– Никому ничего не говори, – велела Элистэ растерявшейся Кэрт и, завернувшись в коричневую накидку, поспешила вслед за своей кузиной.
Она догнала Аврелию в нескольких ярдах от дома. Девушка шла медленно, явно стараясь держаться подальше от дверей и сохраняя постоянную дистанцию с преследуемым. Впереди спокойно шествовал ни о чем не подозревавший Байель. Почувствовав на плече легкое прикосновение, Аврелия вздрогнула и, резко повернувшись, узнала кузину. Чувство облегчения нашло выход во взрыве визгливого хохота. Довольная собой, она прямо скорчилась от смеха, и Элистэ терпеливо выжидала, пока она успокоится. Наконец Аврелия пришла в себя и сказала:
– Кузина, я знала, что ты меня не бросишь. Ах, я так рада, что ты пришла… Я ничего не соображаю… мне кажется, я сейчас умру… чувства захлестывают меня…
– Вижу. Хорошо, Аврелия, я здесь, хотя и не одобряю всего этого. Теперь соберись с мыслями и решай, что будешь делать дальше. – За благоразумным поведением Элистэ скрывала свое собственное шальное возбуждение, неуместное желание вторить хихиканью кузины. Она чувствовала, что ее рот вот-вот растянется в улыбке, поэтому твердо и строго сжала губы. В конце концов она ведь дуэнья.
– Я не знаю. – Аврелия задыхалась от волнения, лицо ее раскраснелось. – Я еще не решила. Жду, что меня осенит. О, я сейчас что-нибудь придумаю, а пока давай просто пойдем за ним, только посмотрим на него. Он такой замечательный!
– Ну, тогда давай смотреть скорее. Видишь, он садится в фиакр, мы же не станем пешком следовать за ним, так что, боюсь, на этом конец всей затее. Тебе придется вернуться домой.
– Ах, нет! Нет! Уже? Не может быть! – Расширенными глазами Аврелия смотрела, как ее возлюбленный поднимается в экипаж, запряженный одной лошадью. Дверца захлопнулась, и фиакр покатил по улице.
– Ну, милая, – начала Элистэ, – он уехал, и боюсь, что…
– Нет! – С невероятным воплем отчаяния Аврелия выскочила на середину улицы и бешено замахала рукой. Элистэ, немало удивившись, подбежала к ней. Тут же подъехал второй фиакр, привлеченный яростными сигналами девушки.
– Ты понимаешь, что делаешь? Это обычный, грязный, общественный экипаж! Мы не можем ехать в нем! – воскликнула Элистэ.
– Нет, можем! У меня есть деньги! – Аврелия уже прыгнула внутрь. – За ним! За ним! Не дайте ему скрыться! Но чтобы не было заметно! – наставляла она кучера, указывая на удалявшуюся карету.
Видимо, сообразив, он кивнул головой. Аврелия повернулась к кузине:
– Ну же! Скорее, кузина, скорее, а то мне придется ехать одной!
Разумеется, Элистэ не могла позволить этому разгорячившемуся ребенку ехать в одиночку – мало ли что может случиться? Да и в самой новизне приключения было что-то привлекательное. Она забралась в фиакр, осознала, что здесь нет лакея и дверцу закрыть некому, и ошеломленно захлопнула ее сама. Фиакр двинулся по проспекту Парабо. Сердясь и забавляясь одновременно, Элистэ откинулась на неудобном сиденье. Аврелия вся подалась вперед, сжала кулачки, устремив взгляд на карету футах в двухстах впереди, в которой ехал предмет ее внезапного обожания. Разговаривать с ней было бы безнадежной затеей, поэтому Элистэ пожала плечами и взглянула в окно. Благодаря заботливым запретам бабушки это был ее первый выход из дома за последний месяц и первый выход без опеки за полгода с тех пор, как она вернулась в резиденцию Рувиньяков. Даже беглого взгляда хватило бы, чтобы понять, что с тех пор многое переменилось. Когда фиакр свернул с мощеного проспекта Парабо, перемены стали еще более разительны – их, собственно, невозможно было не заметить.
Признаки господства республиканцев проглядывали на каждом углу. Повсюду толпилась чернь, в том числе и в приличных кварталах, куда раньше простые люди не осмеливались и нос сунуть. Щеголяя новообретенными свободами, они кучками прогуливались в парках и на площадях, располагались у фонтанов, в аллеях, в садах, толкались у входов в дорогие магазины, гостиницы и даже частные особняки, где раньше никто не потерпел бы их присутствия. Оборванцы шатались по улицам – развязные, сквернословящие, грубые, а самыми наглыми были те, у кого на шапках и куртках красовался алый ромб – знак оголтелых сторонников Уисса в'Алёра. Ромбы были начертаны на стенах, колоннах, памятниках и даже на деревьях по всему городу. Часто эти символы сопровождались простой, лаконично многозначительной надписью: «Экспроприация». При виде этих многочисленных надписей Элистэ содрогнулась. Проведя многие месяцы в отшельничестве в бабушкином доме, она все же знала о мстительных чувствах самых рьяных сторонников Уисса в'Алёра. Неумолимые фанатики чудовищных крайностей, они требовали возмещения ущерба в виде собственности Возвышенных, их богатств; жаждали их унижения и крови. Неистовые и ненасытные, они прятали свою жадность и ненависть за риторикой самооправдания, вызывая отвращение и ужас. Эти преступники, именовавшие себя «патриотами», не чуждались терроризма, поджогов, насилия, избиений, даже убийств. Несколько домов Возвышенных в разных частях города были дочиста разграблены, а особняк виконта во Сере сгорел до основания. Уничтожение экспроприационистами той самой собственности, которой они домогались, пошло им же во вред, зато, по-видимому, отвечало какой-то их основной внутренней потребности разрушителей. Их агрессивность являлась угрозой для любого из Возвышенных, а закон служил слабой защитой. Экспроприационисты с некоторых пор оказались выше закона и стали неуязвимее, чем когда бы то ни было, благодаря мощному Народному Авангарду.
Народный Авангард – недавно созданное вооруженное формирование, якобы имеющее целью поддержку административной политики Комитета Народного Благоденствия при Конституционном Конгрессе, – на самом деле представлял сборище самых убежденных и мускулистых экспров, преданных не столько Комитету как таковому, сколько его главе, Уиссу в'Алёру. Каким образом Уиссу удалось осуществить это предприятие при отсутствии официального разрешения и денежных средств, было не вполне ясно даже членам Комитета. Но как бы то ни было, он это сделал, и теперь «Сосед Дж.» располагал военной мощью, вовсе не соответствовавшей его официальному статусу депутата Конгресса от Шеррина, – во всяком случае, так втихомолку думали многие из тех, кто теперь уже не осмеливался высказываться вслух.
И вот с полдесятка так называемых народогвардейцев, видимо в увольнительной, толклись под навесом безымянного кабачка. Их форма из грубой коричневой саржи, мешковатая, нарочито плебейская по покрою, была украшена алыми ленточками и знаком красного ромба. При себе они имели оружие. Когда фиакр поравнялся с ними и народогвардейцы заметили внутри девушек, они начали свистеть, подвывать по-волчьи и оценивающе причмокивать губами. Элистэ метнула в их сторону ненавидящий взгляд, вздернула подбородок и отвернулась. Аврелия, слегка подпрыгивая рядом с ней, не сводила глаз с экипажа возлюбленного, вовсе не замечая их дерзости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});