— Вы с ума сошли, друг мой! — недовольно бросила Мари. — Если вы не дадите мне слово сидеть смирно, я вас свяжу и запру. Ваш муж никогда не простит мне, если я позволю вам погрузиться в это море насилия, где вы неминуемо погибнете.
Сильви подчинилась Мари, но сердце ее сжималось при каждом призыве к смерти, долетавшем до нее, ибо среди множества угроз Мазарини слышались и угрозы в адрес королевы, прозванной в народе Испанкой. Неужели им суждено стать свидетелями штурма Пале-Рояля? Дворец был почти беззащитен, и Сильви подумала, что Анна Австрийская, наверное, сожалеет о мощных стенах расположенного по соседству древнего Лувра, которым она пренебрегала. Теперь дворец занимали изгнанники — королева Генриетта Английская и ее дети. Так распорядилась королева-регентша.
Но днем наступило относительное затишье. Толпа даже пропустила процессию членов парламента в длинных красных мантиях — во главе ее шли президент де Мем и президент Моле, — которая должна была убедить кардинала в том, что, посадив Брусселя в Бастилию, он допустил ошибку. Если министр хочет избежать революции, он должен будет подчиниться воле народа.
— Мазарини не храбрец, — рассердилась Мари. — Он сейчас, наверное, умирает от страха.
— Боюсь, даже он не сможет заставить королеву уступить. Она смелая женщина, и очень гордая! Каковы бы ни были чувства, которые он ей внушает, королева не уступит!
И действительно, через какое-то время оба президента вернулись ни с чем. Они мужественно пытались успокоить народ, который бушевал вокруг, обвиняя их в измене и грозя смертью. Разъяренная толпа прижала их к решетчатым воротам дворца: их пришлось приоткрыть, чтобы не дать толпе растерзать парламентариев.
— Ступайте обратно! — крикнул кто-то. — И не возвращайтесь без приказа об освобождении Брусселя и Бланмениля, если завтра хотите увидеть рассвет!
— Это голос Гонди! — тихо сказала Мари. — Этот безумец закусил удила. Он уже считает себя правителем королевства!
— Боюсь, он уже правитель Парижа. Но, Бог мой, где в этом безумии может находиться Франсуа?
— А ведь и правда! Прошлой ночью Франсуа ушел вместе с Гонди…
Обе женщины, охваченные тревогой, взволнованно переглянулись. Метаться по баррикадам, нагнать страха на Мазарини, угождать парламенту, чтобы добиться своего официального освобождения, — это одно дело, а другое — выступить против королевы, пусть даже он ее больше не любит, выступить против короля: никто никогда не смог бы добиться этого от Бофора!
Весь день Сильви боялась, но вместе с тем надеялась увидеть Бофора — она все-таки предпочла бы, чтобы он не появился, но опасаться было нечего. Хитрый лис Гонди не стал вовлекать в первые схватки человека, которого намеревался сделать символом борьбы с Мазарини. Гонди прекрасно понимал, что, если он позволит Франсуа влиться в толпу горлопанов, осаждающих Пале-Рояль, герцог де Бофор не потерпит призывов к смерти королевы и в одиночку бросится на разъяренную толпу, которая может прикончить его на месте.
Поэтому маленький кривоногий человечек с утра принял меры предосторожности и запер Франсуа де Бофора в архиепископстве, оставив при нем целую свиту каноников и иезуитов. Он сделал это под тем предлогом, что герцог слишком заметная фигура и его появление среди восставших может все поставить под угрозу.
— Вырывать двух осужденных из когтей Мазарини — дело не ваше, — заявил Франсуа аббат де Гонди. — Знайте, что чем меньше Мазарини будет нас видеть, тем больше он будет вас бояться.
Сам Гонди не щадил себя, и в середине дня он, облачившись в парадную мантию священника, появился в толпе, расточая направо и налево лицемерные слова одобрения и сочувствия, благословляя всех подряд. Королева, наблюдавшая за ним из окон Пале-Рояля, от злости скрипела зубами. Анна Австрийская и раньше не симпатизировала аббату де Гонди, но начиная с этой минуты она его возненавидела… Тем более что королеву вынудили уступить новым требованиям обоих президентов парламента…
В сумерках от неистового восторженного рева толпы задрожали стекла во дворце и соседних особняках: королева обещала освободить обоих узников. Однако толпа не спешила расходиться: люди решили не двигаться с места до тех пор, пока своими глазами не увидят Брусселя, заключенного в Сен-Жермене. Что и произошло на следующий день при неописуемом восторге восставших.
— Столько шума из-за пустяков! — презрительно заметила Мари, когда придворная карета, в которой ехал старик Бруссель, проплыла мимо ее особняка на волнах людской реки. — Посмотрите, как он кланяется и расточает улыбки этим молодчикам! Право слово, он чувствует себя королем!
— Это ненадолго, — сказала Сильви. — С той секунды, как Бруссель перестал быть жертвой, он сразу утратил все свое влияние… А сейчас я все-таки надеюсь, что смогу вернуться домой. Благодаря вам эти два дня были не столь тягостными.
— Если не считать окружавшую нас толпу и просто невыносимую жару. Я же вернусь в Нантей. Вы поедете со мной?
— С радостью поехала бы, если бы со мной была Мари, которую мне не терпится увидеть. Но почему бы вам не приехать к нам в Конфлан? Вы же знаете, что Мари обожает свою крестную.
Хотя Мари и сказала, что обожает свою маленькую крестницу, Сильви не стала настаивать. Она понимала, как тяжело переживает Мари, что у нее нет детей. Было маловероятно, что они появятся у нее даже в будущем; вице-король Каталонии не имел детей и от первой жены, герцогини Аллуэнской, чей титул сохранил за собой.
— Такая слава, и никого, кто бы мог ее унаследовать! — воскликнула как-то госпожа де Шомбер в минуту печали, которая овладевала ею, когда она была в разлуке с мужем.
Прежде чем сесть в карету, что должна была отвезти Сильви на улицу Кенкампуа, Сильви обняла и поцеловала свою подругу с большей, чем обычно, нежностью. Ей было хорошо с верным другом, она грустила, что счастье подруги не могло быть полным.
— Почему бы вам не поехать к маршалу в Перпиньян? — вдруг спросила она. — Он так же нуждается в вашем обществе, как и вы в его.
— Больше, чем вы думаете. Он, конечно, был бы счастлив, но очень недоволен. Он так боится, что со мной в дороге что-то случится! И надо признать, путь туда неблизкий. Я удовольствуюсь Нантеем, где чувствую себя ближе к нему, чем где-либо…
Вернувшись к себе домой, Сильви не стала задерживаться. Спеша уехать от соседнего дома, на который она избегала смотреть, Сильви торопила приготовления к отъезду.
— Баррикады еще не разобраны, — пытался разубедить ее Беркен. — Мы не уверены, что госпожа герцогиня сможет проехать к Сент-Антуанским воротам.