Катерина Новицкая хотела немедленно сообщить на поверхность о нашем прибытии, но я отговорил ее. Меня насторожила странная тишина. Обычно через спутники протекала тоненькая, однако непрерывная струйка информации — данные с институтских полигонов в северном полушарии, навигационные координаты для коптеров, наконец, просто досужая болтовня пилотов, давно потерявших любопытство на стократ излетанных маршрутах… Сейчас — тишина. Только невнятно бубнили, рассеиваясь, мазерные лучи наземных ретрансляторов.
Половина камер вышла из строя, да и остальные не годились для того, чтобы с высокой орбиты различить мелкие детали поверхности, так что я не мог видеть, что творится в городе. Заметен был неестественно глубокий кратерок на месте лифт-станции, рядом — тень снесенного уже лагеря; над городом — расколотая взрывом стена. Остальное скрывала сизоватая дымка.
— Что будем делать? — спросила Новицкая, подключаясь параллельно к тем же камерам. За время рейса как-то само сложилось, что приказы начал отдавать я.
— Ибар была не права, — пробормотал я, думая о своем. — Необязательно контролировать то, чего не понимаешь. Достаточно — воспользоваться.
— Это что-то означает или вы просто бредите вслух? — осведомилась Катерина с привычной резкостью.
— Означает. — Я кивнул, на очередные полчаса убедив себя в правильности принятого решения. — Подождите, пока я свяжусь со спутником… и можем начинать спуск.
Новицкая не выдала бы своих чувств… но скулы ее предательски побледнели.
Через радиолинк я подключился к интелтронике сателлита; та подчинилась почти без сопротивления, стоило мне предъявить пароль. Пройти дальше, в локальные опсистемы, оказалось гораздо сложнее. Ещё не отвыкнув от характерного почерка Линды Тоомен, я столкнулся с наброшенной на ирреальность ловчей сетью, будто выплетенной мертвыми пальцами агентессы — или того, чьим заемным мастерством она пользовалась, если можно применить это слово к способности вовремя и к месту запускать обрывки исполняемого кода, вызывающие алгоритмы, основанные на более простых алгоритмах… и так до самого дна, до бинарного кода. Так или иначе, а многослойное программирование несет на себе отпечатки пальцев игрока.
И с этим противником мне уже доводилось сталкиваться. Обходя ловушки, не оставляя следов, пуще всего — не прибегая к разрушительным, с головой выдающим чужака паролям и кодам, я нащупывал те редкие нити управления, которые только и требовались мне, чтобы не просто завершить задуманное, но — выжить при этом.
Это был дурацкий план. Слишком сложный. Но другого у меня не было на примете.
Кроме того, замысловатая конструкция покоилась на очень устойчивом фундаменте: человеческое внимание, как ни крути, ограниченно. Даже напустив в лос мириады вирусов-джиннов, даже раскатав поле рассудка в тонкий блин, невозможно уследить за всем, что творится на планете.
Если враг заметит, что я делаю, прежде чем менять что-либо, будет уже поздно — наши останки сгорят в пламени призрачных крыльев. Разбитая на самонаводящиеся пакеты, команда ушла в сеть. Кости брошены, Рубикон перейден, карты сданы — поздно, в общем, метаться.
— Госпожа Новицкая, — с формальной вежливостью обратился я к своей невольной сообщнице. — Приготовьтесь. Сейчас будет жарко.
Она пожала плечами. Понимает, что я выразился не только фигурально. Просить ее последить еще и за Деборой Фукс я не стал — этим займется простенький джинн. Для посадки потребуется вся вычислительная мощность наших аугментов.
Еще на полпути к Габриэлю, на развороте перед началом фазы торможения, мы залатали прорехи в абляционном слое. «Мы» в данном случае звучит дерзковато: когда Новицкая поняла, какой панический ужас вызывает у меня перспектива снова оказаться за бортом, она сама залезла в скафандр, а я даже не мог отвлечь ее беседой, потому что залил мозги наркотиками до такой степени, что мысль о космической бездне уже не вызывала у меня ацетилхолинового шока. Но сделать это было необходимо. Атмосфера Габриэля недостаточно плотна, чтобы исполнить тот трюк, который Тоомен с таким успехом продемонстрировала над третьей планетой Адоная, — перейти на планирующий полет из вертикального спуска «на столбе огня». Теоретически этому ничто не мешало; но если на Самаэле в случае ошибки у нас оставалось еще несколько километров на маневр, то в куда более разреженном воздухе Габриэля малейший просчет выводил нас на столкновение с поверхностью. Учитывая, что ни я, ни Новицкая не хранили в аугментах пилотских алгоритмов, а программное обеспечение «Кометы» было рассчитано на работу с профессиональными орбитальщиками, чьи интребрейны составляли с кораблем в буквальном смысле слова одно целое… я решил не рисковать. Разумеется, оба мы подгрузили пилотские программы из бортового банка данных, но одно дело — ввести алгоритм в оперативную память, и совсем другое — пользоваться им как мастер. Нам и так предстояло совершить несколько вполне акробатических кульбитов, потому что, хотя покуда богмашина спокойно парила в небесах над планетой, никто не мог гарантировать, что ее не привлекут испытания очередного прототипа А-привода. Или запуск новой баржи — потому что «Комета» вряд ли переживет посадку. Извини, корабль, ты хорошо послужил… но своя голова мне дороже.
Чтобы пользоваться нейраугментом, необязательно разговаривать на архаичном ассемблере. Возможно, богмашину сотворили существа, куда более развитые, чем люди, но применить плоды их трудов я как-нибудь да сумею. Все-таки машина Предтеч была сотворена, чтобы возвращать к жизни такие, как Габриэль, холодные миры. Нехитрый расчет, проделанный мною на основании затребованных инкогнито с поверхности сведений, подтвердил это. Оставалось вернуть ее в рамки заложенной программы.
По тому же негласному договору мы с Новицкой разделили зоны ответственности. Мне принадлежало управление кораблем, она же делала возможным это управление, отслеживая неполадки в искалеченной бессчётными правками операционной системе, удерживая все системы корабля в рабочем режиме. Это значило, что право первого хода принадлежит мне… хотя, по правде говоря, команду подал не я, а джинн, выжидавший, покуда «Комета» не достигнет определенной точки орбиты. Мне оставалось только стискивать рефлекторно мокрые от пота кулаки.
А-привод заговорил снова — в предпоследний раз. Баржа тормозила над продутым дранг-бурями экватором планеты. И снова, как неделю назад над Самаэлем, зеленое зарево на границе атмосферы возвестило о приближении терраформера. Машина двигалась рывками, то замирая в противоестественной неподвижности, будто ее создатели, помимо всех прочих достижений, нашли способ отменить закон всемирного притяжения, то вдруг простирая истонченные крылья вперед и как бы подтягиваясь на них. Складывалось впечатление. что в мало-мальски плотной среде — а даже высокая орбита пролегала сквозь экзосферу Габриэля — она не могла поддерживать равномерное ускорение. Но невзирая на судорожные прыжки, безмозглый робот следовал по пятам за ТФ-приводом, удерживаясь на небольшом расстоянии. На это я тоже рассчитывал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});