Читать интересную книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Но он всегда оставался все тем же, «надежным, как старые времена», как миссис Гибсон называла его со своей обычной оригинальностью, «скалой силы, под которой сама тень дает отдых», как однажды сказала о нем миссис Хэмли. Поэтому причина изменившегося отношения миссис Гибсон была не в нем. И все же теперь он стал желанным гостем, ему позволялось приходить в любое время. Его шутливо упрекнули за то, что он воспринял слова миссис Гибсон так буквально, и за то, что никогда не приходил до ланча. Но он ответил, что у нее есть веские причины так говорить, и он должен уважать их. И это было сказано с простотой и без оттенка злобы. Дома, в разговорах в кругу семьи, миссис Гибсон постоянно строила планы, как свести Роджера и Синтию вместе, так очевидно желая довести дело до помолвки, что Молли рассердилась на сеть, расставленную так явно, и на слепоту Роджера, который так охотно шел в ловушку. Она забыла, что этому предшествовало его желание, забыла о давних признаках его отважной любви к прекрасной Синтии. Она видела только заговор, в котором он был жертвой, и Синтию в виде сознательной или пассивной приманки. Она понимала, что не смогла бы так поступить, как Синтия, никогда, даже чтобы завоевать любовь Роджера. Синтия слышала и видела столько домашней подоплеки, и все же она приняла роль, предназначенную ей! Несомненно, эта роль будет сыграна ею неосознанно; она сделает это естественно; но потому, что так было установлено — правда, только намеками — Молли сопротивлялась, уходила, например, когда ожидалось, что она останется дома, или засиживалась в саду, когда планировалась длительная прогулка за город. Наконец, из-за того, что она не могла перестать любить Синтию, она решила верить в то, что Синтия совершенно не знает обо всех обстоятельствах; но лишь с усилием заставила себя в это поверить.

Может быть, очень приятно «играть с Неэрой на приволье, Амариллиде кудри потрепать»,[95] но у юношей из этой прозаичной Англии в начале независимой жизни имеется много других забот, которые занимают их время и мысли. Роджер был членом научного общества Тринити, и со стороны, конечно, казалось, что его положение, пока он предпочитает оставаться неженатым, очень стабильное. Тем не менее, не в его натуре было погрязнуть в бесславной праздности, даже если в его распоряжении была стипендия. Он предвкушал деятельную жизнь, но в каком направлении, еще не определился. Он знал свои таланты и склонности и не желал, чтобы первые были зарыты в землю, а последние, которые он считал одаренностью, подходящей для некого специфического занятия, не принимали во внимание или разрушали. Ему скорее нравилось укреплять свои собственные силы, чтобы проложить путь к цели, когда однажды он ясно ее увидит. Он отложил достаточно денег для своих личных нужд, очень скромных, и для поддержки любого предприятия, в котором он мог бы принять участие. Остальная часть его доходов принадлежала Осборну; подобная помощь деньгами необычайно упрочила узы, связывавшие обоих братьев. И только мысли о Синтии выводили Роджера из равновесия. Сильный мужчина во всем остальном Роджер рядом с ней оказывался ребенком. Он знал, что не может жениться и сохранить стипендию; он намеревался воздержаться от выбора какого бы то ни было занятия или профессии, пока не найдет то, что придется ему по душе, поэтому в ближайшем будущем… в ближайшие несколько лет, он не смог бы жениться. И все же он продолжать искать приятного общества Синтии, слушать музыку ее голоса, купаться в ее свете и питать свои чувства всеми возможными способами, как неразумное дитя. Он знал, что это глупо, и все же продолжал это делать; возможно, это заставляло его сочувствовать Осборну. Роджер ломал голову над состоянием дел Осборна намного чаще, чем утруждал себя сам Осборн. На самом деле старший брат в последнее время стал таким болезненным и вялым, что даже сквайр не противился больше его желанию часто менять обстановку, хотя прежде он так много ворчал по поводу неизбежных трат, которые оно вызывало.

— В конце концов, его путешествия не так дорого обходятся, — сказал как-то сквайр Роджеру. — Обычно он приходил и просил у меня двадцать, а теперь просит пять. Но он и я, мы не находим общего языка, вот что с нами! Мой словарь (только он назвал его «словар») понимают неправильно из-за этих пресловутых долгов… которые он никогда не объяснит мне и не расскажет о них… он всегда держит меня на почтительном расстоянии, когда я заговариваю об этом… он отталкивает, Роджер… меня, своего старого отца, которого любил больше всех, когда был маленьким.

Сквайр так часто задумывался об этом таинственном молчании, что постоянно размышляя над одной и той же темой, он становился более замкнутым и мрачным, чем при общении с Осборном, негодуя из-за того что сын отвергает его любовь. Столь часто, что Роджер, который не желал быть вместилищем жалоб отца на Осборна, был вынужден прибегать к отвлекающему средству — к обсуждению дренажных работ. Сквайр очень остро воспринял слова мистера Престона об увольнении рабочих; они повторяли упреки его собственной совести, хотя он неоднократно повторял Роджеру:

— Я ничего не мог поделать с этим… что я мог? У меня иссякли все наличные… мне хотелось, чтобы земля высохла так же, как я сам, — слова, которым он печально улыбнулся, вырвались у него прежде, чем он сам их осознал. — Что я должен был делать, Роджер, я спрашиваю тебя? Я знаю, я был в ярости… я много сделал, чтобы стать таким… и может быть, я не подумал о последствиях, как мне следовало сделать, когда я отдал им распоряжение уходить. Но я не мог бы поступить иначе, даже если бы хладнокровно размышлял в течение года. Последствия! Я ненавижу последствия; они всегда против меня, всегда. Я настолько связан, что не могу удрать, и вот «последствие» того, что имеешь собственность так чертовски хорошо обустроенную. Мне бы хотелось никогда не иметь предков. Да, смейся, сынок! Мне радостно видеть, как ты смеешься, после вытянутого лица Осборна, которое при виде меня всегда вытягивается еще больше!

— Послушайте, отец! — внезапно произнес Роджер. — Как-нибудь я найду деньги для дренажных работ. Доверьтесь мне, дайте мне два месяца, чтобы начать действовать, и у вас будет немного денег, во всяком случае, для начала.

Сквайр посмотрел на него, и его лицо осветилось, как у ребенка, которому пообещал удовольствие тот, кому он мог доверять. Он посерьезнел, но, однако, сказал: — Но как ты справишься? Это достаточно тяжелая работа.

— Не беспокойтесь. Я справлюсь… на первых порах около сотни… я не знаю, как… но помните, отец, я — старший рэнглер и «многообещающий молодой писатель», как назвали меня в той рецензии. О, вы не знаете, какой прекрасный парень достался вам в сыновья. Вам стоит прочитать ту рецензию, чтобы узнать обо всех моих замечательных достоинствах.

— Я знаю, Роджер. Я слышал, как об этом говорил Гибсон, я заставил его рассказать мне. Я бы понял ее лучше, если бы они называли животных по-английски, а не вставляли в нее так много своих французских словечек.

— Но это был ответ на статью французского автора, — защищался Роджер.

— Я бы оставил его в покое! — настоятельно сказал сквайр. — Нам пришлось бить их, и мы сделали это при Ватерлоо. Будь на твоем месте, я бы не унижался, отвечая на их ложь. Но я справился с заметкой, несмотря на все их латинские и французские слова. Я это сделал, и если ты сомневаешься во мне, просто посмотри в конец огромного гроссбуха, переверни его и ты найдешь, что я переписал замечательные слова, которые они сказали о тебе: «внимательный наблюдатель», «англичанин с крепкими нервами», «подающий надежды философ» О! Я могу произнести их почти наизусть, всякий раз, когда я расстроен безнадежными долгами или счетами Осборна или запутался в расчетах, я переворачиваю гроссбух и выкуриваю трубку, пока читаю эти выдержки из рецензии, в которых говорится о тебе, сынок!

Глава XXXII

Грядущие события

Роджер перебрал в уме много планов, с помощью которых он мог бы получить достаточно денег для достижения желаемой цели. Его экономный дед, занимавшийся торговлей в городе, сохранил несколько тысяч и оставил их своей дочери при условии, что если она умрет раньше своего мужа, тот сможет воспользоваться пожизненными процентами с этой суммы, а в случае смерти обоих супругов их второй сын не вступит в право наследования, пока ему не исполнится двадцать пять лет, а если и он умрет, не достигнув этого возраста, деньги, что достались бы ему, перейдут к одному из его кузенов с материнской стороны. Короче говоря, старый торговец предпринял столько мер предосторожности относительно своего наследства, словно у него были десятки тысяч. Конечно, Роджер мог бы проскользнуть сквозь все эти сети, застраховав свою жизнь до достижения указанного возраста, и, возможно, любой юрист предложил бы ему сделать подобный шаг. Но ему не нравилось, что посторонние узнают о том, что его отец испытывает недостаток в деньгах. Он получил копию завещания деда в Коллегии юристов по гражданским делам и подумал, что все возможные случайности, оговоренные в нем, откроются свету природы и здравого смысла. Он немного ошибался, но, тем не менее решил, что деньги, которые у него будут, послужат для того, чтобы выполнить обещание, данное отцу, и для скрытой цели — привносить в жизнь сквайра некую заинтересованность, чтобы отвлечь его от сожалений и забот, от которых он почти пал духом. «Роджер Хэмли, старший рэнглер и член научного общества Тринити, предлагавший наивысшую цену за ремесло, каким бы простым оно не было», сейчас снизошел до роли обычного покупателя на торгах.