гостях:
— С кем живешь? Сколько получаешь? Кем у тебе работает мать? — Причем мы всегда заранее в шутку предупреждали наших новых друзей, незнакомых с этой бабушкиной причудой:
— Ребята, будет вас бабушка о чем спрашивать, не юлите, отвечайте все как есть.
И где бы мы потом ни встречались с ними, первым был вопрос:
— Ну как там бабушка живет?
И вот эта маленькая старушка, которая могла по какому-нибудь пустяку расстроиться и заплакать, никого не боялась, если это диктовалось интересами внучат, и бросала вызов человеку любого положения. Не всегда оказывалась права, но в своей искренней «борьбе» за справедливость была неповторима.
Помню, принесла Инга в получку… два рубля (она работала тогда на фабрике). Бабушка возмутилась и пошла в дирекцию. Для нее не существовало проблемы, как найти компетентного в подобных случаях человека. Бабушка его находила. Потом уже дома, конечно принеся недостающие деньги, рассказывала об этом все еще взволнованная от несправедливости и одержанной победы.
— Как же ты могла там доказать свое?
— Не смотри, что я неграмотная, — неколебимо отвечала бабушка.
Или другой пример, когда она ходила в Ингину школу на собрание (школа № 187 за Центральным рынком). А дело было так…
Инга училась в классе пятом. Она была способной в общем-то девочкой, но отличалась непоседливостью, озорством и бесшабашностью. Поэтому от нее можно было ожидать всевозможных проделок. То разорвет только что купленное матерью платье, перелезая через какой-нибудь забор, то, не выучив урока и сбежав с занятий, придет раньше времени домой и объясняет это «смертью» учительницы (мать тогда ей всыпала за такое вранье), то еще что-нибудь подстроит.
Но вместе с тем Инга была на хорошем счету… в драмкружке (она также отлично рисовала). И, несмотря на то, что учителя сокрушались по поводу ее отношения к учебе, в драмкружке Инга исполняла главные роли — дедов морозов (ввиду своего высокого роста) и партизанских командиров (мальчики в то время учились отдельно). И вот Инга оказалась в таком положении, что в драмкружке без нее никак не могли обходиться, а учителя всячески препятствовали тогдашним ее увлечениям. И они были правы.
— Она способная девочка и может очень легко учиться, но ленива, — говорили они.
Правда, когда наступал «крайний случай», она выучивала уроки и получала хорошие оценки. Единственное, за что никогда не приходилось беспокоиться, так это за пение, рисование и физкультуру. Здесь всегда были пятерки. И вот ее классный руководитель, стараясь как-то притянуть эту непокорную девчонку к учебе, пробовала для этих целей один способ за другим. Но ничего не помогало. И видимо, совсем выбившись из сил, на общем собрании родителей она в сердцах назвала ее дылдой. Но, на беду учительницы, на задней парте, за спинами родителей Ингиных одноклассниц «притаилась» бабушка. Она и просидела бы все собрание молча. Но, когда про единственную и самую любимую внучку сказали такое, «извини подвинься» — от бабушки в таких случаях жди взрыва. Она тут же дала о себе знать и пошла искать «дилектора» школы, чтобы сказать ему:
— Знаешь что, ты как хошь думай про меня, а для учителя все ребята должны быть одинаковыми. А то дылда! Она такой же ребенок, как и все, только выше ростом, чем они, а кто же виноват, что они такие сморчки уродились?! А Ина у нас без отца росла, и туберкулез у ней… Это она на вид такая бедовая, а дома-то с ней плохо бывает… Ты не погляди, что она высокая… поэтому учительницу-то свою предупреди…
В 1947 году в Москве было тяжело с продуктами. Мать откуда-то доставала один раз в неделю две пачки дрожжей, разводила их в воде и вместе с пережаренным луком делала вкуснейшую запеканку, которую мы целую неделю перед этим ждали. Инга так и заявляла всегда, что когда вырастет, то будет есть только мамину запеканку, но помногу. И вот в очередной раз мать не смогла раздобыть дрожжей. Сидели мы очень грустные, болели десны от недоедания, и мы начали потихоньку скулить, прося у матери поесть. Но «поесть» не было. Скулили, скулили и довели мать, бессердечные дети до истерики.
В тот же день Инга принесла штук шесть картошек. Матери что-то наврала насчет картошки, а мне призналась, где стащила. Оказывается, это в нашей же квартире. У кого-то из соседей. Картошка хранилась между створками входной двери в закрытом на замок ящике. Инга как-то ловко отбила одну планочку, и мы своими тоненькими ручками нет-нет да и потаскивали потихонечку эту картошку. На этот раз мы блаженствовали: сварили картофельный суп. А Инга, как и всегда, когда разливали по тарелкам что-нибудь жидкое, уточняла:
— Мама, мне погуще.
Тяжелые времена вскоре стали проходить. Мама начала на пароходе дальнего следования работать (по Волге). Каждый раз ходили ее встречать на Речной вокзал вместе с бабушкой: и на столе появлялось много-много всего. Были даже астраханские арбузы! А из ягод бабушка варила различные варенья.
Уже в звании чемпионки мира Инга иногда приходила потренироваться на свою родную Петровку, и как только выходила на лед, тут же, как по мановению волшебной палочки, раздавался чуть ли не одновременный стук открывающихся форточек — и трибуна была готова к зрелищу. А Инга, проезжая мимо своего окна, кивала головой болельщику № 1 — своей бабушке, Евдокии Федотовне, которая, просунув кое-как голову в узкую форточку, строго следила за бегом своей внучки. За день-два перед первенством мира бабушка не находила себе места, только все спрашивала:
— Чтой-то ничего не передают, как там наша Ина? — Наконец раздается голос комментатора: «Мы ведем свой репортаж…», и бабушка буквально несется по квартире и взволнованно, а иногда с укоризной и ревностью напоминает соседу, ярому болельщику, если он вдруг забывал об этом:
— Петра, что ты сидишь, включай же скорей радиву. — И уже умоляюще: — Ина ведь бежит.
Бабушка знала очень много пословиц и каждой из них точно била в цель. Придет иногда Инга расстроенная из-за того, что на нее кто-нибудь накричал, а бабушка и скажет:
— Не бойся собаку, которая брешет, а бойся ту, которая молчит. — Или в другой раз саму себя оправдывает за истраченные на гостинцы для своих же внучат деньги: — Не оттого мы оголели, что сладко ели.
Вот эта бабушкина сердечность, отзывчивость, а иногда и вспыльчивость клубочком отмоталась к Инге. Доброта в Инге на первый взгляд могла показаться странной. К чужим людям, даже незнакомым, она могла проявить больше чуткости, чем к своим родным, будто те могли обидеться, а ты нет. Она забудет порой предложить тебе поесть,