Однако постепенно мастерство и знания распространялись, увеличивая драгоценные излишки, позволяя все большему числу людей читать, писать, изобретать… и тем самым создавать дополнительные богатства, что увеличивало специализацию, и так далее, пока работать на земле не остались лишь немногие, и эти крестьяне тоже стали в основном хорошо образованными специалистами.
На Западе на протяжении всего двадцатого века действовала одна тенденция – постоянная всеобщая профессионализация. К концу тысячелетия почти все, что делали муж и жена для семьи, можно было заменить продуктами или услугами, предоставляемыми рынком или государством. А что взамен? Пилот должен был только водить самолеты, а пожарный тушить пожары. Профессор преподавал, а дантист лечил зубы. Все были в выигрыше. Производительность росла. По всему земному шару распространились дешевые товары. Средний класс зимой ел клубнику, летя из одного полушария в другое. Наука процветала, объем знаний рос быстрее, чем груда принадлежащих человеку вещей.
И вот здесь – некоторым из нас – положение стало казаться угрожающим.
Позвольте увести вас в прошлое, на другой конец долгой жизни, в эпоху до взрывного распространения кибернетики, до появления Всемирной паутины и сетки, в 1970-е годы, когда я начал учиться в Калтехе. Мы, однокурсники, часто по вечерам говорили о суровой логике специализации. Много поколений она была благом, но нам казалось, что впереди нас ждет кризис.
Видите ли, наука продолжала делать открытия – во все убыстряющемся темпе. Чтобы открыть что-то новое, исследователь должен был узнавать все больше. Нам казалось, что такое развитие заставит нас сосредоточиваться на все более малых участках, обуживать области исследований, не думать о лесе, чтобы разглядывать одно дерево. Когда-нибудь новые поколения студентов будут тратить полжизни, чтобы приступить к диссертации. И даже в таком случае как узнать, не дублирует ли кто-то твои усилия – на другом краю света или за соседним холмом?
Такая перспектива – знать все больше о все меньшем – казалась нам устрашающей. Неизбежной. Выхода не было…
…пока, почти в одну ночь, мы не повернули в другом направлении. Наша цивилизация избежала кризиса, сделав технологический шаг в сторону, шаг, который казался до того очевидным, до того легким и изящным, что мало кто его заметил и прокомментировал. Ведь в век Интернета столько будоражащего. Прежний страх перед узкой специализацией стал вдруг казаться все менее понятным, когда биологи начали сотрудничать с физиками и кооперация между разными науками начала расширяться. Вместо того чтобы раздражаться из-за узкоспециализированной терминологии, эксперты разговаривали друг с другом – взволнованно и часто, как никогда!
Сегодня вряд ли кто-то помнит об этой опасности, которая так пугала нас. Ее сменила противоположная тревога – о ней мы поговорим в следующий раз.
Но сначала обдумайте вот что.
Конечно, мы избежали западни специализации, но всем ли среди звезд удалось то же самое? Теперь наше решение кажется очевидным – оседлать цунами! Ответить на поток знаний эклектическим проворством. Отказавшись держаться в границах официальных классификаций, мы позволили знаниям принять новые формы, подкрепляя профессиональное мастерство паводком рьяного любительства.
Но не считайте это само собой разумеющимся! Такой подход не обязательно повторяется повсюду. Если его порождает не какое-нибудь редкое качество нашей природы – природы умной обезьяны. Или чистая удача.
Да и в человеческих культурах это допустили бы далеко не везде. Какая из былых военных, или коммерческих, или наследственных империй разрешила бы применять такую не знающую границ инфосреду, как Интернет? Позволила бы ему проникнуть в каждую башню и каждую лачугу? Или позволила бы выполнять столько дел людям без лицензий?
Можно представить себе, как бесконечное число иных видов – да и наше собственное хрупкое возрождение – идут по сценарию, который мы, студенты, выдумывали в мрачные вечера. Проходят бесконечные тяжелые циклы, в которых специализация – некогда друг – становится злейшим врагом мудрости.
«Рог изобилия Пандоры»32
Возвращение домой
На третий день после приводнения Хакер начал зарабатывать себе на хлеб. Отчасти из чистой скуки – его обеспокоило, что племя странных дельфинов кормит его, как какого-то беспомощного младенца.
К тому же, по мере того как третий день сменился четвертым, четвертый – пятым, и так далее, все сильнее становилось необычное, крепнущее ощущение – за неимением лучшего термина можно назвать так, – что это его, Хакера, племя. По крайней мере временно.
Поэтому, если стая добывала рыбу на обед, он помогал держать рыболовную сеть и старался не вздрагивать, когда загонщики гнали прямо на него косяк рыб – огромная масса серебристых и синих стрел сама казалась огромным существом, бьющимся в смертоносной сети, а также о его маску и руки. Каждый раз челюсть Хакера зудела от напряженного субвокального звука этой схватки и от мощных щелканий китообразных, которыми они одновременно ошеломляли и приманивали свою добычу. Эта сложная многоуровневая песнь, казалось, соединяла в себе искреннее сочувствие к рыбе и почти кошачье наслаждение ее трудным положением.
Думаю, это определяется в первую очередь тем, охотник ты или дичь. Я понятия не имел, что море может быть таким шумным и таким музыкальным. Или что жизнь здесь, внизу, так… безжалостна.
Это не был подводный мир Диснея. У лесного оленя и кроликов промежутки мира и спокойствия гораздо длиннее. Но здесь, внизу? Все время нужно быть настороже.
Вернее, слушать. Текстура вибраций окружала и ласкала Хакера – такого он никогда не испытывал на берегу, – плескалась сложными, переплетающимися песнями опасности, обещаний и далекой борьбы. Конечно, одной из причин такой повышенной чувствительности стал имплантат в зубе. Барабанные перепонки еще не оправились от многодневного ракетного грохота, и имплантат предоставлял звуку иной путь, гораздо более близкий к восприятию дельфинов.
Потом были еще эти глупые игры, в которые мама играла с нами, детьми. Обращалась с нами как с личным виварием.
На самом деле он не жаловался.
Лейси будоражили новые научные достижения, и она использовала мальчиков как добровольные – а порой и ропщущие – объекты экспериментов. Узнав, что человека можно научить эхолокации, она завязывала сыновьям глаза и заставляла ходить, щелкая языком, – так чтобы они слушали звуки, отраженные от стен и диванов… даже от слуг, стоявших в комнате. Оказалось, таким образом можно находить дорогу – конечно, не без синяков и шишек. Позже на вечеринках Хакер находил применение этому навыку, однажды даже заработал премию – торт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});