– Кирилл! Позволь мне все объяснить!
– Господи! Какие еще объяснения? – почти закричал Кирилл, подхватив ее на руки. – Сейчас я увезу тебя отсюда, и мы немедленно обвенчаемся!
– Не смей! – Саша попыталась вырваться, но ничто теперь не могло заставить его выпустить из своих рук свое сокровище. Девушка, поняв это, прекратила сопротивляться, но, когда Кирилл вновь потянулся к ней губами, отклонила голову и прикрыла его рот ладонью:
– Прежде чем что-то решать, выслушай мое мнение. Я знаю, почему ты здесь оказался, – она с усмешкой посмотрела на князя. – Слишком быстро вы все забываете, ваша светлость, если через столь короткий срок вздумали уже искать себе супругу. Или маменька опять приказала вам жениться?
– О чем ты говоришь, Саша? – прошептал князь. – Ни о каком сватовстве даже речи нет, потому что я вновь встретил тебя.
– Ты изменил мне уже тем, что решился приехать в имение и познакомиться с графиней. Конечно, где мне с ней сравниться, у нее и приданое богатое и красота, а что я, бедная гувернантка. А сейчас и совсем безработная...
– Саша, выслушай меня! – взмолился князь. – Сегодня вечером я заявлю о своем решении родителям, и мы завтра же обвенчаемся.
– И ты скажешь об этом в присутствии всех гостей и самой графини?
– Непременно! – прошептал Кирилл и поднес девушку к топчану. – А сейчас я опять займусь доказательством серьезности своих намерений.
Любовные объятия продолжались более двух часов, пока окончательно не стемнело и князь почти перестал различать в сумраке обнаженное тело своей любимой. Кирилл, ласково обняв Сашу, уткнулся лицом в ее грудь.
– Я ничего не хочу знать, кроме одного, почему ты рассердилась, когда я предложил тебе выйти за меня замуж?
– А ты так и не догадался, что самое тяжелое оскорбление для женщины узнать, что на ней женятся из благородства, но я бы смогла простить тебя, если бы вместо заявления, что придешь ночью в мою спальню, сделал нечто другое...
– Что же именно, я не понимаю?
– И этого остолопа я люблю! – задумчиво проговорила Саша, приподняв его голову. – Смотри, пожалуйста, мне в глаза. Ты забыл сказать те заветные слова, за которые женщина готова простить все, даже смертные грехи своему мужчине...
– Боже мой! – рассмеялся князь. – Я ведь столько раз говорил их мысленно. – Он прижался к Сашиным губам, потом вновь принялся целовать ей лицо, шею, грудь, приговаривая, как заклинание: – Я люблю тебя, моя ненаглядная! Я люблю тебя, моя драгоценная! Я люблю тебя, как никого не любил, и любить буду до последних дней моих, до последнего вздоха!..
Во время ужина ни Саша, ни графиня за столом не появились, а на все вопросы гостей граф в недоумении пожимал плечами. Екатерина тоже ничего не говорила, лишь лукаво улыбалась и переглядывалась то с Елизаветой Михайловной, то с матерью Кирилла. Эта троица определенно что-то затеяла. Адашева более всего беспокоило отсутствие Саши, которая опять куда-то исчезла, несмотря на пылкие заверения, что непременно будет присутствовать на ужине, поэтому странные знаки, перемигивания и улыбки, которыми обменивались заговорщицы, занимали его крайне мало.
Беспокойство его все возрастало! Он так и не выяснил у Саши, почему граф Волоцкий скрыл от него, что знает о ее существовании. В этом, бесспорно, пряталась какая-то тайна, и он дал себе слово, если Саша не появится к концу вечера, подойти к графу и попросить у него объяснений. Или он сделал это по Сашиной просьбе?.. И почему не нашлось для столь красивой и образованной девушки иной работы в доме, кроме как по уходу за лошадьми? В этом тоже таилась загадка...
Наконец подали кофе, и все перешли в гостиную. Не успели гости расположиться, как двери распахнулись, и на пороге предстала его любовь в подаренном им платье. Саша с веселой, счастливой улыбкой оглядела нарядное собрание, прошла через комнату и села, расправив юбку, рядом с Екатериной. Оживленный шепоток пробежался по гостиной, было отчего взволноваться местному обществу. Никого краше и обольстительнее этой девушки, воплотившей в себе его мечты о счастье и любви, Кирилл еще не встречал. Они на мгновение встретились глазами, Саша слегка кивнула, приглашая князя проявить обещанную решительность.
Адашев встал, поправил галстук, одернул фрак и смело направился через зал к девушке, без которой не мыслил своего дальнейшего существования. В гостиной наступила тишина, гости застыли, провожая глазами высокую статную фигуру князя. Он подошел к Саше, преклонил перед ней колено и поцеловал ее руку, потом поднялся и обвел глазами взирающих на них гостей, остановился взглядом на торжествующей Буйновской, посмотрел на улыбавшихся родителей и произнес:
– Господа! Позвольте представить вам мою невесту!
Саша поднялась, присела в реверансе и тихо произнесла:
– Теперь ты можешь оторвать мне голову!
Кирилл, не понимая, воззрился на свою неподражаемую любимую, а она вдруг поднялась на цыпочки и на виду у всего зала быстро поцеловала его в щеку.
Толпа зашумела, заохала, а граф Волоцкий растерянно произнес:
– Но, князь, когда же вы успели?.. Вы даже моего благословения не попросили...
– Простите меня, граф, – склонил перед ним голову Кирилл, – вынужден просить у вас прощения за те необоснованные надежды, которые, возможно, необдуманно, но без всякого злого умысла подал вам! Простите, но я не могу посвататься к вашей дочери, потому что сердце мое занято вот этой девушкой, которую я люблю больше своей жизни!
Граф уставился на него, словно не поверил своим ушам, и вдруг медленно опустился назад в кресло, прошептав слова, которые поразили Кирилла. Граф едва слышно произнес:
– Что за шутки вы себе позволяете, князь? Это и есть моя дочь, графиня Александра Волоцкая!..
Краем глаза Кирилл заметил метнувшегося к выходу Верменича, и тоже без сил опустился в кресло рядом с хохочущим голубоглазым «Наказанием Господним»...
Пока в гостиной разбирались что к чему, Павел, выскочив в коридор, остановил лакея и спросил, где ему отыскать Серафиму.
– А чего ее искать? – удивился лакей. – Она с утра почему-то в людской отсиживается и белугой ревет...
Не дослушав его, Павел бросился к людской, распахнул дверь и уже через секунду держал в своих объятиях рыжеволосую плачущую девушку. Он тихо говорил ей, что скоро увезет ее к себе в имение, где они и обвенчаются. Серафима продолжала хлюпать носом, и Верменич, не выдержав, на виду у столпившихся вокруг них слуг принялся ее целовать, приговаривая:
– Если не прекратишь реветь, ни за что на тебе не женюсь!
– Да на что я вам, – в голос зарыдала девушка. – Я же никогда не стану графиней, как барышня!