затрат.
В тот день до того, как был схвачен телохранителями магини Сирени, когда сидел под ясным солнышком на скамейке в ожидании транспорта, он почти уже ощущал себя местным человеком. Пока к нему не подсела коварная старушка, он обдумывал, а не стоит ли уже спрятать свои ботинки для космического десантника в тот же сарай для угля? Чтобы перестать привлекать к себе внимание. «Пересвета» уже не было. Был дом, где он сносно жил, была милая кроткая девушка, согласившаяся стать ему женой. Без проблем можно было найти и работу.
Но имелись бесчисленные «но». Во-первых, непонятного назначения слежка. Во-вторых, непонимание того, что предпринять для необходимого законного статуса жителя местного социума, без чего постоянную работу не найдёшь. Ива не знала, как это сделать. Она вообще мало что понимала в окружающей её действительности. Она обитала в своём собственном внутреннем мире, наполненном грёзами и вымыслами, больше чем в реальности. В реальный мир она выходила только для того, чтобы заработать на хлеб насущный. Она не интересовалась окружающими людьми, их отношением к себе, не ходила ни к кому в гости и к себе никого не звала. Возможно, что причиной тому было её увечье. И оно, её увечье, было одной из самых главных проблем самого Фиолета.
Уже не столько она ему, сколько он был главной опорой в жизни, поскольку родители были жителями «Города Создателя», что исключало их тесное взаимодействие. А какая он опора? Если сам болтается тут над здешней землёй, подобно пуху – семечку одуванчика, неведомо куда несущемуся. Когда тебе тридцать девять лет трудно заново врастать в чужую почву, структурно и неизбежно при этом меняясь, что лишь в юности и просто. А тут такая ответственность за жизнь души, ставшей вдруг ближайшей, и по сути-то своей, ставшей даже не столько женой, сколько любимым больным ребёнком. Он так и ощущал себя отцом-одиночкой, неудачником-бродягой, обременённым больной дочерью в придачу.
Пропади он, а о том, чтобы уйти самому, и мысли такой у него не было, что будет с нею? Ведь из-за него она и выпала из того устроения, из «Города Создателя», куда и была вписана кем-то неведомым ни ей, ни Фиолету. О том, любил ли её он сам, такого вопроса он себе даже и не ставил. Ответственность была значимее, чем эфемерное чувство. Он и на близкие отношения пошёл только из жалости к ней, только чтобы не замутить её душевной ясности, не порушить её человеческой внутренней самооценки. Раз вошёл в её дом, значит, полюбил, так она решила для себя. И Фиолет с этим согласился.
Длинное описание его мыслей, не означало, что были они такими же и протяжёнными во времени. Лишь на секунды он и погрузился в свои тайные печали, пока старушка не отвлекла его своими вопросами. Видимо, как только он отключился, телохранители Сирени, наблюдающие за ним и подосланной старушкой, с противоположной стороны дороги подскочили и втащили его в машину своей хозяйки Сирени.
«Да», – решил Фиолет, – «так оно и было». Влиятельная расписанная матрёшка случайно наткнулась на него на рынке. Она и была обряжена в старушку с опрятной кошёлкой.
Выйдя из раздумий, он опять уставился в окно, где продолжал торчать тот тип. Неужели, сменили, наконец-то лица тех, кто успел ему надоесть больше, чем способны были вызывать тревогу? А неизвестный рослый блондин для чего-то прижался своим, заметно осчастливленным лицом в это самое окно снаружи и подавал ему странные знаки рукой. Тот, кто следил, так себя вести был не должен!
Белёсый тип держал руку ладонью к нему наружу, растопырив саму пятерню как лучевую звезду, что было знаком космической солидарности всех землян во Вселенной. Могло ли быть такое лишь по случайной нелепой игре? Зачем неизвестному так делать, а при этом сиять счастливой улыбкой, как будто он нашёл главное везение своей жизни? Фиолет застыл с не проглоченным куском речной рыбы во рту. Рыба была очищенной от костей, невероятно нежной и вкусной, в каком-то сладковато-остром соусе, рецептуру которого узнать было сложно. Каждое пищевое заведение обладало своими секретами, чтобы заманивать людей поглощать еду у них, а не только дома. Еда в мире добрых простых людей тоже была доброй, но не простой нисколько. Утратив вкусовое наслаждение, Фиолет проглотил рыбу и, сожалея о том, что не успел её доесть, вышел наружу из столовой.
Блондин подскочил к нему, сияя зелёными глазами под светлыми бровями. – Арнольд? Фиолет? – очень тихо произнёс он, а по виду было похоже, что он сейчас заорёт на всю округу. – Я – Константин. Я – землянин! Я ищу тебя. Мы все ищем тебя. – Речь прозвучала на языке местном, дабы не возбуждать ненужного любопытства прохожих.
У Фиолета дрогнуло и куда-то покатилось его сердце. На какое-то время он перестал ощущать в себе его биение. Оно на миг приостановило свою ежесекундную неотменяемую работу, и голова у него реально закружилась. В голове заклубилось осознание того, что он сходит с ума.
Тот, кто заявил о себе как о Константине, прошептал ему на ухо уже на языке русском, родном Фиолету по месту его проживания в детстве и юности. – Не упади в обморок, чучело ты бестолковое, хотя и неуловимое! Ты чего в ботинках-то разгуливаешь постоянно? А ведь они тебя и спасли!
Фиолет возвращался в мир вокруг из так и не состоявшегося выпадения. Он судорожно хватал воздух лёгкими, восстанавливал приостановившийся пульс, а Константин уже уводил его куда-то, держа за локоть. – Да ты слабак! – сокрушался он. – Ты чего как девчонка? Чуть не грохнулся оземь от потрясения.
– А ты сам разве был хотя бы раз так жёстко скручен в спираль, как я? Разве жил когда в абсолютном отрыве от своего мира?
– Чем тебе не угодил здешний мир? По-моему тут отлично как на курорте. Полнейшее расслабление. В противном случае моего отца сюда бы и не заманить. А он тут обитал много и много лет уже тому… Да и теперь не прочь тут заселиться навсегда.
– Куда мы? – Фиолет нашёл силы приостановить бег Константина.
– На скоростную дорогу, – ответил тот. – Но быстро. Пока твои бегуны не бросились за нами вслед.
– Ты тоже заметил слежку за мною?
– Да её слепой бы заметил. Если бы не твои ботинки, они бы пятки тебе отдавили.
– Чего они все хотят? Как думаешь?
– Не думаю о неизвестных «они» ничего. Тебе лучше знать, чего они от тебя хотят.
– Да детский сад! Они хотят, чтобы я сделал им звездолёт! – и Фиолет принялся судорожно смеяться нервным смехом.