Читать интересную книгу Короли и капуста (сборник) - О. Генри

Но миниатюрная художница-миниатюристка повалилась на кушетку, зарыдала в голос, и носик ее уперся в грубую обивку. Здесь скрывалось что-то большее, чем чувство художника, оскорбленного видом скверной литографии.

Хетти поняла. Она давно смирилась со своей ролью. Как мало у нас слов, которыми мы пытаемся описать свойства человека! Как только мы заговариваем о чем-нибудь абстрактном, мы тут же теряемся. Чем ближе к природе слова, слетающие с наших губ, тем лучше мы их понимаем. Выражаясь фигурально, есть люди Головы, некоторые – Руки, есть Мускулы, есть Ноги, есть Спины, несущие тяжелую ношу.

Хетти была Плечом. Плечо у нее было костлявое, острое, но немало людей, встреченных ею на жизненном пути, клали на него голову – как метафорически, так и буквально, – и изливали на него половину своих горестей. Подходя к жизни с анатомической точки зрения, которая ничем не хуже любой другой, Хетти была просто предназначена стать Плечом. Едва ли у кого-нибудь найдутся более располагающие к доверию ключицы.

Хетти было всего тридцать три, и она еще не перестала чувствовать боль всякий раз, когда юная хорошенькая головка склонялась к ней в поисках утешения. Но один взгляд в зеркало всегда служил ей лучшим успокоительным и болеутоляющим. И на этот раз она бросила кислый взгляд в растресканное старое зеркало, висящее на стене над газовой горелкой, немного притушила огонь под кипящей говядиной с картошкой, подошла к кушетке и прижала к себе головку Сесилии.

– Ну же, милая, расскажите мне, – попросила она. – Теперь я вижу, что вы плачете не из-за плохой картины. Вы встретились с ним на пароме, да? Ну же, Сесилия, дорогая, расскажите… расскажите все своей… тете Хетти.

Но юность и отчаянье сначала должны излить избыток вздохов и слез, что подгоняют барку романтики к желанным островам. Вскоре, однако, прильнув к жилистой решетке исповедальни, кающаяся грешница – или благословенная причастница священного огня? – просто и безыскусно повела свой рассказ.

– Это было всего три дня назад. Я возвращалась на пароме из Джерси. Старый мистер Шрум, торговец картинами, сказал мне, что один богач в Ньюарке хочет миниатюру – портрет своей дочери. Я поехала к нему и показала несколько своих работ. Когда я назвала цену пятьдесят долларов, он рассмеялся, противно, точно гиена, и сказал, что портрет углем, в двадцать раз больше моей миниатюры, обойдется ему в каких-нибудь восемь долларов.

Все, что у меня было – ровно на обратный билет на паром в Нью-Йорк. Мне было так плохо, что жить не хотелось. Наверное, что-то такое было видно по моему лицу, но я заметила, что он сидит и смотрит на меня, будто все понимает. Он был красив, но, главное, у него такое доброе лицо. Когда ты устал, несчастен и в отчаянии, доброта значит больше, чем что-либо другое.

Когда я впала в такое отчаяние, что у меня просто уже не было сил бороться, я встала и медленно вышла через заднюю дверь каюты. На палубе никого не было, и я быстро перелезла через поручни и бросилась в воду О, друг мой, Хетти, там так холодно, так холодно!

На какой-то миг мне захотелось обратно в «Валламброзу», голодать и надеяться. А потом я онемела, и мне стало все равно. А потом я вдруг почувствовала, что в воде рядом кто-то есть и поддерживает меня. Оказывается, он пошел за мной и прыгнул в воду, чтобы спасти меня.

Нам бросили какую-то штуку вроде большой белой баранки, и он заставил меня продеть в нее руки. Потом паром дал задний ход, и нас втащили на палубу. О, Хетти, как же мне стало стыдно своей слабости, что я решила утопиться; да и волосы растрепались и прилипли, так что я представляла то еще зрелище.

А потом пришли какие-то мужчины в синем, я дала им свою карточку, а он объяснял, что я стояла на краю палубы, уронила сумочку в воду, перегнулась через перила, чтобы достать ее, и выпала за борт.

И тут я вспомнила, как читала в газете, что людей, которые пытались покончить с собой, сажают в тюрьму вместе с убийцами, и мне стало очень страшно.

А потом какие-то дамы отвели меня в кочегарку, высушили и расчесали мне волосы. Когда паром причалил, он проводил и посадил меня в кеб. Он сам промок насквозь, но смеялся, будто это все веселая шутка. Он просил мое имя или адрес, но я не сказала, так мне было стыдно.

– Ну и зря, детка, – мягко сказала Хетти. – Подождите немного, я притушу огонь. Эх, боже мой, ну почему у нас нет лука…

– А потом он поднял шляпу, – продолжала Сесилия, – и сказал: «Ну, ладно. Но я все равно вас разыщу. Я намерен получить вознаграждение за спасение утопающих». А потом он заплатил кебмену, велел, чтоб тот отвез меня, куда скажу, и ушел. А что за вознаграждение, Хетти?

– Имущество, полагающееся за спасение утопающего в качестве вознаграждения, – объяснила Хетти. – Вы, должно быть, впечатлили этого молодого героя.

– И вот уже три дня, а он все никак не нашел меня, – простонала миниатюристка.

– Не торопите время, – сказала Хетти. – Город большой. Подумайте, сколько девушек с мокрыми волосами ему надо осмотреть, прежде чем он узнает вас. Жаркое получается на славу – эх, только вот без лука! Я бы даже на зубчик чеснока согласилась, если бы он у нас был.

Мясо с картофелем весело булькало, распространяя соблазнительный аромат, в котором, однако, явно не хватало чего-то очень нужного, и это вызывало смутную голодную тоску, неотвязное желание раздобыть недостающий ингредиент.

– Я почти утонула в этой ужасной реке, – сказала Сесилия, вздрогнув.

– Воды маловато, – сказала Хетти, – в жарком, я говорю. Сейчас пойду наберу.

– Хорошо пахнет, – заметила художница.

– Это Северная река-то? – возразила Хетти. – Как по мне, так она пахнет не лучше мыловаренного завода и мокрых сеттеров… Ах, вы про жаркое? Да, только луку в него бы… Слушайте, а как вам показалось – деньги у него есть?

– Главное, мне показалось, что он добрый, – сказала Сесилия. – Уверена, он богат; но это так мало значит. Когда он платил кебмену, я случайно заметила, что у него в бумажнике сотни и тысячи долларов. А сквозь двери кеба я видела, что он уезжал с паромной станции на машине, а шофер дал ему свою медвежью доху, потому что он весь промок. И это было всего три дня назад.

– Как глупо! – только и сказала Хетти.

– Но шофер ведь не промок, – пролепетала Сесилия. – И машину он повел очень хорошо.

– Да я о вас, – пояснила Хетти. – Что не дали ему адреса.

– Никогда не даю свой адрес шоферам, – горделиво сказала Сессилия.

– А как он нам нужен! – удрученно воскликнула Хетти.

– Зачем?

– В жаркое, разумеется – ну, я все о луке.

Хетти взяла кувшин и отправилась к крану в конце коридора.

Когда она подошла к лестнице, с верхнего этажа как раз спускался молодой человек. Он был прилично одет, однако бледен и измучен. В его глазах была мука физического или душевного свойства. В руке он держал луковицу – розовую, гладкую, ровную, сияющую луковицу величиной с карманные часы.

Хетти остановилась. Молодой человек тоже. Во взгляде и позе продавщицы было что-то от Жанны д’Арк, от Геркулеса, от Уны – роли Иова и Красной Шапочки сейчас не годились. Молодой человек остановился на последней ступеньке и отчаянно закашлялся. Он почувствовал, что его загнали в ловушку, атаковали, взяли штурмом, обложили данью, ограбили, оштрафовали, запугали, уговорили, сам не зная почему. Всему виной был взгляд Хетти. В нем ясно виделось, как взвился на верхушку мачты черный пиратский флаг и ражий матрос с ножом в зубах взобрался с быстротой обезьяны по вантам и укрепил его там. Но молодой человек еще не знал, что причиной, по которой он едва не был пущен ко дну, и даже без переговоров, был его драгоценный груз.

– Ради бога, простите, – сказала Хетти настолько сладко, насколько позволял ее кислый голос. – Но не нашли ли вы эту луковицу здесь, на лестнице? Пакет оказался дырявым, и я как раз пришла поискать ее.

Молодой человек с полминуты прокашливался. Он выгадывал время, чтобы собраться с мужеством для защиты своей собственности. Крепко зажав в руке свое слезоточивое сокровище, он дал решительный отпор свирепому грабителю, покушавшемуся на него.

– Нет, – отвечал он в нос, – я не нашел ее на ступеньках. Мне дал ее Джек Бевенс с верхнего этажа. Если не верите, можете сами его спросить. Я даже подожду.

– Да знаю я Бевенса… – уныло сказала Хетти. – Он пишет книги и вообще всякую ерунду для тряпичников. На весь дом слышно, как его ругает почтальон, когда возвращает слишком толстые конверты. Скажите… а вы тоже живете в «Валламброзе»?

– Нет, – ответил молодой человек. – Я иногда прихожу повидать Бевенса. Он мой друг. Я живу в двух кварталах отсюда.

– А что вы собираетесь сделать с этой луковицей?.. Простите, конечно, за такой вопрос, – спохватилась Хетти.

– Съесть ее.

– Сырой?

– Да, как только доберусь домой.

– А у вас что, ничего нет в прикуску? Молодой человек замялся на минуту.