила она, румяная от негодования, — вместо того, что бы подарить мне букет полевых цветов и отвести в кинотеатр «Витязь» на просмотр фильма «Чапаев», он посылает своего телохранителя, который сообщает, что мне придётся перебраться в комнату в коммунальной квартире возле станции метро «Сокол». При этом мне даётся пять минут на сборы.

— Тебе можно дарить только розы, — разъяснил я свою позицию, — но роз я решил не дарить, что бы ты случайно не уколола палец.

— Но вахтёр не выпустит нас из общежития среди ночи, тем более с чемоданом, который я не могу закрыть, — продолжала гнуть свою линиюЛюда.

На глазах Кузьменков выступили слёзы умиления. Сама мысль о том, что кто-то осмелиться помешать ему пройти, тронула его до глубины души.

— А может быть всё-таки ко мне в гарем? — переспросил бедуин, — комната в коммуналке возле метро Сокол… Это звучит ветрено.

— Опять? — переспросила Большая Белая Женщина, — вот пожалуюсь Кузьменков, он тебе быстро «день земли» сделает.

— Не обращай на них внимания, — сказал расстроенному бедуину Перельдик, — просто в Советском Союзе не любят иностранцев. Они нам просто проходу не дают, завистники.

— Тебе легко так говорить, — меланхолично заметил шейх, — ты завтра женишься. А мне Большая Белая Женщина третьи год сниться.

— Возьми себя в руки, — настаивал Перельдик, — это всё провокации КГБ. Мы, иностранцы, не должны терять бдительности.

— Все-таки очень хотелось бы взять в руки не себя, а её, — с грустью констатировал бедуин.

Прошли годы. Студент университета Дружбы Народов стал его выпускником и сейчас с тоской разглядывает Леночку, как когда-то рассматривал Большую Белую Женщину. Наверное, это судьба. Молодой московский психиатр стал медбратом зрелого возраста в израильском сумасшедшем доме. Его супруга, Большая Белая Женщина, с годами окончательно обрела формы поистине монументальные. Моей маме так и не удалось меня женить и мне пришлось в очередной и последний раз жениться на Леночке. Кузьменков возглавляет в Москве большое охранное предприятие. Славится аристократическими манерами и кристально чистой репутацией. Перельдик так и не уехал в США и владеет процветающим тренажерным залом в столице Перу городе Лиме. Его перуанская супруга родила ему трех дочек, которые пользуются заслуженной репутацией редких и совершенно неприступных красавиц.

— Теперь я понял, — сказал Пятоев после окончания рассказа Эвенка, — кому посвящен цикл высокохудожественных произведений посвященных криминальной юности, над которым в последнее время работает Гельфенбейн. В первую очередь мне бы хотелось отметить скульптурную композицию «La Jeune fille avec les objets vols par la rame» (Девушка с ворованным веслом). Заслуживает самых высоких похвал полная экспрессии картина «Рабочий тащит пулемёт». И, хотя сотрудники музея Революции стремятся вырвать экспонат из рук явно выпившего рабочего, в целом это задорное полотно лучится оптимизмом. Большой творческой удачей художника, безусловно, является дышащая жизненной правдой графическая работа «Постановка диагноза «эпилепсия» призывнику». Образ Рабиновича на ней дан исключительно выпукло. Хотелось бы пожелать замечательному Кабардино-Балкарскому живописцу новых творческих взлётов.