Проходное упоминание написанной в остроге «Свадьбы Кречинского» («успел даже написать») намекает читателям на случайность, преходящесть этого эпизода в судьбе Сухово-Кобылина. На самом деле это не так.
После Островского — Сухово-Кобылин, может быть, единственный в русской литературе писатель, чьи произведения составляют золотой фонд нашей драматургии. Им сочинены всего лишь три пьесы: упомянутая «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина». Первая откровенно комедийна по содержанию и из всех классических сочинений для русской сцены самая репертуарная и известная. Две последних, по словам автора, рассчитаны «не на то, чтобы зритель рассмеялся, а на то, чтобы он содрогнулся». Если бы во времена Сухово-Кобылина существовал такой термин, как «театр абсурда», и «Дело» и «Смерть Тарелкина» непременно были бы причислены к этому направлению. Они были вне литературной традиции русского реализма. По степени гротеска до них не дотягивают ни Гоголь, ни Салтыков-Щедрин.
Только двадцатый век с его экспериментами в жанрах смог по достоинству оценить Сухово-Кобылина, этого предтечу современного авангарда в литературе.
Т
«Тайные тропы» Г. Брянцева
Человек, которому повезло, — наверное, так можно назвать писателя Георгия Брянцева. Верный сталинец — а чекист в 30-50-е годы просто физически не мог быть неверным сталинцем, — тем не менее, книги его дважды попадали в опалу. Первый раз — это «Тайные тропы», попавшие в приснопамятные списки Горлита (Цензурного комитета) и изъятые из всех советских библиотек (поэтому книга и считается библиографической редкостью). Другой раз, спустя год, — это повесть «Следы на снегу», также изъятая, но по другой причине.
Причина, по которой были изъяты «Тайные тропы», — это резкое изменение курса политики коммунистической партии сталинского Советского Союза по отношению к Югославии. Иосип Броз Тито, фактически югославский Сталин, неожиданно впал в опалу, и партизанское движение, им контролируемое, было признано чуть ли не профашистским. Сюжет же романа Брянцева, который, естественно, не мог идти нос в нос с конъюнктурой тогдашних советских политиканов, был завязан на международном интернационализме — в югославских партизанских отрядах работали советские разведчики, во многом поспособствовавшие победе югославов над фашистами.
В 50-е годы прошлого века еще не существовало такого понятия, как политкорректность, но изъятие повести Брянцева «Следы на снегу» вполне подходит под это определение. Действительно, главный шпион и предатель в сочинении Георгия Брянцева — простой советский якут. Политика же страны с начала пятидесятых годов ориентируется на внутрисоветский «интернационализм» (освоение Севера, целины и проч.), поэтому шпионами и предателями могут быть только засланные со стороны агенты. Или притаившиеся и выжидающие своего часа осколки старого мира. Но никак не представители малых народностей нашей неделимой страны.
Почему Брянцеву повезло? Да потому что при Сталине такие вещи, как воспевание предателей (Тито), не проходили ни под каким прикрытием. За них давали одно — расстрел. Брянцеву выпала удача — главный расстрельщик земли советской, незабвенный Иосиф Виссарионович, умер буквально за пару вздохов перед тем, как «Тайные тропы» увидели свет. Не до того было специалистам из Министерства Правды, чтобы разбираться во время кремлевского светопреставления с отдельными ошибающимися личностями. Им хватало других забот.
«Таксидермия», «Смиренная архитектура» О. А. Флоренских
Книга эта — альбом. Но в отличие, например, от альбома татуировок, собранных ветераном Балдаевым, листать ее весело и легко. Во-первых, здесь ни грамма политики. Во-вторых, ее можно показывать детям. Даже нужно, особенно передвижной бестиарий, потому что где еще наши дети могут увидеть, к примеру, русского ресторанного медведя с подносом, вином и фруктами. Ресторанных медведей давно уже упразднили как класс, да и если б они остались, не поведешь же малолетнего человека на экскурсию в пьяный мир. Жаль, конечно, что бестиарий в книге, а не в натуре. Потому что на выставках, где иногда все это зверье экспонируется, можно подержать за перчатку или потрогать за нос чучело австралийского кенгуру-спортсмена с боксерскими перчатками и порядковым номером «28». Или посмотреть на собаку Павлова, чтобы в очередной раз убедиться в правильности учения об условных и безусловных рефлексах — еще бы оно было неправильным, когда из краника в собачьем боку капает желудочный сок, лишь только перед собачьим носом загорается 60-ваттная лампочка.
Книга эта полезна и познавательна. Она научит вас, как правильно набить чучело, например, мамонта или нильского крокодила (О. Флоренская «Таксидермия»). Как устроить башню для фейерверков или мигающий электромаяк (А. Флоренский. «Смиренная архитектура»). В книге много исторических фактов и фотографий — от оголовков вентиляционной шахты бомбоубежища на Английском проспекте до арки с флагами, сооруженной на Невском проспекте по случаю приезда в Петербург путешествующего по Европе Музаффар-ад-ил-Шаха в 1902 году.
Да, чуть не забыл, книга эта настоящий подарок для тех, кто собирается пойти в космонавты, — в ней есть чучело знаменитой собаки Лайки внутри космического аппарата с хронометром на корпусе и электрической подсветкой внутри. Сунул штепсель в розетку и смотри на героическое животное, проложившее человеку дорогу в космос.
Тан-Богораз В.
Интересно все-таки получается: был человек революционером, занимался антигосударственной деятельностью, собирался убить царя, его за это, естественно, арестовывают, три года держат в Петропавловской крепости, затем ссылают на Колыму, а он там вместо того, чтобы мыть для царя-батюшки золотишко, собирает фольклор, составляет словарь местных народных говоров, посылает свои работы в столичные академические издания, где их с радостью публикуют. Мало того, Русское географическое общество приглашает сосланного государственного преступника участвовать в этнографической экспедиции по Якутии, и тот два года, без надзора полицейских властей, скитается по северной тундре, общается с туземным народом, собирает этнографический материал, пишет, отсылает написанное в столицу, после чего Академия наук специально ходатайствует перед министрами, чтобы ссыльному такому-то разрешили вернуться в Петербург для подготовки к изданию собранных материалов.
Вообще-то, с точки зрения здравого смысла, правильно — если человек занимается в ссылке научной деятельностью, значит, у него просто нет будет времени на занятия революцией. Такую деятельность надо всячески поощрять.
Читая, например, книгу про работу экспедиции Толля (В. Синюков. «А. В. Колчак как исследователь Арктики»), постоянно встречаешься с фактами привлечения к научной работе политических ссыльных. Вот некоторые примеры из книги В. Синюкова:
Заведующий городским музеем в Якутске Павел Васильевич Оленин — политический ссыльный (Здесь и далее курсив мой. — А.Е.) — по просьбе Колчака включился в работу по транспортировке вельбота из Тикси к мысу Святой Нос.
Э. Толль пригласил Воллосовича в качестве начальника вспомогательной партии для изучения четвертичных отложений и организации продовольственных баз на Новосибирских островах по пути следования Русской полярной экспедиции на юг в случае гибели судна… После обследования Новосибирских островов на «Зарю» Воллосович вернулся со вспомогательной партией, в которую входили ссыльный студент естественник Ционглинский, ссыльный технолог Бруснев и каюры-промысловики…
От себя добавлю, что геолог К. А. Воллосович когда-то был тоже политическим ссыльным.
В советские времена ссыльным было не до занятий фольклором народов Севера. Им страна вложила в руки кайло, лопату, огородила их от внешнего мира колючей проволокой, поставила вышки со сменяющейся охраной, вырастила для них в питомниках специальных собак — словом, сделала все возможное, чтобы личный полезный труд сливался с трудом республики.
Кажется, это Солженицын пишет в «Архипелаге», что только ленивый не бежал из дореволюционной ссылки. Не ленивый, а профессиональный революционер-фанат, потому что нормальному человеку на Севере лениться просто не было времени. «Рыбы ловили на каждого в год пудов 60, дров выставляли, в общем, до сотни кубов. Все своими собственными белыми ручками, — кого же заставишь?» — пишет Тан-Богораз о жизни ссыльных на Колыме в конце 80-х — начале 90-х годов XIX века.
За 71 год своей беспокойной жизни В. Г. Богораз (Тан — литературный псевдоним, которым автор подписывал свою беллетристику, научные же работы он подписывал настоящим именем, впоследствии прибавив и псевдоним) сделал для науки и литературы столько, что трудов этих хватило бы на целый научный коллектив какого-нибудь современного института. Большое исследование о чукчах, изданное сперва по-английски, а затем, в 1934 году, по-русски, сделало автора классиком мировой этнографии. Романы Тана — «Восемь племен», «Жертвы дракона», «Воскресшее племя» — переиздаются и читаются до сих пор. Все это рукотворный памятник герою XX века писателю и ученому Владимиру Германовичу Тану-Богоразу, да останется его имя в вечности!