Читать интересную книгу Последний бой Лаврентия Берии - Елена Прудникова

Когда закрылась дверь и проскрежетал ключ в замке, Берия приподнялся, облокотившись на руку, и снова улыбнулся.

– Ну что, гражданин майор, поговорим начистоту?

– Ну вы даете! – только и смог сказать Павел.

– А! – махнул рукой Берия. – Разве это тюремщики? В моей конторе самого неопытного вертухая на такой мякине не проведешь. А эти даже пульс не пощупали. Ладно, время дорого, давайте к делу.

Я два раза проверил в камере каждый сантиметр, микрофона здесь нет. Да и зачем он нужен? Сам с собой я разговаривать не стану, а больше не с кем…

– О чем говорить-то будем… начистоту?

– Обо всем. Сначала расскажите мне, о чем вы беседовали с нашим другом, который с марсианами знался. Если только обо мне, то не стоит, а если он вам еще что-нибудь поведал…

– Почему вы решили, будто он рассказывал мне что-то еще?

– А вы сразу же после этого про Абакумова заговорили. В тридцать восьмом он Витьку знать не мог, тот был еще лейтенантом, и к делу этому отношения не имел. Я его сюда приплел только для того, чтобы показать, что я вас понимаю. Значит, наш друг говорил о чем-то еще.

– А вы мне, в качестве ответной любезности, расскажите, что это за второе, которое случилось первого. Судя по тому, как вы начали ломать комедию в этот момент, вы поняли, о чем речь?

– Не до конца. Я понял, что это был ответ на мое предложение, а также какое событие имелось в виду. Но как именно оно произошло – надо подумать. Начинайте пока вы…

Павел быстро, но стараясь не упустить ни одной детали, передал ему содержание разговоров с Громовым, с Маленковым, а потом, очень подробно, все свои беседы с Хрущевым. Берия слушал внимательно, переспрашивая и уточняя. Наконец, когда они закончили, откинулся на подушку и попросил еще воды.

– Все-таки вы плохо себя чувствуете, – покачал головой Павел.

– Скажем так: не совсем хорошо. Воспоминания, которые вы пробудили, не способствуют хорошему самочувствию. Но это неважно. Не думаю, что мое состояние успеет намного ухудшиться за то время, которое мне осталось жить. Значит, Никита все-таки решил реабилитировать «ленинградцев»? Их ведь арестовали в сорок девятом… Понять бы, что значит такая забота – Кузнецов с друзьями для него действительно важны, или же это опять дымовая завеса? Никита – актер, каких поискать… Неужели он все же из их компании? Связи-то с военными прощупываются легко…

– Какие именно? – быстро спросил Павел.

– Вы же сами воевали под Харьковом. Хрущев там был членом Военного совета фронта. А кто был командующим, помните?

– Полковая разведка так высоко не залетала…

– Командующим был Тимошенко. Тот самый. Жукова назначили начальником Генштаба по представлению того же Тимошенко, а до войны он командовал Киевским военным округом и тесно знался с первым секретарем Украины Хрущевым. Все это одна компания. Вот только подлинная мотивация действий Никиты мне непонятна. Едва ли он прикрывал от товарища Сталина генералов, не тот это человек, чтобы пойти на смерть за други своя. Девять из десяти, он дрожал за свою шкуру, иначе не пошел бы на такой безумный риск, даже если подвернулся случай…

Берия теперь говорил быстро и отрывисто, напряженно глядя прямо перед собой и отвечая каким-то своим соображениям. Павел, окончательно потерявший нить рассуждений, решился наконец прервать его.

– Прикрывал от товарища Сталина? От вас, вы хотите сказать?

– Я хочу сказать именно то, что сказал. Вы ведь сами говорили, если не уточняется дата, то имеется в виду событие, которое не забудешь. Со вторым числом на моей памяти связано только одно такое событие…

Он замолчал, снова прикрыл глаза, лицо передернулось. Павел взял его за руку.

– Лаврентий Павлович, с вами все хорошо? Что вы имеете в виду?

– Спасибо, товарищ майор, за заботу. Со мной все хорошо. Я имею в виду, что утром второго марта заболел товарищ Сталин…

Берия говорил тихо, почти без выражения, глядя в потолок. Павел слушал с ужасом. Ко многому он привык за последний месяц, но то, что он узнавал сейчас, было уже ни в какие ворота…

– Слова Хрущева могут значить только одно: удар с товарищем Сталиным случился не второго утром, как мы все время считали, а раньше. Об этом узнали сразу же, но бросили его без помощи. Теперь все понятно…

– Что понятно, товарищ Берия? – переспросил Павел.

– Начальник управления охраны в те дни был болен, и охраной Сталина руководил лично министр госбезопасности Игнатьев. Дежурные сообщили ему, он приехал на дачу и приказал тянуть время, сколько можно. Это было воскресенье, посетителей не предвиделось, у части персонала выходной.

– Зачем было тянуть время? – не понял Павел.

– Это такая болезнь – чем позже появятся врачи, тем с большей вероятностью больной умрет. А когда человек сутки лежит без помощи, смерть почти гарантирована. По сути, это было убийство.

– И охрана согласилась?!

– Охрану подбирал тот же Игнатьев. Уж наверное, он знал, каких людей туда назначить. И ясно, что действовал он не по личной инициативе, а наверняка был в заговоре. Когда я потребовал санкции на его арест, он струсил и кинулся к своим подельникам, угрожая, что всех сдаст, если те допустят, чтобы мы его взяли. У них просто не было выбора.

– Значит, чтобы не идти в тюрьму, они пошли на… – Павел замялся, не зная, какое слово подобрать.

– …на государственный переворот, – закончил за него Берия. – Это был государственный переворот, товарищ майор. И ваши инструкторы, Молотов и Маленков, прекрасно об этом знают. Я только не мог понять, почему они поддержали Хрущева на пленуме. Ну, а потом немного раскинул умом и понял. Все просто. Должно быть, Никита объявил меня умершим. Для этого ему и бункер понадобился – в системе МВД меня знают слишком хорошо, если бы я сидел в обычной тюрьме, у них бы это не вышло. Ну а здесь… впрочем, не важно, – он махнул рукой. – Но речь тут шла не о тюрьме. Игнатьеву не срок светил, а высшая мера.

– Почему?

– Из-за Абакумова. Ни за фальсификацию дел, ни за пытки смертная казнь ему не грозила, это злоупотребление служебным положением, статья не подрасстрельная. Но арест по сфальсифицированным основаниям министра госбезопасности и руководства отдела по особо важным делам, развал работы министерства, смазывание следственных дел по политическим статьям – это чистая 58-1, измена Родине, смертная казнь по указу от 12 января 1950 года. Терять ему было нечего, и тогда он пригрозил своим товарищам по заговору, что сдаст все и всех, в том числе расскажет и о событиях на даче в Кунцево. Чтобы выжить, им пришлось убрать меня. Да, Хрущев ответил на мой вопрос.

– На какой вопрос?

– Вчера я передал через Руденко: я готов отдать то, что они от меня требуют, если мне сообщат причину переворота. И, как видите, они пошли на сделку. Только я все же не понимаю главного: каким боком здесь Никита? Какой ему был интерес желать смерти Сталина? На него не существовало никаких показаний, он не проходил ни по одному из дел. Товарищ Сталин за то его и выбрал своим помощником по партии, что Хрущев не был связан ни с какой оппозицией, кроме троцкистских закидонов в двадцать третьем году. Но двадцать третий год не считается, а так он никогда…

– Вы уверены, что никогда? – спросил Павел. – Может быть, он просто конспирировался?

– Может, и так. Такой вот гений-конспиратор, которого не размотали ни я, ни Абакумов. Но тогда… Слушайте, товарищ майор! Вы должны будете кое-что сделать. Это довольно опасно, но вам теперь тоже нечего терять. После того, как Хрущев передал эту фразу, в живых вас не оставят. Впрочем… я думаю, он давно решил вас убрать, потому и использовал, чтобы ее передать. Руденко все-таки, жальче.

– Вы… вы уверены? – дрогнувшим голосом спросил Павел.

– Абсолютно, – усмехнулся Берия. – Ну-ка, скажите: вашим настоящим заданием было поддаться на мою вербовку, чтобы я через вас установил связь со своими людьми на свободе, так? Не отвечайте, по лицу вижу, что так. Я ведь был чекистом почти двадцать лет. А вы не замечали за собой слежки?

– Замечал…

– Стало быть, Никита вам не верит. И правильно делает, между прочим. Вы оказались слишком честным человеком для такого задания, а может быть, вам его и поручили, потому что вы слишком честный человек. Но если я сам сдаю архив, за которым они охотятся, то ваше задание теряет смысл. Или же они наконец поняли, что я никогда, ни при каких обстоятельствах не дам эту связь. А поскольку вас все равно должны после выполнения задания убить, то заодно и сделали носителем смертельной информации. Теперь поняли?

Павел прикрыл глаза, вспоминая: они с Хрущевым на даче, за столом, и Никита Сергеевич, хлопает его по плечу: «Вижу, ты, Павлуша, как был честным человеком, так им и остался. Оттого и не хотел я тебя к себе брать. Политика дело грязное…» Затем на мгновение в памяти промелькнул блиндаж, широкий котелок, из которого они вчетвером, Хрущев и три офицера его свиты, хлебают суп, перекидываясь веселыми словечками – промелькнул и пропал, как не было. Павел выпрямился, с трудом разжал сведенные челюсти и спросил: