атмосферу и все такое? Я хочу сказать, что многие на моем месте, прежде чем дойти до развязки этой истории, описали бы Гудвуд, голубое небо, живописные холмы, веселые стайки карманников, а также толпы тех, чьи карманы они обчистили, ну и так далее. Но лучше все это опустить. Даже если бы я и захотел подробно описать те злополучные скачки, у меня просто рука не поднимется. Рана еще слишком свежа. Боль до сих пор не утихла. Дело в том, что Морской Ветерок (будь он трижды неладен!) пришел последним. Представляете? Последним!
«Настало время испытаний, когда проверяется сила духа каждого из нас». Проигрывать всегда неприятно, но на этот раз я был настолько уверен в победе этого чертова Ветерка, что полагал, будто сам забег – пустая формальность, своего рода причудливая устаревшая церемония, которую полагается совершить прежде, чем прогуляться к букмекеру и получить свой выигрыш. Я побрел к выходу с ипподрома на поиски средства, позволяющего приглушить боль и забыться, и вдруг наткнулся на Битлшема. У него был настолько убитый вид, физиономия такого свекольного оттенка, а глаза горестно скосились к переносице под таким невообразимым углом, что я лишь молча пожал его руку.
– Я тоже, – сказал я. – И я тоже. А вы – сколько вы продули?
– Продул?
– На Морском Ветерке?
– Но я не ставил на Морского Ветерка.
– Как? Владелец фаворита Гудвудского кубка не ставит на собственную лошадь!
– Я никогда не играю на скачках. Это противоречит моим принципам. Мне сообщили, что моя лошадь не победила в сегодняшних состязаниях.
– Не победила! Да она настолько отстала от всех, что чуть было не пришла первой в следующем забеге!
– Ну и ну! – сказал Битлшем.
– Вот именно, что «ну и ну», – согласился я. Тут только до меня дошло, что здесь что-то не так. – Но если вы ничего не проиграли, отчего у вас такой убитый вид?
– Этот субъект здесь.
– Какой субъект?
– Тот, бородатый.
Представляете, до какой степени я был сокрушен проигрышем – до сих пор ни разу не вспомнил про Бинго. Только сейчас до меня дошло, что он тоже собирался в Гудвуд.
– Он как раз произносит подстрекательскую речь лично против меня. Идемте! Видите, какая там собралась толпа. – Он потянул меня за собой и, умело используя преимущества супертяжелой весовой категории, пробрался – а вместе с ним и я – в первые ряды. – Слушайте! Слушайте!
Бинго и вправду был в ударе. Горечь разочарования от того, что проклятая кляча, на которую он поставил последние деньги, не вошла в первую шестерку, распалила его красноречие. Он с беспощадной яростью обрушился на бессердечных плутократов – владельцев скаковых лошадей, которые вводят в заблуждение публику и уверяют, будто их животные находятся в отличной форме, а они едва способны доковылять до ворот конюшни. Потом он широкими мазками набросал душераздирающую картину, наглядно продемонстрировав, как подобная бесчестность отражается на положении трудящихся масс. Простой рабочий, доверчивый и полный радужных надежд, свято верит каждому слову, напечатанному в газетах о великолепных статях Морского Ветерка; он морит голодом жену и детей, чтобы иметь возможность поставить на расхваленную лошадь; отказывает себе в кружке пива, лишь бы сэкономить лишний шиллинг; накануне скачек он взламывает шляпной булавкой детскую копилку и в конце концов оказывается обманутым самым бессовестным образом. Очень выразительно все это у Бинго получилось. Я видел, как старый Роуботем одобрительно кивает головой, а Бат с плохо скрытой завистью злобно глядит на оратора. Публика слушала Бинго, развесив уши.
– Но какое дело лорду Битлшему до того, что бедный рабочий потеряет свои сбережения, нажитые непосильным трудом? – заливался Бинго. – Вот что я вам скажу, дорогие товарищи и друзья, мы можем сколько угодно здесь митинговать, мы можем сколько угодно спорить и принимать резолюции, но единственное, что нам требуется, – это действовать! Действовать! Чтобы простые честные люди завоевали себе достойное место в этом мире, кровь лорда Битлшема и ему подобных должна хлынуть на мостовую Парк-лейн!
Его речь была встречена одобрительным ревом; видимо, многие тоже поставили на Морского Ветерка и потому приняли его слова близко к сердцу. Битлшем бросился к дюжему полицейскому с печальной физиономией, который меланхолично наблюдал за происходящим, и, судя по всему, стал побуждать его вмешаться. Полицейский потеребил усы, печально улыбнулся, этим его вмешательство и ограничилось, и старый Битлшем вернулся назад ко мне, громко фыркая от возмущения.
– Чудовищно! Мне открыто угрожают, а полисмен не желает пальцем шевельнуть. Говорит, пустые слова. Ничего себе «слова»! Просто чудовищно!
– Вот именно! – подтвердил я, но мне показалось, я его не слишком утешил.
Слово взял товарищ Бат. Голос у него был как труба архангела Гавриила, дикция великолепная, но завоевать расположение публики ему почему-то не удалось. Мне кажется, ему не хватало конкретных фактов. После речи Бинго слушателям хотелось чего-нибудь позабористее, чем абстрактные рассуждения про Общее Дело. Публика начала бесцеремонно перебивать оратора, и тут Бат замолк на полуслове и уставился на Битлшема.
В толпе решили, что у него сел голос.
– Пососи таблетку с ментолом! – крикнул кто-то.
Товарищ Бат судорожным усилием взял себя в руки, и даже издали я увидел, как злобно засверкали его глаза.
– Ладно, товарищи! – прокричал он. – Можете надо мной смеяться, можете глумиться, можете издеваться, сколько вам вздумается. Но знайте: движение наше растет и крепнет с каждым днем и с каждым часом. В него включаются представители так называемых высших классов. Чтобы не быть голословным, скажу, что здесь, сегодня, вот на этом самом месте, среди нас присутствует один из самых стойких наших борцов, племянник лорда Битлшема – того самого лорда Битлшема, чье имя вызвало ваше справедливое негодование всего несколько минут назад.
И прежде чем Бинго успел сообразить, что сейчас произойдет, Бат сорвал с него фальшивую бороду. Как ни велик был успех, выпавший на долю Бинго, он ни в какое сравнение не шел с бурей восторга, обрушившейся на голову товарища Бата. Я услышал, как старый Битлшем крякнул от изумления, но все последующие его комментарии – если таковые были – потонули