– Очень хорошо, печатай.
– Он сказал, что надо кое-что сделать.
– Я все сделал, печатай, печатай.
– Прямо с колес я пустить не могу. У нас очень большой портфель, писатели ждут по году.
– Несерьезно, Сережа. Ты имеешь указание секретаря ЦК партии. Чего тебе еще нужно?
– Никакого указания Яковлев не дал, я ему жаловался, что не пропускают Тендрякова, и он сказал: «Есть еще интересный роман Рыбакова». Это не указание, а просто читательское мнение…
– Я ваших тонкостей не понимаю, решай: будешь печатать роман или нет?
– Я должен подумать, мы еще вернемся к этому, – уклончиво ответил он.
Итак, Яковлев осторожно зондирует почву, возможно, после нашего утреннего разговора хочет действовать через Баруздина. Но отношение Баруздина к роману, а главное, к Сталину мне известно, нахлебаюсь я с ним.
Тут же разыскал Ананьева:
– Торопись, Толя, один главный редактор журнала уже закидывает удочку насчет романа.
– Кто этот главный редактор?
– Сказать не могу, не имею права. С ним говорил Яковлев, одобрил роман.
– Обманул тебя твой главный редактор. Ничего ему Яковлев не мог сказать, ведь он не читал романа, так ведь? Читал Яковлев твой роман?
– У него спроси.
– И спрашивать не буду. Съезд заканчивается, слышал выступления? Хоть один произнес это имя?
– Какое имя?
– Сталина. Его даже упоминать нельзя – ни за, ни против. А ты хочешь, чтобы твой роман напечатали. Ты знаешь мое отношение к «Детям Арбата». Два года уже, как я с ними разбежался, а меня мордой об стол. Второй раз не хочу.
Получили от машинистки новый вариант романа. Вычитали с Таней. Ошибок полно, надо забеливать, подклеивать, перепечатывать абзацы, страницы…
Отвез рукопись в ЦК Кузнецову, помощнику Яковлева. Он забыл выписать мне пропуск, но охранники, узнав, что я автор «Кортика», связались с ним, пропустили. Кузнецов долго извинялся: думал, я знаю его внутренний телефон, позвоню снизу. Сын бывшего секретаря Ленинградского обкома А. А. Кузнецова, расстрелянного по приказу Сталина в 1950 году по известному «Ленинградскому делу», относился ко мне с симпатией. Красивый брюнет лет сорока, однако глаза типично «псковские» – серые, холодные, смотрят прямо на собеседника. Но и я, как всегда в таких случаях, вперся в него взглядом. Опустить глаза пришлось ему.
Я положил на стол рукопись и письмо Яковлеву, где коротко изложил, что именно я сделал, и повторил, что ни в каких обсуждениях участвовать не буду, его, Яковлева, требования выполнил, этот вариант последний , прошу или передать роман для публикации, или вернуть мне, я сам решу его судьбу.
Кузнецов прочитал письмо, покачал головой.
– Но ведь сейчас положение в Союзе писателей изменилось, выбрано представительное бюро, так сказать, мозговой центр, теперь сами писатели будут решать судьбу литературы.
– Бюро – это аппаратные игры, Валерий Алексеевич, мертворожденная организация. Власть у тех, у кого на столе правительственный телефон – вертушка, они по-прежнему будут душить литературу. Я свой роман на удушение не отдам, так прямо и скажите Александру Николаевичу.
– Александр Николаевич будет огорчен, он да и все мы считаем, что на съезде многое сдвинуто с места.
– Будут публиковать правду, тогда можно будет говорить о достижениях. Все остальное, простите, болтовня.
– Тут про вас ходит много разговоров, говорят, вы сидели…
Я кивнул на рукопись:
– Прочитайте, все узнаете.
– Обязательно… Говорят, вы воевали…
– Да, в Восьмой гвардейской армии.
– Это та, что была под Сталинградом Шестьдесят второй?
– Та самая.
– А вы знаете, эту армию создал Колпакчи, мой тесть, я женат на его дочери.
– Колпакчи – знаменитый генерал, хорошо воевал. На фронте мы это имя слышали. Жаль, погиб так нелепо.
– Да, авиакатастрофа… Хорошо, Анатолий Наумович, ни о чем не беспокойтесь, все передам Александру Николаевичу – и рукопись, и нашу беседу.
Второй раз Яковлев читать роман не будет, но «по кругу» его не пустит. Скорее всего, передаст Баруздину, скажет, что он от меня требовал, – пусть Баруздин проверит, внес ли я эти поправки, и вообще пусть посмотрит и решит как главный редактор. Мои предположения оправдались частично: Яковлев сказал Баруздину о поправках, но рукописи не переслал – переслать рукопись значило бы дать письменную директиву о публикации. Такой директивы Яковлев давать не хотел, все на словах: обычная цековская манера. 9 августа Баруздин мне позвонил, в тот же день на даче в Переделкине я ему передал рукопись, через неделю он прислал мне свой отзыв. Приведу его заключительные абзацы:
...
«1. Надо снять письмо Николаева Сталину, дабы версия о причастности Сталина к убийству Кирова не была воспринята как реальный факт.
2. Нужен небольшой, но емкий, оптимистический эпилог романа. Негоже заканчивать роман словами: «Россия зальется кровью».
3. Сталин по-прежнему рисуется как откровенный «злодей», циничный, трусливый, слабый, без конца внутренне спорящий с Лениным, в грош не ставящий своих соратников, неуважительно говорящий о русских и евреях, наконец, как нетерпимый, капризный интриган и т. д. и т. п… Невольно возникает вопрос, как же после смерти Ленина мы под руководством этого «злодея» превратили нищую Россию в развитое государство, победили фашизм и как, наконец, под его же руководством восстановили разрушенную немцами страну?..
Поскольку роман по своему объему для журнала неподъемен, встает вопрос о журнальном варианте объемом 18-20 листов. Автор должен убрать из него все категорические излишества по части образа Сталина».
Мой ответ был коротким: «Понятие „журнальный вариант“ – сомнительно. Если роман поддается сокращению, не теряя смысла и художественных достоинств, его надо сократить и в книге. Если он эти достоинства теряет, его нельзя сокращать ни в журнале, ни в книге. Поработаем, и тогда определится окончательный размер публикации».
Сергей Баруздин был человек писучий, ответил и на это письмо. Привожу из него некоторые строки, показывающие, «откуда растут ноги»:
...
«…путем сокращения убрать одностороннее, сугубо субъективное изображение Сталина. Зная соображения А. Н. Яковлева из первоисточника, я не убежден, что ты воспользовался всеми его советами. Договоримся так: „Дети Арбата“ прочитают мои товарищи по редакции, соберемся, попытаемся прийти к общему знаменателю».
Заседание редколлегии журнала состоялось 9 сентября 1986 года. Начал, естественно, Баруздин:
– Толя, все, что я тебе писал, то, что будут говорить здесь товарищи, – это личное мнение каждого. Хочешь – принимай, не хочешь – не принимай, ты автор, тебе решать. Единственное, о чем прошу, – учесть требования Яковлева. Мы с ним говорили ровно час о твоем романе. Яковлев сказал: «Если Рыбаков это сделает, я за эту вещь берусь лично, не будет никакого ИМЭЛа, никакой цензуры». Понял? Роман пойдет зеленой улицей. Без этих поправок Яковлев роман не поддержит, тогда начнутся ИМЭЛ, цензура, там роман зарежут. Выбирай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});