Шевалье стоял на коленях перед распятием со сложенными руками. Эктор подошел прямо к нему и коснулся его плеча.
— Встаньте, шевалье, у меня к вам дело.
Аббат вскочил на ноги при звуке столь знакомого ему голоса.
Два противника посмотрели друг другу в глаза.
— Вы, кажется, не ожидали меня видеть, — сказал Эктор.
Аббат огляделся и увидел лишь монаха, с удивлением смотревшего на эту сцену. Через миг к нему вернулась прежняя самоуверенность.
— Что вам угодно, мсье? — сказал он со смиренным видом.
— Чтобы вы следовали за мной, — отвечал Эктор.
— Следовать за вами? Куда, прошу покорно? — спокойно спросил шевалье.
— Куда будет угодно его величеству королю вас отправить. У меня приказ вас арестовать.
— Арестовать аббата! — вскричал бедный монах. — Тут какое-нибудь недоразумение.
Эктор вынул королевский указ из кармана.
— Вот печать и подпись короля, — сказал он. — Не думайте ускользнуть от меня.
— Хорошо сыграно, — прошептал аббат, наклонившись над королевским указом.
Затем выпрямился во весь рост с видом оскорбленного благородства.
— Я всегда готов повиноваться воле короля, — сказал он. — Но прежде, чем следовать за вами, позвольте мне рассмотреть в вашем присутствии несколько важных бумаг… Я прошу у вас время до рассвета…Согласитесь ли вы на мою просьбу?
Эктор колебался, но добрый монах смотрел с таким умоляющим видом, что он согласился. Впрочем, чего ему было опасаться? Он имел в руках приказ короля и решился не терять шевалье из вида ни на минуту.
— Извольте, шевалье, — кивнул он.
— Благодарю вас, маркиз, — отвечал аббат.
И с холодным спокойным видом, как будто действовал в самых заурядных обстоятельствах своей жизни, он попросил монаха позвать отца Оноре. Монах вышел.
Аббат сел к столу, уложил свои книги, сделал выписки из некоторых бумаг и сложил их связками перед глазами Эктора.
— Это мои богословские труды, которым я посвящаю свободные минуты, — сказал он.
Монах возвратился с отцом Оноре.
То был старец с седой бородой, высокого роста, хотя немного сгорбленный, но ещё бодрый. При виде Эктора он надвинул на глаза свой широкий капюшон.
— Я велел вас позвать, брат мой, — сказал аббат, — чтобы просить привести в порядок мои книги и бумаги. Я уезжаю с этим мсье в Париж по приказу короля. Не знаю, много или мало продлится мое отсутствие, почему и желал бы, чтобы все было рассмотрено и размечено по данным мной наставлениям.
— Положитесь на меня, — ответил отец Оноре.
— Помните, что я вам говорил, — сказал аббат, делая ударение на каждом слове. — Не пренебрегайте ничем, прошу вас. Труд важный…Вы окончите его по моим предыдущим наставлениям, если я слишком долго не вернусь.
— Все будет исполнено по вашему желанию, даю вам слово.
Эктор взял наудачу два-три листа бумаги, бывшие на столе. Один был исписан по-латыни, другой по-французски. Оба содержали глубокомысленные рассуждения по схоластическим богословским вопросам.
Аббат ему не препятствовал.
Отец Оноре и аббат Эрнандес пожали друг другу руки, и отец Оноре вышел.
Едва он завернул за угол коридора, как выпрямившись во весь рост, сошел с лестницы твердым и поспешным шагом, отворил свою келью, заботливо запер её дверь, снял толстую шерстяную рясу, достал письмо, спрятанное в потайном отделении большого сундука, где также лежали пистолеты, охотничий нож, сапоги и воинское платье. Потом вскарабкался на окно, посмотрел на улицу, не было ли кого из стражи, и, держась одной рукой за железную решетку, заблаговременно им подпиленную, спустился на землю.
Письмо, которое мнимый монах спрятал у себя на груди, было надписано несколько каббалистическими словами: «Преподобному отцу Телье, духовнику короля.»
В четыре прыжка он был у соседней харчевни и постучался в ворота.
— Эй, — сказал он мальчику, сонно протиравшему глаза, — здорова ли лошадь, которую я поставил сюда три дня назад?
— Да, мсье, — отвечал слуга, зевая.
— Возьми экю и проводи меня на конюшню.
Тут же совершенно проснувшийся мальчик указал дорогу всаднику, который опытными руками оседлал лошадь. Лошадь была крупная, сильная, и всадник пустил её во весь опор, миновав площадь святого Николая под самыми окнами аббата Эрнандеса.
Кок-Эрон смотрел в окно и видел несущуюся во мраке ночи тень. Но не смог узнать и разглядеть смелое лицо и хитрый взгляд Коклико.
ГЛАВА 48. ПРИЯТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Три часа спустя после отъезда Коклико аббат Эрнандец бросился в постель, совсем одетый. Эктор поместился в кожаном кресле, стоявшем в углу кельи. Кок-Эрон стал на часах у двери с пистолетом в руке, готовый убить аббата при первом подозрительном движении.
Но аббат спал сном праведника.
На рассвете пленник и его два стража сели в карету и выехали из монастыря, провожаемые слезами добрых иноков, пожимавших руки аббата и просивших его благословения.
— Это испытание посылается мне Богом, братья, — говорил аббат. — Я должен вынести его с терпением. Но будьте спокойны, моя невинность прояснится, и мы вскоре увидимся.
Когда лошади рванули с места, аббат поместился как можно спокойнее в одном из углов, вытянул ноги, скрестил на груди руки и спросил Кок-Эрона, который сидел перед ним:
— Сколько вам лет, друг мой?
— Во-первых, я вам не друг, — отвечал Кок-Эрон с сердитым видом, — а потом я не знаю, зачем вы меня спрашиваете.
— Просто для того, чтобы поговорить. Вам уже перевалило за пятьдесят?
— Давно.
— Это незаметно.
— Вы мне льстите.
— Я не то хочу сказать. Вы седы, но голова ваша чрезвычайно молода.
— Оставьте мою голову в покое и займитесь вашими собственными делами. Они достаточно запутаны и достойны того, чтобы занимать все ваше внимание.
— У меня есть приятель по имени случай. Он вмешается, если надо.
— Не надейтесь. Если вы задумываете какие происки, мои пистолеты вмешаются в дело.
— В них не будет нужды, любезный Кок. Люди, подобные мне, не позволяют себя убить понапрасну. Видите ли, мой милый, надо уметь пользоваться в жизни всем, даже самой смертью. Наши дни, мысли, способности, сила, все наши врожденные или приобретенные дары составляют капитал, который не следует расточать бесполезно. Я говорю вам это потому, что мне кажется, несмотря на ваши седые волосы, вам не достает опыта. Что принесла вам жизнь?
— Что это? Уж не хотите ли вы мне читать нравоучения? — вскричал Кок-Эрон.
— А почему бы нет? Я занимаюсь всем понемногу, вы это знаете. К тому же погода чудесная, дорога хорошая, лошади бегут прекрасно. Это время для дружеских признаний. И сказать ли вам, Кок-Эрон? Вы слишком простодушно удивляетесь для ваших лет. Час тому назад вы вытаращили глаза, потому что монахи орошали мои руки слезами. Они принимают меня за праведника. Что же тут для вас удивительного?