— Конечно. Все замечательно. А у вас?
Так и случилось. Аня снова оглянулась на секунду, улыбнулась еще шире, произнесла громче обычного, потом же вряд ли осознанно потянулась к той самой шторе уже пальцами, скомкала ткань, с неправдоподобным интересом глядя на нее.
— Я завтра уезжаю. На выходные.
Корней произнес, следя за реакцией. И она не заставила себя долго ждать — короткий взгляд. Без улыбки. Грустный.
Потом кивок и с дикой силой сжатые на ткани пальцы.
— В Днепр. К родителям.
Мужчина и сам не знал, с чего вдруг решил уточнить. В изначальный план это не входило. Впрочем, как и само предупреждение. Ведь какая девочке разница, ночует он дома или нет?
Но судя по тому, что она прерывисто выдохнула, отпуская ткань, разница была.
— Хорошей дороги. И хорошо провести время. Родители… Скучают, наверное…
— Ты плачешь что ли?
Аня начала говорить, Корней перебил, сделал шаг в комнату, сощурился, приглядываясь…
Похоже, попал в точку. Потому что Ланцова тут же отвернулась к окну окончательно, начала усиленно качать головой.
— Нет! Вы что! Нет! Просто ветер на улице, а у меня всегда слезы, если ветер.
И моментально отрицая свои же слова, потянулась к щекам, смахивая с них влагу.
— Тут ветра нет.
И снова Корнею бы принять идиотское объяснение, отмахнуться, выйти, не докапываться, но он зачем-то делает еще несколько шагов к Ане, отмечая, что девочка синхронно отступает, хотя уже особо некуда, оглядывается, смотрит будто испуганно, и снова проводит по щеке, растирая слезу.
— Тебя кто-то обидел?
Корней спрашивает, останавливаясь на расстоянии метра. Скорее всего интуитивно понимая, что ближе подходить не стоит.
Аня несколько секунд смотрит туда, где мужская рука покоится в кармане… Потом только в лицо.
— Нет, конечно. Ветер. Я же говорю…
И врет. Откровенно врет, глядя в глаза.
И это отзывается в Корнее раздражением. А еще желанием вывести на чистую воду. Зачем ему это — непонятно. Но сдержаться сложно.
Анины глаза все так же были влажными. Корней стоял достаточно близко, чтобы видеть, как потихоньку краснеют… И если раньше она обязательно бы тут же отвела взгляд, ведь обоим было очевидно — она врет, а он «съедает» эту ложь, то сегодня смотрела, пока смотрел он.
— Отсутствие меня в квартире не отменяет необходимость следовать правилам. Надеюсь, ты это понимаешь… — опустила взгляд, лишь когда Высоцкий перевел тему. Даже для себя довольно резко. Просто вдруг вспомнил о букетах. Решил предупредить.
— Понимаю, — Аня покорно кивнула, глотая замечание о том, что нарушать не собиралась.
— Хорошо, что понимаешь. Плохо, что врешь.
На сей раз Аня уже даже не вскидывала взгляд. Продолжая смотреть мужчине под ноги, грустно хмыкнула.
— Скорее занимаюсь самообманом.
А потом произносит что-то совсем для Корнея непонятное…
— Ты цветы забыла. Снова. Умрут ведь. Не жалко?
— Цветы… — Аня повторила, поднимая взгляд от ног до груди. Смотря то ли на нее, то ли сквозь… Очень странная сегодня. Или всегда такая, просто он раньше не обращал внимания? — Да, конечно. Я поставлю. Сейчас в душ схожу и…
От груди снова к лицу… И в очередной раз натянуто улыбается…
— Вы не волнуйтесь, Корней Владимирович, у меня все хорошо. Правда. И я вам квартиру не разнесу за выходные. Все будет нормально. Я умею тише мыши. Вы же знаете…
— Знаю. Иногда даже слишком.
И вроде бы нет повода ее колоть, а Корней все равно не сдержался. Видно было, что она будто формирует вокруг себя скорлупу. И эта скорлупа ему не нравилась.
И даже на замечание Аня отреагировала нетипично. Раньше покраснела бы, потеряв дар речи, а сегодня усмехнулась, как усмехнулся бы он. Зачем-то потянулась к его пиджаку, сняла с него волосинку. Длинную, вьющуюся спиралью.
— Это мое, кажется, — покрутила в пальцах, снова грустно улыбаясь. — Мне при всем желании вам не угодить. Я уже смирилась. Даже обращаться без отчества не могу — язык не поворачивается. А вы просили ведь.
— Я переживу.
Корней зачем-то следил за тем, как Аня продолжает крутить между пальцами волосок, сосредоточив на нем взгляд… Потом смотрит мужчине в глаза, и как-то порывисто, будто излишне решительно, как для такого простого действия, позволяет ему выпасть из пальцев под ноги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вы — да. Вы без проблем переживете… — говорит довольно тихо, параллельно расправляя плечи, вдыхая, будто тут же немного вырастая. — А я что-то придумаю. Спокойной ночи…
И сама прерывает диалог, обходит мужчину, оставляя в спальне, скрывается уже в ванной.
Мужчину со странным желанием зачем-то постучаться еще и в ту дверь, но ее Аня замыкает уже на замок.
Глава 39
— Прости меня еще раз, Ань. Глупо получилось как-то…
Захар повернул к Ане голову, глядя не дольше полсекунды в глаза, еле заметно улыбаясь, действительно извинительно, а потом опуская взгляд.
И Аня поступила так же.
— Брось. Ты ни в чем не виноват. Не знал же, что родители приедут раньше времени…
Произнесла негромко, глядя на плотный джинс на коленях, и сжавшие их же пальцы…
Они сидели в салоне автомобиля. И если бы не тихий рокот мотора, тут же погрузились бы в неловкую тишину. Ведь ни Захару, ни Ане нечего было сказать. Оба планировали провести субботнюю ночь не так — не под подъездом Высоцкого в автомобиле отца Захара, толком не зная, что сделать, что сказать и как разойтись… А совсем иначе.
Захар намекал на это давно, а Аня…
Решилась в тот вечер, когда Высоцкий сообщил, что уезжает на выходные в Днепр.
Решилась не из чувства протеста или из желания мстить, а потому, что хотелось саму себя убедить в том, что мосты сожжены, и дальше носиться с влюбленностью в недосягаемого Корнея Высоцкого смысла нет. Убедить окончательно и бесповоротно. Сковать себя верностью. Верностью Захару, который… Который не заслуживает, чтобы полные сомнений девочки ставили над ним эксперименты.
Когда Аня озвучила Захару свое желание — то и дело краснея, запинаясь, отводя взгляд — парень поверил не сразу. Сначала даже рассмеялся, считая, что разыгрывает, а потом… Быстро сложил все в голове и по счастливой случайности выяснил, что родителей на выходных дома не будет, а значит… Можно.
Зажегся, будто свеча. И Аня его понимала. Жаль только, разделить энтузиазм не могла. Списывала на то, что все девушки, наверное, боятся в первый раз. И отмахивалась от мыслей, что нормальные не планируют его для себя таким, как планировала она… С нелюбимым. Будто себе же в наказание…
Но что она может сделать еще, чтобы прекратить наконец-то собственную агонию, Аня не знала. А каждый взгляд, разговор, мысль о Высоцком делали только больнее.
Когда он зашел в ее комнату в тот день — она почти сразу покрылась мурашками. И чем ближе подходил — тем сильнее ощущала болезненную тягу сделать шаг навстречу.
Когда сказал, что уезжает на выходные — тут же будто в очередной раз умерла, ведь подумала, что уезжает с той — другой… А потом ожила, когда уточнил, что к родителям.
Но ненадолго, ведь глупая голова тут же язвительно напомнила, что это ничего не меняет. И Аню ближе для него не делает.
И как бы ни храбрилась — тут же на глазах выступили слезы. Который Высоцкий зачем-то заметил. О виновнике которых зачем-то спросил…
Стоило прозвучать его тихому «тебя кто-то обидел?», как возникла отчаянная мысль ответить честно.
Вы. Вы обидели, Корней Владимирович. Тем, что забрались под кожу, побежали по венам, оккупировали мысли, парализовали сердце. Непонятно только, зачем это сделали, если вам этот букет совершенно не нужен. Если знай вы о нем, скорее всего он раздражал бы вас так же, как те цветочные, которые она "разбросала" по квартире…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В тот момент с языка готова была сорваться тирада, а глаза цеплялись за руку, которую он держал в кармане… И безумно ххотелось, чтобы она прошлась по щеке, стирая слезы. Его рука, а не собственные пальцы.