Читать интересную книгу Безликий и Чудовище (СИ) - "Atyra Rommant"

Многие сломались с наступлением тяжёлых времён, но она держалась. В отличие от вышеупомянутых «многих», у неё всё ещё был смысл жизни. Крохотный, слабый, но смысл.

Именно ради него она согласилась ответить на приглашение режиссёра и тряхнуть стариной на сцене. Всего несколько безмолвных появлений в первом акте и маленький монолог, но заплатить за него пообещали почти так же, как за неделю круглосуточных уборок. Подобное поведение можно было понять: у них премьера завтра, а актриса, что изначально должна была исполнить роль, внезапно упала прямо во время репетиции. Думали, очередной голодный обморок, но, к сожалению, ошиблись… Теперь же, как наиболее подходящий из всех немногочисленных дублёров вариант — знающий, к тому же, тот самый монолог наизусть — Жолдыз должна спасти положение.

Вот только встал острый вопрос — куда спрятать на время представления самое ценное?

Отдать кому-то? Просто оставить в своей коморке? Нет, нет и ещё раз нет. Девушка прекрасно понимала, что все люди в этой дыре только и ждут того, чтобы прикарманить столь лакомый кусочек.

Надо что-нибудь придумать. Широкая рубашка здесь уже никак не спасёт. Что есть в наличии? Есть плед с интересным рисунком, по которому даже самой Жолдыз иногда хочется беззаботно водить пальцем, вырисовывая самые разные образы, есть кружевная шаль (немного пыльная, но это не критично, её выступление будет недолгим), есть небольшой ящик из-под овощей и есть дыра в стене, о которой знала только сама девушка. Не мудрено, ведь в кладовой для моющих средств, где она живёт, никто, кроме неё самой, не заходит.

Использовав все подручные средства, Звёздочка задвинула заветный ящик поглубже в дыру — слава Богу, там хотя бы не холодно — и на мгновение застыла перед последней, глядя на выделявшийся в темноте квадратный силуэт. В ушах сразу зазвенело эхо всех тех страшных слухов о том, что творится в королевстве. Всё стало товаром. Человек стал товаром. Страшно.

Грудь сильно болела, хотя ей уже долгое время было нечего нести в себе. Ничего. Сейчас она отыграет, — да так отыграет, что пропащий зритель выполнит за неё всю работу и вымоет пол своими слезами, — побежит на рынок и затупится там самым дорогим и самым вкусным…

Она всё предусмотрела, дело должно пройти гладко. Волноваться нет причин.

Закрыла дыру толстой и длинной доской, заложила её швабрами, вениками и вёдрами. Всё, пора идти в гримёрную.

Сегодня в зале было как-то непривычно много народу. С воцарением голода и нищеты людям стало не до искусства, поэтому было великим счастьем, если им удавалось собрать хотя бы треть зала. Сегодня же было занято почти всё.

Свет, зрители, декорации, знакомые интонации играющих на сцене коллег. На мгновение девушке даже удавалось полностью абстрагироваться от всех тёмных мыслей, словно бы она сумела повернуть время вспять и вернуться в ныне невообразимо далёкие моменты счастья, когда она выступала на большой сцене. На неё смотрели сотни зрителей, глаза друзей горели, а в животе не чувствовался вакуум, вызывавший холод в пальцах и тяжесть во всём теле. Тогда она играла во всю силу. Однако это были лишь мгновения — осознание суровой реальности быстро выталкивали Жолдыз из сладких грёз, словно она надувной мячик. Опущенный под воду.

Настал её черёд. В образе грязной оборванки, в которой уже сложно было распознать человека, она стояла на коленях со связанными руками перед одетым в уже давно не стираный, поеденный молью и обрамлённый «лучами» из торчащих ниток костюм восточного правителя пузатым актёром.

— …Слышу тебя хорошо, мой государь. Хоть мои сломанные ноги уже не ощутят под собой нежной травы моих родных степей, но уши ещё слышат. И я всё понимаю. Позволь же задать тебе один вопрос, мой государь, хорошо ли ты видишь? Осмелишься ли сейчас взглянуть на меня, одну из тех, кого твой взор предпочитал обходить стороной? Смотри же — я улыбаюсь. Я похоронила братьев, молча глядела, как горит мой дом, переживала изо дня в день великое унижение ради того, чтобы прокормить больную и тронувшуюся умом мать, что была в числе тех, кого я задушила этими руками. Не со зла я это сделала, мой государь, не со зла. Им было невыносимо более жить. Несчастные, безумные, павшие на самое дно человеческого сознания — эти души, запечатанные намертво в гробах своих черепных коробок, не смогли бы вновь стать такими же, какими они пришли на эту землю — чистыми, невинными, полными надежд, мечтаний и пытливого ума. Потому-то я и освободила их. И потому-то я сейчас и улыбаюсь, потому что иду к ним. В небо. Белым голубем взметнусь я под облака, не чувствуя больше тяжести человеческого тела, пролечу через них, встречусь лик к лику с ярким солнцем. Я возопию, со слезами на глазах ощущая тёплый, дружелюбный, тёплый ветер, держащий мои неощутимые крылья, словно мать с невыразимым трепетом держит на своих нежных руках своё новорождённое дитя: «Нет больше боли! Нет больше страха! Нет больше тьмы! Нет больше земли!» — есть небо. Есть бесконечность, куда я полечу в вечном блаженстве, словно лепесток вишни по тёплому ручейку в бескрайний океан. Я буду там. Далеко от земли. Далеко от здешних краёв. Далеко от тебя, мой государь. Оставайся здесь. Вкушай самые сытные блюда, распивай дальше самые пьянящие нектары, будь обласкан тысячью женщин и заставь преклониться перед тобой все земли мира. Живи так и дальше, погружаясь всё глубже и глубже в бескрайний, тёмный океан небытия. Да благословит Господь, чтобы всё-таки настал тот день, когда, находясь близко к самому невозможному пределу глубин хаоса, погрязнув и захлебнувшись вязкой грязью, составляющей всё существо павших, за мгновение до столкновения с непостижимым для человеческого разума дном ты всё-таки прозреешь. Самая маленькая, мельчайшая крупица разума в твоём сознании воссияет как сотни тысяч Солнц, лучи которого с хлюпаньем будут пробиваться сквозь всю ту гниль, что осталась от твоей души, и заставит тебя наконец-то осознать, насколько ты жалок. Ты взмолишься. Рвя своё тело на части и стирая язык в кровь ты будешь молить всевышнего о том, чтобы тот позволил столь недостойному пребывать хотя бы у самого подножия его трона, в пыли его сандалий. Вечно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И тут в тишине раздались хлопки. Размеренные, с большим интервалом, они эхом прокатывались по помещению, будто призывали Звёздочку поднять опущенную голову. Она и подняла, и ту же секунду всё в мире под тонкий писк в ушах превратилось в одну серую кашу, обрамлявшую, словно круглая рамка, силуэт высокого мужчины с до боли знакомым лицом, на котором застыло театральное восхищение.

Всё тело затрясло. Жирный пузырь в горле отнял способность дышать. На мгновение всё в глазах стало красным. Но тут же в голове всплыли мысли о самом важном.

Без команды умершего на мгновение мозга неощутимые ноги сами понесли её за сцену.

Мужчина, сложив руки на груди, непринуждённо вздохнул.

— Догнать.

Тут же из ровных рядов зрителей, словно туча шершней из потревоженного гнезда, вырвалась целая туча разодетых королевских гвардейцев, которые, однако, не сразу найдут потайную дверь внизу сцены, которая плотно зажалась меж ржавым креплением и полом от мощного рывка Звёздочки, которая уже неслась по низкому коридору, сошвыривая с себя лохмотья, чтобы как можно быстрее добежать до заветной двери и увидеть то, что надо было ожидать.

Эта жирная свинья на пару с рыжим и тощим пьяницей Фредом выносили корзину. Да как они..? Да что они вообще?!

Дыхание спёрлось, сердце перестало биться, а вся кровь моментом оказалась в голове, превратившись в разряд сотен тысяч молний, который швырнул столь малое и слабое для такого животного гнева тело на подлецов.

— А ты что тут..? Почему не на сце… Да что там происходит?!!

— Да отцепись ты, зараза!

Фред, отчаянно пытаясь скинуть с себя озверевшую девчонку, всеми силами пытавшуюся добраться до удерживаемой в одной из рук мужика корзины, с надрывом плюнул в её сторону, но промахнулся. Тем временем толстяк выхватил корзинку и во всю прыть понёсся по коридору. С бранью Жолдыз рванулась за ним, но костлявые пальцы вцепились в её короткую шевелюру и чуть не сняли с неё скальп, потянув назад.