несли, что и повторять стыдно. Я, было, думал их гнать, а потом — как ёкнуло: это же прекраснейший семенной материал, да ещё и с доставкой! В общем, так и заплатил им, взаправду, рубль за пуд, но при условии, что останутся до весны и научат поселян херсонских тот картофель растить! Вот как бывает; а ведь рассказать кому — и не поверят, что за такой обыкновенный предмет этакие деньги заплатить можно! А средства-то, знаете откуда взял? Из кассы на постройку Херсонского собора! Так что, дражайший великий князь, придётся вам, и вправду, достраивать его за меня!
На том и расстались. Вскоре, 15 апреля, после торжественного награждения Суворова за кинбурнгское дело (герою вручили алмазное перо в шляпу с буквою «К» — «Кинбурн»), господа командующие уехали обратно на юг, спеша начать летнюю компанию 89 года. Ну а я же остался в Петербурге, пытаться сохранить хрупкие ростки затеянных при моём содействии начинаний.
Интерлюдия.
— Аникита Сергеевич, ну, что, пора! Прощай, дорогой мой: должно быть, уже не свидимся!
Никита Сергеевич Ярцев, начальник Экспедиции горных дел, два года проработавшей на Урале, и Иван Данилович Прянишников, председатель Екатеринбургской Гражданской палаты, обняли друг друга и крепко троекратно облобызали. Команда Ярцева, закончив дела, от Уткинской гавани спешила теперь отбыть обратно, в Петербург. Сделать это лучше всего на баржах, гружёных железом и чугуном, что идут вниз по Чусовой, потом — по Каме; а дальше уже по Волге их тащат бурлаки. Идти на баржах — самый простой и быстрый способ, но отправляются они только весною, когда Чусовая ещё полна талых вод.
Барка (или, как тут их называют, «коломенка»), по самые борта нагруженная полосным железом, была флагманским кораблем целой флотилии из 50 судов, точно также нагруженных металлом. Принадлежали они купцу Собакину, старшему из трех братьев, имевших тут, около реки Чусовой, железоделательные заводы. На флагманской барке была надстройка в три комнаты: здесь ехал приказчик, уступивший на этот раз своё помещение Ярцеву сотоварищи. Что же касаемо инструментов и материалов, а равно и добытых экспедицией образцов горных пород, то их пришлось сложить на палубе.
Вода в реке быстро прибывала: по всему Уралу заводчики спускали сейчас воду в своих запрудах, на несколько аршин поднимая уровень Чусовой. По высокой воде тяжело гружёные барки пройдут быстрее и легче, миновав мели и подводные скалы. Но надо было спешить: высокая вода продержится всего несколько дней.
Люди Ярцева, помогавшие спуску барок на воду, теперь отдыхали, усевшись на нагретые солнцем неструганные доски палубы. Тут же, рядом, притулились и бурлаки, прямо на палубе разбив несколько шалашей. Пока баржи идут по Чусовой и Каме, вниз по течению, им приходится править судном, работая огромными вёслами на носу и корме; а вот уже от Казани пойдут они бечевой. И неизвестно, какой путь тяжелее!
— Долго ли плыть нам до Казани? — спросил у приказчика Ярцев.
— Должно недели три, а там как бог даст! А что, спешите куда, господин хороший?
— Ничего, мы пока отдохнём! — ответил Ярцев, глядя на бурлаков.
Прошедшие два года выдались напряженными. Сначала — долгий путь сюда из Петербурга; потом длинный летний сезон «в поле», заключавшийся в поиске золотоносных жил. Что же, найдено их в достатке — более восьмидесяти новых выходов золота обнаружила его команда. Одно плохо — все они в твердой горной породе, что не взять руками — сил затратишь столько, что золото обойдётся дороже работы по его подъёму на-гора. И зимою не вышло никакого покою — налаживали работу монетного двора в Екатеринбурге, пускали печатные машины, способные клепать из уральской меди новенькие гривенники и пятаки. В этой монете страшно нуждалась Сибирь — а то уже до чего дошло, торг ведут плитками чая и китайскими ракушечными деньгами! Потому и провожал его Прянишников, как родного.
Два дня плавания прошли спокойно. Бурлаки умело обходили скалы, называемые тут «бойцами». Прошли длинный, белый «Стеновой», за ним сложный «Мултык»; дальше пошли бурые «Востряк», «Сосун» и «Ослянский».
— Робата, Ермак на подходе! — вдруг крикнул «шишка», и все бурлаки, выстроившись в ряд, стали чего-то поджидать. И, когда огромная серая скала медленно проплывала мимо, все крикнули разом
— Ура, Ермак!
Секунды не прошло, как эхо отбросило назад хриплый вопль двух десятков глоток.
— Молодцы, хорошо поздоровались! — похвалил бурлаков приказчик.
— С этим бойцом надобно поздороваться — пояснил он Ярцеву. — Поверье есть, что по сю пору живет тут дух Ермака Тимофеевича. Не окажешь ему чести — не будет тебе на Чусовой удачи! А вот и «Свадебный»! — указал он на новую скалу, выплывавшую из-за поворота реки.
— А отчего «Свадебный»? — удивился Григорий Емцов, один из учащихся Горного училища.
— Ну, как тебе сказать-то, паря… После свадьбы-то что бывает?
— Что? — не понял студиоузус.
— Ё*ля! Вот сейчас, после «Свадебного», всё и начнется!
И действительно: скалы-бойцы пошли теперь одна за одной. Река вдруг сузилась в три раза, и понеслось: «Веер», «Печка», «Горчак», стоящий среди белой бурунной пены «Молоков»… Бураки надрывались на своих вёслах, шестами отталкивались от каменных, покрытых трещинами и лишайником стен. Когда шум порогов у 'Молокова затих вдали, вдруг в звенящем вечернем воздухе послышалось пение.
— Тю, робяты, гляди-ка!
Следующая скала, медленно выплывавшая из-за поворота, вся была усеяна девками в красных сарафанах! Завидев баржи, они бросились петь и плясать, крутя боками.
— Что это они делают? — поразился Ярцев.
— Завлекают! — мрачно ответил приказчик. — Вот отвлекутся бурлаки, и разобьётся коломенка об этот боец! А груз мужики тутошние враз растащат. Эй, не зевай! — гневно крикнул он бурлакам на носовых вёслах. — Мы-то пройдём, я тут затем и поставлен, бдить и нерадение пресекать. А вот другие, рядовые из каравана, могут и разбиться! А я же не разорвусь за всеми проследить — нынче четыре дюжины коломенок идёт! А самые трудные бойцы ищщо впереди!
— Разбойник! — прокричал один из носовых бурлаков.
— Что? Пираты? — встрепенулся Ярцев.
— Нет, это боец такой, «Разбойник». Самый опасный тут, оттого