небо и богов, Плотин говорит:
«Все боги достойны поклонения и прекрасны, и красота их беспредельна, потому что она есть разум. И они прекрасны потому, что разум делает их видимыми в своём свете, а не потому, что тела их прекрасны. Так как боги, имеющие тела, не от них получают своё существование в качестве богов, а делаются богами через разум. И они не бывают одно время мудры, а другое время лишены мудрости, но они всегда мудры в бесстрастном, постоянном и чистом разуме. И они знают всё, не человеческие дела [,конечно], но свои собственные, которые божественны и таковы, как их видит разум… Потому что всё там есть небо; и земля тоже небо, а также моря, животные, растения и люди. И боги, находящиеся там, не думают, что люди не достойны их внимания… потому что там всё божественно. И боги занимают и наполняют собой непрерывно всю эту блаженную область. Потому что жизнь, идущая там, не сопровождается работой, и истина (как говорит Платон в "Федре") есть их родоначальник и их пища, их сущность и их кормилица. И они видят всё не в виде образующихся вещей, а в самой сущности. И они замечают себя в других. Потому что всё там прозрачно, и нет ничего тёмного и непроницаемого, и всё ясно и видимо всем и внутри, и со всех сторон. Потому что свет везде встречается со светом; так как каждая вещь содержит всё в себе [самой] и видит всё в [каждой] другой. Поэтому все [они] есть везде, и все есть всё. И каждая вещь есть всё. И сияние там бесконечно. Потому что всё там велико и даже то, что мало, тоже велико. И солнце, которое светит там, заключает в себе все звёзды, и каждая звезда есть солнце и все звёзды. В каждой, однако, преобладает особое свойство, но в то же время все вещи видимы в каждой. И движение там чисто [и абсолютно], потому что его не расстраивает двигатель [извне], отличный от [причины] его. Постоянность также не испытывает изменений в своей природе, потому что она не смешана ни с чем неустойчивым. И прекрасное там прекрасно, потому что красота его не зависит от субъективного восприятия. И вещи не находятся там как в чужой земле, но, наоборот, место каждой вещи есть эта самая вещь… И вещь не отлична от места, в котором она находится. Потому что содержание её разум, и сама она разум… И каждая часть там всегда происходит из целого и есть в одно и то же время и часть, и целое. Потому что она действительно является как часть, но тот, у кого острое зрение, увидит её как целое… И зрение, которым видят там, не может утомляться, и восприятие не может быть переполненным, поэтому интуиция никогда не приходит к концу. И нет там никакой пустоты, которая, будучи ненаполненной, остановила бы зрение. И не есть — это одна вещь, а то — другая, и поэтому части одной вещи не отличаются от частей другой.
И знание, возможное там, ненасытимо… Потому что, видя себя наполненным более обильно, оно замечает, что оно само и объекты его восприятия бесконечны — и оно следует своей собственной природе в непрестанном созерцании… И жизнь там есть мудрость; мудрость, [отнюдь] не полученная процессом рассуждения, потому что она всегда существовала в целом виде, и никогда не оказывалась ни в каком отношении недостаточной, почему и не требовала исследования. Но это — первая мудрость, и не извлечена из другой»[25].
* * *
К Плотину удивительно близок Яков Бёме, бывший самым обыкновенным сапожником в немецком городе Гёрлице в конце XVI и начале XVII столетия и оставивший целый ряд замечательных книг.
Первое его «просветление» произошло в 1600 году, когда ему было 25 лет[26].
Раз, сидя в своей комнате, он бросил взгляд на блестящее оловянное блюдо, отражавшее солнечный свет с таким удивительным сиянием, что он впал во внутренний экстаз, и ему казалось, что он может теперь смотреть в начала и глубочайшие основания вещей. Он подумал, что это только воображение, и, чтобы изгнать его из ума, он вышел на воздух. Но здесь он заметил, что его взгляд проникает в самое сердце вещей, даже трав и растений, и что природа гармонирует с тем, что он видит внутренне. Он ничего не рассказывал об этом никому, но прославлял и благодарил Бога в молчании.
«После этого "просветления", — говорит биограф Бёме, — он научился знать внутреннее основание природы и приобрёл способность отныне видеть глазами души самое сердце вещей, эта способность осталась у него и в спокойном состоянии».
В том же 1600 году он был раз опять окружён божественным светом и наполнен небесным знанием. Проходя зелёными полями вблизи Гёрлица, он сел, и, рассматривая полевые травы и растения в своём внутреннем свете, он видел, точно смотря внутрь их, их сущность, пользу и свойства, которые открывались ему в их очертаниях, фигурах и знаках. Подобным образом он рассматривал всё творение, и на основании этого откровения он написал впоследствии свою книгу «De Signatura Rerum». При развёртывании этих тайн перед его пониманием он испытывал огромную радость и, вернувшись домой, жил в мире и молчании, никому не говоря до 1610 года об удивительных вещах, которые случились с ним. В 1610 году он опять был взят в свет и написал свою первую книгу «Заря, или красный свет утра», не думая опубликовать её, больше для памяти, для того, чтобы тайны, открывшиеся ему, не проходили через него бесследно, как поток воды.
Его первые откровения 1600 года были неполны, но в 1610 году всё, что он видел раньше в хаотических, отрывочных и отдельных проблесках, явилось ему как связное целое и в более определённых очертаниях.
В этом третьем «просветлении» всё, что в первых видениях являлось ему хаотическим и многообразным, было теперь осознано им как единство, как арфа со многими струнами, из которых каждая струна — [отдельный инструмент,] та же самая арфа, и все вместе опять одна арфа[27]. Он узнал теперь божественный порядок природы и узнал, как от ствола дерева жизни возникают различные ветви, несущие разнообразные листья, цветы и плоды; и он почувствовал необходимость написать всё, что он видел, и сохранить написанное.
Он сам об этом окончательном и полном просветлении рассказывает следующим образом: