Читать интересную книгу Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

забыть о делах, забыть о неприятном, побывать за городом в тех местах, с которыми связаны дорогие мне воспоминания. Пригласил вас составить мне компанию, а вы, ядовитый человек, портите мое сентиментальное путешествие, не даете настроиться на лирическую волну. Да, у вас редкий талант портить людям настроение. Не замечали за собой этого дарования?

— Замечал, как не заметить, — Пашков отвернулся к окну. — Вы бы заранее предупредили, что собираетесь посетить места, дорогие своему сердцу. А я бы отказался составить вам компанию. Всякий раз перед днем рождения и Новым годом у меня портится настроение. Я вспоминаю прожитую жизнь, от этого лучше на душе почему-то не делается. Как правило, я порчу настроение окружающим. Если уж взяли меня с собой, терпите. Вообще-то лучше было девушку пригласить, на вашем месте я так бы и сделал.

— Хорошо, в следующий раз здесь вместо вас будет сидеть молодая жизнерадостная особа.

Сайкин поставил на колени спортивную сумку и, расстегнув «молнию», вытащил бутерброды с вареным мясом, завернутые в фольгу. Он снял обертку.

— Не могу больше терпеть. Угощайтесь, ядовитый вы гриб. В сумке столько бутербродов, что хватит на роту голодных солдат, а может, и на две роты.

— Вкусно, — сказал Пашков, откусив бутерброд со свининой. — Эх, в молодости мяса не было, в старости зубов не стало.

— Судя по тому, что меня вы кусаете довольно больно, зубы на месте, — Сайкин жевал бутерброд с говядиной. — Молодец Люда, умеет готовить. Это бывшая домработница Крыленко. Хотел ее вам по дружбе уступить, но вовремя отказался от этой альтруистической идеи. Она приготовила мне обед, после этого отпустить ее я уже не смог. Это оказалось выше моих сил. У Люды вместо головы кулинарная энциклопедия. Вам, Алексей Дмитриевич, так и быть, найду другую талантливую домработницу.

— Не стоит себя утруждать, — Пашков сосредоточенно жевал. — Я уже привык один хозяйствовать.

— Хорошая пища продлевает жизнь и, что особенно важно, творческое долголетие, — наставительно изрек Сайкин. — Кстати, как ваши творческие достижения, опять не пишете или кризис миновал?

— Миновал, к вашей радости, — буркнул Пашков и тут же пожалел, что не соврал.

— Вот и прекрасно, — обрадовался Сайкин, сунув в рот остаток бутерброда, отряхнул ладони от хлебных крошек. — Есть один замысел. Неплохо бы вывести положительного героя…

— Из сословий коммерсантов? — Пашков скривил рот. — Он живет ради будущего, имеет прекрасную репутацию среди себя подобных и много жертвует на благотворительность. Такой положительный герой вам нужен? Воплощайте свои замыслы в бетоне, вы же строитель. С писанием я сам разберусь.

— Вот опять вы кусаетесь. — Сайкин вытащил следующий бутерброд с говядиной.

— Надоели советы, — рассердился Пашков. — Почему-то писателям советуют все кому не лень. Давать советы писателям чуть ли не признак хорошего тона.

— Простите. — Сайкин, зажав бутерброд в зубах, поднял руки вверх. — Больше не буду. Только хотел сюжет предложить, думал, понравится.

— Сюжетов вокруг более чем достаточно, в них не нуждаюсь, — ответил Пашков и, довольный капитуляцией Сайкина, дожевал бутерброд, и отвернулся к окну.

Бесконечное снежное поле, у горизонта отпечатался на небе черный лес с острыми макушками елей. Пашков вытащил из кармана мятую пачку сигарет и пустил в приоткрытое окно струйку дыма. Он думал, что нынешний Новый год действительно получится невеселым. Чего доброго, заявится Сайкин. Скажет, мол, заглянул на минуту, а просидит до утра, будет давать советы, пить коньяк за творческое долголетие, говорить банальности. Хотя черт с ним, путь приходит, если захочет. Лучше уж Сайкин, чем сидеть перед телевизором в одиночестве.

Пашков повернулся к Сайкину. Тот, развалившись на сиденье, дожевывал бутерброд. Пашков снова уставился в окно и принялся рассматривать пустое снежное поле. «Что там сказал Сайкин про Новый год? — думал Пашков. — Очередную банальность о новом рубеже, точке отсчета. Да, придется привыкать к одиночеству».

* * *

После отъезда брата в Америку в городе не осталось ни одного родного человека, — Пашкову сделалось неуютно от этой мысли.

«Погоди, ты еще обратно вернешься», — сказал он брату по дороге в Шереметьево. «Пешки назад не ходят», — сказал брат. «Черт с тобой, живи, где хочешь», — ответил Пашков. Брат ничего не сказал, в мыслях он был уже далеко. Жена брата плакала, то и дело пряча нос в мокрый платок. «Живи где хочешь, хоть на краю света, если ты там будешь счастлив», — повторил Пашков. «Срать я хотел на твое счастье», — сказал брат.

Его жена заплакала еще горше. «Он на все срать хотел», — сказала она, выдернув из платка красный нос. «Давай остановим машину, собери в платок горсть родной земли», — сказала она вдруг. «Ничего более пошлого эта особа придумать не может, — подумал со злостью Пашков. — Горсть родной земли с обочины. Она в своем репертуаре». «На обочинах только снег, — сказал он вслух. — Когда весной подсохнет, пришлю вам килограмм родной земли ценной бандеролью». «Пришли, если сможешь», — ответила она.

Пашков подумал, что в переломные моменты жизни людям почему-то изменяет чувство юмора, а жаль, в эти моменты как раз надо над чем-нибудь посмеяться. Он смотрел на дешевые разноцветные чемоданы брата, лежавшие друг на друге в задней части микроавтобуса. Замки одного из чемоданов были сломаны, и этот чемодан пришлось перевязать брючным ремнем и веревкой крест накрест.

Как назло, именно этот чемодан попросили раскрыть таможенники в Шереметьево. Брат долго возился уже по ту сторону турникетов, снова перевязывая чемодан ремнями и веревкой, тихо матерился себе под нос, справившись с чемоданом, вспомнил о старшем брате и жене, помахал им ладонью, повернулся и повез свою перегруженную вещами тележку к следующему таможенному посту.

За Вячеславом Дмитриевичем следовали старшие дети, Герман и Ирина. Рядом с Пашковым осталась жена брата с красным, распухшим от слез лицом. «Ничего, — сказал Пашков и подумал, что сейчас братова жена похожа на заплаканную обезьяну. — Ничего, — повторил он. Слова утешения не приходили, и он сказал первое, что пришло в голову. — Скоро вы воссоединитесь». Потом он бесцельно бродил по залу, разглядывая витрины с образцами французской парфюмерии, и ожидал, когда же жена брата приведет себя в порядок в туалете.

Ему хотелось дотерпеть до того момента, когда самолет взлетит, но об отлетах в зале не объявляли. Пашков переводил взгляд из стороны в сторону, с освещенных витрин на озабоченные людские лица, на черное табло с белыми буквами и думал, может, брата сейчас вернут, выведут под руки таможенники в форме, потому что он не указал по непонятным причинам в декларации золотую цепочку и два обручальных кольца, свое и жены. И вот теперь его сняли с рейса и ведут выяснять обстоятельства происшествия в служебное помещение. Следом