Читать интересную книгу Анализ личности - Вильгельм Райх

Отсюда следует, что мы понимаем выразительные движения и эмоциональное выражение другого живого организма на основе тождественности наших собственных эмоций и эмоций всех живых существ.

Мы непосредственно понимаем язык живых организмов, исходя из функциональной идентичности биологических эмоций. После того как мы восприняли это на биологическом выразительном языке, переводим это на словесный язык. И все-таки слово <нет> имеет такой же смысл, фактически весьма незначительный, чтобы оперировать с выразительным языком живого организма, как и слово <кот> для того, чтобы описать жирного кота, который переходит улицу на наших глазах. На самом деле слово <кот> и специфическая оргонная плазматическая система, которая движется перед нами, мало соответствуют друг ДРУГУ-Поскольку слово <кот> ассоциируется с большим количеством качеств, то они просто теряются, произвольно подменяют качества, заложенные в конкретное явление, его движения, эмоции и так далее.

Обычный человек, не склонный к естественной философии, отложит в сторону эту книгу, посчитав, что она не освобождает его от тягот горькой реальности. Читатель, придерживающийся такой позиции, глубоко ошибается. В дальнейшем я продемонстрирую, насколько важно думать правильно и использовать все концепции и слова правильно.

Давайте вернемся к так называемому движению <нет-нет> нашего пациента. Его значение таково: когда плазматический поток не может двигаться вдоль по телу, поскольку он ограничивается поперечными мышечными блоками, то его продольное движение вызывает реакцию, которую на наш язык можно перевести как НЕТ.

<Нет> на человеческом языке соответствует <нет> языку движений живого организма. <Нет> не обязательно может быть выражено отрицательным кивком головы, так же как <да> - положительным кивком. <Нет>, которое наш пациент выразил продольными колебаниями таза, исчезло только после того, как блок диафрагмы был расслаблен. И оно регулярно вновь появлялось, когда этот блок возвращался.

Эти факты играют огромную роль в понимании языка тела. Общее отношение нашего пациента к жизни имело также негативную природу. НЕТ представляйте собой основную черту его характера. Несмотря на то, что он страдал и боролся против этой черты своего характера, он не мог избавиться от нее. Неважно, насколько сильно он хотел сказать <да>, чтобы быть положительным, - его характер постоянно говорил НЕТ. И исторические и биопсихологические функции этого <нет> со стороны его характера были легко объяснимы. Как и многим другим маленьким детям, его мать постоянно ставила ему клизму. Подобно другим детям, он реагировал на это насилие ужасом и внутренней яростью. Чтобы уменьшить степень своей ярости, он делал над собой усилие: опирался на основание таза, изрядно сокращал дыхание, в общем выражал протест положением тела <нет-нет>. Все живое в нем хотело (но ему не позволялось) крикнуть НЕТ этому насилию. С тех пор открытая выразительность его жизненной системы стала по существу отрицать все и всех. И хотя эта отрицательная черта характера представляла собой острый симптом, это было в то же время выражением сильнейшей самозащиты, которая первоначально была рациональна и обоснованна. Но эта самозащита, рационально мотивированная вначале, отразилась на функции мышц, которые постоянно стали напрягаться при любом раздражении.

Я уже объяснял, что опыт детства имеет свойство <влияния прошлого> только лишь в том случае, если это отражается в жестком панцире и в настоящее время. В случае нашего пациента рационально мотивированное <нет-нет> прошло через годы и трансформировалось в невротическое и иррациональное <нет-нет>. Другими словами, оно превратилось в постоянное состояние мышц, которое было готово выразить это. Выражение <нет-нет> исчезло с расслаблением мышц в процессе лечения. Таким образом, историческое событие в виде поступка матери потеряло свое патологическое значение.

С точки зрения глубинной психологии, правильным было бы сказать, что в случае этого пациента аффект защиты был подавлен. С другой стороны, рассмотренное с позиции биологического ядра, это <подавление> не дает организму способности сказать ДА. Положительная, утвердительная позиция в жизни возможна только тогда, когда функции организма едины, когда плазматические возбуждения вместе с эмоциями, относящимися к ним, могут пройти через все органы и ткани беспрепятственно; короче, когда экспрессивные потоки плазмы могут двигаться свободно.

Если хотя бы один сегмент панциря ограничивает данную функцию, то выразительное движение утверждения нарушено. Маленькие дети в этом случае не могут полностью погрузиться в игры, подростки безобразничают на работе или в школе, взрослые действуют подобно движущемуся автомобилю с включенным тормозом. У воспитателя, учителя или технического руководителя создается впечатление, что этот человек ленив, непокорен и ни к чему не способен. Заблокированный человек, в свою очередь, везде ощущает провалы, <несмотря на все свое старание>. Этот процесс можно перевести на язык живого организма: организм всегда действует биологически правильно, однако при проходе через него органных возбуждений, функционирование замедляется и выражение <я получаю удовольствие в действии> автоматически переводится в бессознательное <я не буду> или <я не хочу.> Короче говоря, организм не отвечает за собственный аварийный режим.

Этот процесс имеет всеобъемлющую важность. Я умышленно выбрал клинические примеры, которые имеют общую применимость. На основе этих ограничений в функционировании человека мы придем к более глубокому и всестороннему пониманию целой серии непонятных общественных явлений, которые останутся невыясненными без их биофизической предпосылки.

После этого длинного, но необходимого отступления вернемся к пятому сегменту мышечного панциря. Мы уже говорили о выразительных движениях, которые проявляются при наличии первых четырех сегментов. Торможение мышц глаза выражает <пустые> или <печальные> глаза, твердо сжатая челюсть - <подавленную ярость>. Плач или рев вырывается на свободу из <узла в груди>.

Язык тела без труда переводится на словесный язык, и выразительное движение сразу становится понятным, когда мы работаем на четырех сегментах. Ситуация усложняется, когда мы работаем на диафрагменном. Как только диафрагменный сегмент панциря уничтожен, мы больше не в состоянии перевести язык движения на словесный язык. Это требует подробного пояснения. Открытая выразительность, которая следует после того, как мы разрушили диафрагменный сегмент, ведет нас к непониманию глубины жизненной функции. Здесь мы сталкиваемся с новой проблемой: каким именно образом человеческое существо связано с примитивным животным миром и с космической функцией энергии?

Мы достигаем цели в разрушении диафрагменного сегмента, освобождая пациента многократно от <рефлекса кляпа>, причем строго следя за тем, чтобы он не задерживал дыхание во время возникновения тошноты, а продолжал с силой вдыхать и выдыхать. Неоднократное освобождение от <рефлекса кляпа> неизбежно приводит к уничтожению диафрагменного сегмента панциря. Однако имеется предварительное условие: панцирь верхних сегментов должен быть уничтожен до этого, т. е. оргонный поток в области головы, шеи и груди должен течь совершенно свободно.

Как только диафрагма расширяется и сжимается свободно, т. е. дыхание функционирует полностью и самопроизвольно, корпус стремится, с каждым выдохом, согнуться в верхней области брюшной полости. Средняя часть брюшной полости сокращена. Это и есть картина рефлекса оргазма. (Это все-таки искаженная картина, т. к. таз еще не в полной мере расслаблен.) Дальнейшее сгибание корпуса, сопровождающееся наклоном головы назад, выражает <отдачу>. Понять это выражение не так уж и сложно. Сложности начинаются тогда, когда в движении появляются конвульсии. Выражение конвульсий в рефлексе оргазма не может быть переведено на словесный язык. Сложность возникает по определенной причине. Мы вынуждены предполагать, что имеется некоторое существенное различие между выразительными движениями, с которыми мы знакомились до сих пор, и экспрессивным движением всего корпуса, которое проявляется, когда функции диафрагмы свободны.

Начиная с этого момента, я хотел бы попросить читателя следовать за мной с предельным терпением и не отказывать в доверии преждевременно. Его терпение будет с лихвой вознаграждено результатами, которых мы достигнем. Могу заверить читателя, что я сам должен был набраться огромного терпения в течение многих лет, и полученные за эти годы данные я собираюсь описать. Раз за разом я отчаивался постичь рефлекс оргазма; казалось совершенно невозможным сделать этот основной биологический рефлекс доступным человеческому пониманию. И все-таки я решил не сдаваться, я ни за что не хотел признать, что живой организм, который имеет понятный язык во всех остальных сферах, не в состоянии ничего выразить именно в центральной сфере, рефлексе оргазма. Это казалось столь противоречивым, столь нелепым, что я просто не мог принять этого. Неоднократно я говорил себе, что я был единственным, кто утверждал, что живой организм просто функционирует, что это не имеет никакого <значения>. Казалось правильным предположить, что <невыразительность> или <бессмысленность> энергетических конвульсий указывали на следующее: в своей основной функции живой организм не обнаруживает произвольного значения. Однако позиция окружения, которая проявляется в рефлексе оргазма, является как выразительной, так и многозначительной. Несомненно, энергетические конвульсии сами по себе полны выразительности. Я должен был сказать себе, что естественная наука просто еще не постигла эту очень расплывчатую, а на самом деле универсальную, эмоциональную выразительность живого организма. Короче, внутреннее выразительное движение без внешнего эмоционального выражения казалась мне нелепостью.