– Тесто постное мы на пиве с медом печем, какао-масло чуть добавляем. Ну а крем – кокосовые или соевые сливки взбитые с малиновым, лимонным или смородиновым – по цвету – сиропом! Кушайте, угощайтесь, не оскоромитесь, матушка!
Сестры все делают сами: пашут, косят, растят урожай, ухаживают за скотиной, даже ремонтируют, все, что надо – от крыш домов до обувки. Чистят окрестные леса, вырубая сухостой, пилят и рубят дрова, складывая полешки в высоченные – этажа на два – особые деревянные стога. Сами сестры реставрируют и пишут иконы. А какие дивные золотошвейные облачения и митры делают они в своих мастерских! Сколько тут великих мастериц, истинных, больших талантов! Никогда в жизни не видела я прежде, чтобы люди работали так радостно, самозабвенно, с таким усердием, прилежанием, так добросовестно и творчески…
– А как же мы проживем, если трудиться не станем? Нас кормить некому! Как поработаешь, так и полопаешь! – говорит Поля. А я замечаю, что «послушается» она, видимо, с тяжелой простудой.
– Да здесь, в храме, в работе, да молитве все быстрей заживет! Что я в келье-то валяться буду? Искушение одно!
Незабываемо прекрасным и торжественным был праздник Преображения Господня. Но Ангелина и другие паломники, все, как один, твердили мне: «Это что! Вот посмотришь, как они свой главный праздник, свой престол-то Успение, празднуют! Вот уже порадуемся!»
И – правда! Народу съехалось столько, что спали гости везде – в каморочках крепостной стены и башнях, во всех кельях на раскладушках и даже на полу, в гараже, на скотном, в мастерских и подсобных помещениях, к причастию я двигалась в такой плотной толпе, в таком людском водовороте, что никогда, казалось, не приближусь к Чаше. Толпа, однако, не была хаотичной, а движение людей как-то управлялось, организовывалось, упорядочивалось… Спокойным, радостным, размеренным был и Крестный Ход к источнику. Матушка благословила и под иконой Успенской Чудотворной паломникам пройтись – это издревле на Руси почитаемый обычай…
Праздничная трапеза запомнилась таким количеством вкуснейших «намоленных» яств, что попробовать все, кажется, так и не удалось – переела! А как сестры пели молитвы, псалмы, собственного сочинения духовные песни! Мне кто-то шепнул на ухо, что регент пюхтицкого хора – профессиональный композитор и дирижер, матушка, преподававшая раньше в Ленинградской консерватории. Так не хотелось уходить из храма-трапезной! Вообще, не хотелось покидать монастырь. Но надо было уже собираться, ведь завтра с утра – наш автобус в Питер…
Я вытащила из-под железной кровати свою дорожную сумку, засунутую туда в день приезда, открыла ее и обомлела! Здесь все это время пролежали, оказывается, нетронутыми два блока, из Москвы припасенных, сигарет!!! Я ничего не могла понять! Иногда, очень редко, украдкой, выбиралась же я все-таки, куда-нибудь, подальше от монастырских стен, чтобы затянуться привычным дымком, а потом долго жевать яблоко, карамель «холодок», с отвращением и стыдом обнюхивать свою одежду и, с осознанием гадости и греха, шмыгнуть, низко склонив голову, – в чистоту, аромат, святость… Что же я курила?!…
Из глубокого кармана юбки на пол кельи вытряхнулась помятая пачка с оставшимися в ней двумя, размокшими от святой воды, сигаретами… Это, оказывается, была та самая пачка, с которой я в монастырь приехала! Получается, что я, выкуривающая обычно, в среднем, пачку в день, за три почти недели в монастыре выкурила всего сигарет 10-15… Но как же это я совершенно незаметно для себя и безо всяких напрягов и переживаний фактически, бросила курить???
– А просто сестры молились! – сказала, входя в келью попрощаться Поленька. – И не курите больше, если сможете. Постарайтесь…
Если бы ты знал, как тяжело, как невыразимо грустно и страшно возвращаться из монастыря в мир! Все вокруг кажется отвратительно грязным, шумным, враждебным и вонючим… Люди толкаются, безобразно и грубо орут друг на друга, фальшиво и громко хохочут, сверкают злобными глазами на непромытых и хмурых лицах… И этот едкий удушливый смрад отовсюду, ото всех…
+ + +
…Из-под обломков рухнувшей ныне, а когда-то громадной империи Советского кинематографа, неожиданно вынырнула моя давнишняя подруга-режиссер научно-популярного кино. Я слышала, что в последние годы она, как и многие мои коллеги, с трудом сводит концы с концами, перебивается лишь тем, что сдает московскую квартиру, а сама живет за городом, без телефона… И вдруг звонок! И голос – бодрый, радостный, веселый!
В Союзе Кинематографистов идет обмен наших членских билетов. Мы встречаемся с подругой и я, что называется, – ползу по стенке вниз: она одета, и обута, и причесана, как «новая русская», как женщина с большим достатком! На все мои вопросы и расспросы, откуда, мол, богатство, и что за клад, а может быть, и принц из сказки – загадочные, многозначительные улыбки и щедрое: «Сама увидишь!» Любопытство и зароненная намеками надежда на такую же удачу – выпрыгивали из меня. Я с нетерпением ждала «показа».
Когда мы с тобой в последний раз праздновали годовщину создания ложи в «Пенте-Ренессанс»? Кажется, в 1997 году… «Ренессанс» ничуть не изменился! Тот же пандус с подъезжающими «Мерседесами» и «Ауди», те же ослепительные вращающиеся двери, живые деревья в кадках. Джентльмены с кейсами и сотовыми телефонами, благоухающие дорогой косметикой, разодетые дамы…
В дверях нас проверяли, как на спецконтроле в Шереметьево. На пригласительном билете, врученном мне подругой, значилось «Общество поддержки малого бизнеса». «Общество» выглядело весьма солидно и внушительно.
Вот загремела ритмичная резвая музыка, все поднялись. Бешено, азартно зааплодировали… И началось!
Бодро выбегающие на сцену и хватающие друг у друга микрофон персонажи обоего пола поочередно излагали нам тактику быстрого и надежного обогащения. Рисовались графики и схемы, раскрывающие принцип добычи огромных денег, – помесячно и понедельно! И все, конечно, не в рублях, а в баксах! И все так четко, так понятно, так просто! А музыка грохочет и подбадривает! А люди вокруг такие благожелательные, улыбчивые, вежливые! Весело, заразительно, убедительно! Завлекательно… Длилось это действо целый день! Я завелась! Я решила во что бы то ни стало стать «надежным партнером» этого «Общества». Тем более, что рядом со мной сидела наглядная агитация в виде моей похорошевшей, повеселевшей, нарядной и довольной подруги! Я уже заполнила какие-то анкеты, я уже что-то подписала и что-то обязалась! У меня возникла всего лишь одна маленькая, но казавшаяся очень решаемой проблема – не было с собой долларов… Их у меня и дома не было, но можно ведь занять, потом отдать… Я мчалась домой, как на крыльях, я лихорадочно перебирала в голове друзей, знакомых…
Безумный жар моей горячки остановил ледяной голос в телефонной трубке. Саша, выслушав простой и надежный план моего скорого и сказочного обогащения, задал мне всего один вопрос:
– Представь, что я дал уже тебе деньги, ты их внесла, ты привела с собой двоих друзей, или троих даже, и среди них меня. Представь, что все нашли, в свою очередь, двоих друзей с деньгами, а я вот – не нашел! я внес свои кровные, а двоих друзей найти не смог. Не нашел, не уговорил не сумел! Ну кем ты будешь чувствовать себя передо мною?…
Я почувствовала себя жуткой дурой, а, кроме того – безответственной и бессовестной дрянью! Все гипнотическое помрачение моей бедной головы, замороченной и этими презентабельными господами, и музыкой, и аплодисментами, и «крутой» подругой, враз слетело, и я слушала Сашу уже обречено и растерянно:
– «Пирамида» – это одна из разновидностей «лохотрона». «Везет» лишь тем, кто оказался, как твоя подруга, в самом начале, на вершине. Все пирамиды рано или поздно разрушаются, их вечное существование невозможно по тем же математическим законам, по которым невозможен «Перпетуум мобиле»…
Я позвонила подруге и попросила прощения за то, что подвела, за то, что не получился из меня «надежный партнер». Я мысленно прошу прощения у тех, кто создавал пирамиду и организовывал это шоу для обработки таких лохов, как я. С меня же взяли обязательство «не разглашать». Впрочем, пирамид-то в Москве, говорят – аналогичных – сотни, имен я не называю, а «места действия» они предусмотрительно меняют.