— Вы хотите, чтобы я равнодушно смотрел на глупую роль, которую вы заставляете разыгрывать этих бедных монахов? Когда я видел, как они цеплялись за складки вашей рясы и плакали, прося вашего благословения, я готов был вас задушить.
— Вы сделали бы из меня мученика, и они стали бы почитать меня ещё более.
— Какое бесстыдство! — фыркнул Кок-Эрон.
— Но, приятель, — возразил аббат, — надо уметь рассуждать обо всем на свете. Что сказали бы вы о полководце, который, желая овладеть городом, велел возвестить при звуке трубы, что в такой-то день, такой-то час он пойдет по такому-то направлению со всей своей армией и атакует стены крепости? Вы скажете, что он сумасшедший, и будете правы. На свете, мой друг, когда хотят идти направо, искусно распускают слухи, что намерены повернуть налево, иначе найдутся люди, которые вам преградят дорогу. Плут принимает облик честного человека…Удивительно, если бы они имели обо мне мнение, которого я заслуживаю.
— Вы его слышите? — вскричал Кок-Эрон, вскакивая.
— Я знаком с господином Шавайе с давних пор. Он не станет устраивать подобные сцены из-за такой безделицы. Оставьте эту привычку, мой добрый Кок, она не идет ни к вашим летам, ни к вашей должности наставника. Неужели вы понапрасну потеряли время, которое прожили на свете, и не из тех ли вы неблагодарных существ, для которых наука жизни остается навсегда неведомой? Посмотрите на свет. Из чего он составлен? Из умных людей и глупцов. Одни дурачат других. Каждому свое место, и надо уметь хорошо его знать. Если бы я скоро не освободился от некоторых предрассудков воспитания, стесняющих умы свободные, я никогда бы не был в состоянии избавиться от опасностей, в которые вовлек меня случай. Вы бы в них двадцать раз умерли, дедуля.
— Зато теперь вам не уйти от смерти. Увидим, на чьей улице будет праздник.
— Только на это и надеюсь. И уже готов к празднику.
— Вы все ещё надеетесь ускользнуть от нас?
— Как знать…Разве не родившись герцогом или пэром королевства нельзя иметь друзей и покровителей? Есть люди могущественные, личные выгоды которых заставляют не забывать меня.
— Король положит этому конец.
— А почему вы думаете, что эти люди не имеют влияния на решение короля?
— Хвастовство, — возразил Кок-Эрон.
— Это дело судьбы, и вы не властны над ней.
— Пока что вы мой пленник.
— И что из этого?
— То, — возразил выведенный из себя Кок-Эрон, — что я вооружен, а вы нет, и я могу убить вас, как собаку.
Шевалье пожал плечами.
— Если бы я был на вашем месте, а вы на моем, — возразил он, — конечно, так бы и случилось, но теперь я не подвергаюсь этой опасности.
— Почему это?
— Потому что вы очень неопытны во взятой на себя должности…Другой, приехавши в дом и встретивши лицом к лицу своего непримиримого врага, убил бы его ненароком. Как удержать пистолетный выстрел?
— Так вот что бы вы сделали на нашем месте?
— Непременно.
— Хорошо, я также не промахнусь! — вскричал Кок-Эрон, выхватывая пистолет из кармана.
Но Эктор схватил его за руку и обезоружил.
— С ума ты сошел? — воскликнул он.
Пристыженный Кок-Эрон забился в угол.
— Что, разве я не говорил, приятель? — спокойно заметил шевалье. — Мне так же безопасно в вашем обществе, как в монастырском пансионе.
— Вы были правы, храня честь вашего имени, маркиз, — сказал Кок-Эрон, не отвечая на слова шевалье, — но я думаю, что вы напрасно удержали мою руку.
— Убийство? Подумай хорошенько!
— Мсье, мертвые не вредят.
Разговор прекратился, и дальше путешествие шло без всяких приключений.
К вечеру третьего дня их отъезда из Блуа Кок-Эрон заметил в сумерках на горизонте старинные башни собора Парижской Богоматери.
— Париж, — сказал он.
Кок-Эрон посмотрел вокруг, ожидая увидеть толпы разбойников, собравшихся для освобождения шевалье.
Но дорога была пустынна и безмолвна.
Шевалье украдкой наблюдал за всеми движениями Кок-Эрона и улыбался.
Эта улыбка раздражала честного воина.
— Мсье, — сказал он, — за этими черными башнями, вон там, находится Шатле. Подумали ли вы об этом?
— Нет, — ответил шевалье.
— Вам придется вскоре познакомиться с этим местом.
— Быть может.
И не отвечая более, он начал барабанить по стеклу марш Ста Швейцарцев.
Четверть час спустя карета приблизилась к стенам Парижа.
— Наконец-то, — прошептал Эктор.
Едва они въехали на заставу Святого Иакова, караульный офицер подошел к дверцам кареты.
— Извините, — сказал он, — не принадлежит ли эта карета маркизу Шавайе?
— Я, мсье, маркиз Шавайе, а что вам нужно? — ответил Эктор.
— Лично от вас — ничего. Но я должен объявить вам приказ его величества.
— Приказ? Мне?
— Да, мсье, приказ в надлежащем виде и форме, который мне вручили вчера. С вами, если я не ошибаюсь, должен быть пленник?
— Вот он. Шевалье Сент-Клер.
— Я прошу вас передать его мне.
— Передать вам шевалье? — вскричал Эктор. — Это невозможно.
— Однако, маркиз, я имею приказ с подписью короля.
— Если для того, чтобы отвезти его в Бастилию, я возьму этот труд на себя.
— Совсем нет, маркиз, о Бастилии здесь нет речи.
— Вы не отвезете этого плута в темницу? — спросил Кок-Эрон.
— Нет…Но я отвезу туда того, кто осмелится не повиноваться приказаниям короля.
— Так что же вы с ним сделаете?
— Я не обязан отвечать, — возразил караульный офицер, — однако из уважения к маркизу я скажу, что, по-видимому, шевалье будет возвращена свобода.
— Мсье, — сказал Эктор, — я имею в кармане королевский указ.
— А я — приказ короля.
— Вот он.
— Вот он.
— Мой указ от 25 мая.
— Мое приказ новее, посмотрите.
— Он от 30. Боже мой! — вскричал Эктор.
Кок-Эрон испустил крик бешенства, взял приказ из рук своего господина и пробежал его глазами. На нем была подпись и печать короля. Непреодолимое желание убить шевалье мелькнуло в его уме, но глубокое уважение к своему господину его удержало.
В течении всей этой сцены шевалье сидел спокойно в глубине кареты. Но по лицу его блуждала едкая насмешка.
— Теперь вы видели собственными глазами приказ и подпись короля, — сказал офицер, — и я надеюсь, вы не замедлите передать мне пленника.
Ужасная борьба происходила в голове Эктора. Шевалье вновь ускользал от него в последнюю минуту. Он мог, конечно, с помощью Кок-Эрона, готового на все, противиться, обратить в бегство караульного офицера и его подчиненных, удержать шевалье, даже убить его, но что бы было завтра и не навсегда бы он потерял Кристину? Людовик XIV повелел; следовало повиноваться.