— Ух ты!...
Я обернулся, чтобы... удивиться, и очень сильно.
Наверное, они и раньше прятались за створкой ворот ограды, отделяющей задний двор от парка. Трое ребятишек, закутанных так, что из вороха шерстяной ткани и меха выглядывают только разрумянившиеся от мороза мордашки. Неописуемо довольные мордашки: в глазах детей сияет самое настоящее счастье. Как мало нужно в нежном возрасте, чтобы быть счастливым: всего лишь увидеть чудо.
Ксаррон шутливо сдвинул брови и спросил:
— Все клумбы истоптали?
— Как можно, дяденька! Только половину! — ответил один малец. Причём, судя по смелости, с которой он вступил в беседу, вся троица прекрасно была знакома с «милордом Ректором».
— Половину? Поверю на слово, но глядите у меня: если весной не досчитаюсь своих любимых цветов, будет вам нагоняй! — противореча смыслу и тону фразы, правая рука Ксо извлекла из недр шубы горсть леденцов, мгновенно перекочевавшую в радостно подставленные ладошки детей. Получив лакомство, невольные свидетели моих «упражнений» благодарно поклонились и, весело переговариваясь на им одним понятном языке, убежали за ворота. Полагаю, топтать остальные клумбы.
А я...
Я смотрел им вслед и думал. О чём? Ну, например, о том, что Ксаррон прихватил леденцы с собой, поскольку заранее знал о встрече с детьми. Причём, знал именно по той причине, что сам и пускал их играть в парке. Действительно, зачем пропадать такому просторному месту? А ребятне здесь куда безопаснее находиться, чем бродить по улицам города... Только один вопрос требует ответа: кузен пригрел этих малышей только в рамках исполнения избранной роли или же...
Потому что посчитал это правильным и необходимым для них — иначе откуда взялось бы это тепло во взгляде?
Что ж, я снова ошибся. Снова пытался мерить других по себе. Объяснять причину своими корявыми следствиями... Стыдно. Но дело не только и не столько в доброте, в очередной раз явленной Ксо. Дело в другом.
Сердцу вдруг стало тесно в груди. Так тесно, что оно попыталось сжаться, чтобы стать меньше... Пора уединиться и поразмышлять над причудами жизни без посторонних глаз. Но для этого сначала нужно сделать вид, что всё в порядке.
Я скорчил жалобную физиономию и проскулил:
— А мне конфетку?
Ксаррон отмахнулся:
— Сам возьми. На кухне.
— И возьму.
Собираюсь следовать указанным маршрутом, но пальцы кузена оказываются на моём плече:
— Что случилось на сей раз?
— Случилось? Ничего.
— Ты никудышный актёр, Джерон.
— Я знаю.
— Тогда какого фрэлла пытаешься притворяться?
— Я не притворяюсь! С чего ты взял?
— И это заявляет тот, кто изучил механизм действия syyth на собственной шкуре! — возмущение Ксо если и показалось мне наигранным, то не в той степени, чтобы быть оставленным без внимания. — Я, конечно, не эльф, и якорем тебя не выбирал, но кое-что могу почувствовать и без предварительной подготовки!
— И что же ты чувствуешь? — поворачиваюсь и смотрю кузену в глаза. — Что?
— Твоё смятение.
— Чушь! Я совершенно спокоен!
— Твоё душевное равновесие нарушено, и очень существенно. Скажи, из-за чего?
— Понятия не имею.
— Имеешь, к сожалению, и не только понятие... Ты твёрдо и ясно знаешь, почему тебе плохо. Но говорить не станешь, и этим совершаешь очередную ошибку.
— Какая разница? Это МОЯ ошибка, и я могу делать с ней всё, что пожелаю!
— Делай, — Ксо отводит взгляд. — Только не забудь: и она с тобой что-то сделает. В своё время и по своему желанию.
Что я ценю в своих родственниках? Умение всегда и всюду оставлять за собой последнее слово. И даже не слово, а целую речь. С отягчающими последствиями.
Что я ненавижу в тех же персонах? Абсолютную бесцеремонность в делах семейных. Это когда решаются судьбы престолов, можно веками сидеть и рассуждать, какой чих будет уместен, а какой повлечёт за собой распространение ненужной заразы. А если дело касается такой мелочи, как поинтересоваться моим скромным мнением относительно достаточности количества часов, отведённых для сна... Тут церемонии ни к чему, верно?
Нет, Ксо разбудил меня не на рассвете. Но очень близко к тому. По крайней мере, улицы города, по которым мы шли в серых сумерках пасмурного зимнего утра, были пустынны, как будто все жители Виллерима скоропостижно скончались, либо спят сном, подозрительно смахивающим на мёртвый. Правда, первое утро после череды праздников и должно быть таким.
Мы не разговаривали. Зачем? Я догадывался, какая причина заставила моего кузена предпринять утреннюю вылазку, только никак не мог понять, куда именно меня ведут. Хотя, как только звук наших шагов по чисто выметенным каменным плитам пола эхом отразился от низких сводов маленького храма на Улице Последнего Желания, всё стало ясно.
Лучшего места для начала Тропы никто бы не нашёл.
Во-первых, святилище Саммадиса[41] было построено на месте Большого Отклонения[42].
Во-вторых, не только в этот ранний час, но и в другое время суток храм Держателя Весов обходят стороной, а, следовательно, никто не заметит, что мы в него вошли, не собираясь выходить.
В-третьих, отправляться домой при немом одобрении бога, устанавливающего меру платы за содеянное, показалось мне правильным.
Ксаррон заметил моё неудовольствие, смешанное с восхищением, и усмехнулся:
— Похоже, ты знаешь, зачем мы пришли сюда.
— Именно сегодня?
— Можно отложить до вечера, если хочешь.
— Не стоит.
— Уверен?
— А что изменится за один день?
— В данном случае, ничего, — признал кузен.
— Тогда не будем менять планы.
И я, избегая дальнейших вопросов и сомнений, бросился в объятия Савана, чтобы...
Открыть глаза уже дома.
Точнее, не совсем дома, а в его преддверии. У подножия. У поднимающейся вверх по склону холма лестницы. У лестницы, которая...
А-ах!
Комок заклинания ткнулся мне в грудь. Как кот. Очень большой, лобастый кот, способный сбить с ног. Собственно, я бы и упал, если бы уже не лежал на притоптанном снегу.
Хорошо-то как!
Следующая порция добавила сил, достаточных для того, чтобы приподняться на локтях и хорошенько рассмотреть щедрого дарителя.
Ксаррон сидел на нижней ступеньке. Тающее с рассветом сияние Ка-Йи, младшей из лун, приглушало цвета и смягчало линии, окутывая хрупкую фигуру жемчужным мерцанием, словно кружевной накидкой. Я очень редко заставал кузена в такие минуты. Минуты покоя, когда он не острит и не поучает, а просто живёт, наслаждаясь каждым мигом, каждым глотком воздуха, каждым шагом наступающего зимнего утра. Очень редко. Подозреваю, что Магрит вообще не видела его таким. Потому что Ксо прекрасно знает: моя сестра не терпит мужчин сильнее её самой... Она им покоряется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});