Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся оставшаяся собственность была поделена таким образом, что три четверти ее отходили Джону, а четвертая часть — Стефенсу. Все права на роман, личный архив Пегги, домашнюю обстановку и личные вещи наследовал Джон.
На последней странице завещания под ее личной подписью приведены имена трех свидетелей. Но учитывая, что день был воскресным, сомнительно, чтобы завещание было заверено ими в тот же день.
Интересно в этом завещании то, что, во-первых, Пегги не упомянула в нем о своем желании ликвидировать архив, что впоследствии привело к самым ожесточенным спорам. А во-вторых, права на «Унесенных ветром» она передала Джону Маршу, человеку, уже тогда стоявшему на пороге смерти, не указав при этом, кто наследует после Джона. Для дочери юриста, а она всегда гордилась этим обстоятельством, всю взрослую жизнь прожившей, имея дело с буквой закона в области авторских прав, подобное упущение было по меньшей мере удивительным. Ведь поскольку сам Джон еще не написал завещания, это означало, что если Марши умирают одновременно, то любые «бессовестные мошенники», которых Пегги всю жизнь опасалась, могут вмешаться и, утверждая, например, что они — дети Маргарет Митчелл, возможно, от первого брака, предъявить свои претензии на ее собственность. А если дело дойдет до суда, процедуры весьма дорогостоящей, то это создаст огромные проблемы для ее ближайших законных наследников — Стефенса и двух его детей.
В январе 1949 года на имя Пегги пришел конверт, в котором находилась вырезка из газеты. Вскрыв его, Маргарет Бох засомневалась: следует ли ей отдать это послание Джону, который был не совсем здоров? В конце концов она отдала конверт самой Пегги, предупредив, что речь идет о ее первом муже. Рука Пегги дрожала, когда она брала конверт.
— С вами все в порядке? — спросила Маргарет Бох, когда Пегги, прочитав газетный листок, положила его на стол.
Пегги не ответила. Минуту-другую она сидела не двигаясь.
— Вы прочли это? — спросила она секретаря.
— Да, — ответила та.
— Какая ужасная смерть, — тихо проговорила Пегги, затем встала и ушла в свою комнату и не выходила до конца дня.
Маргарет Бох не знала, что делать с этой заметкой. Она просто наклеила ее на бумагу и подшила в папку с газетными вырезками, которые собирала Пегги последние тринадцать лет, на букву «А» — Берриен Киннард Апшоу.
«Январь, 13, 1949. Галвестоун, Техас.
Возможно, что Б. К. Апшоу, разбившийся насмерть при падении с пятого этажа отеля в среду, был болен, сообщил работник Армии Спасения, разговаривавший с Апшоу незадолго до его смерти.
Миссис Уна Дин, старший сержант корпуса, сообщила, что этот сорокасемилетний моряк во вторник потерял сознание, когда в доме Армии Спасения с ним случилось «что-то вроде припадка». Придя в себя, он был удивлен и утверждал, что не может вспомнить свое имя.
Апшоу был обнаружен лежащим в переулке за отелем судебным клерком Стивом Коннэлом. Мировой судья Д. Маккенна огласил судебное заключение о смерти в результате падения с пожарной лестницы пятого этажа здания, приведшего к многочисленным смертельным травмам и повреждениям, а затем и смерти.
По словам служащего отеля, Апшоу жил в номере на пятом этаже вместе с тремя другими постояльцами. Соседи Апшоу по номеру сказали, что встал он чуть позже шести часов вечера в среду и вышел из комнаты, никому ничего не сказав. Больше они его не видели.
Следователи, занимавшиеся этим делом, сообщили, что, прибыв на место происшествия, увидели окно, ведущее к пожарной лестнице, открытым.
Миссис Дин заявила, что не знает, как долго Апшоу пробыл в Галвестоуне, и сообщила, что он зашел в приют Армии Спасения во вторник и попросил ужин и постель. И пока он ждал ужин, с ним и случилось то, что миссис Дин назвала «припадком».
Тело будет отправлено в Рейли, штат Северная Каролина, во вторник в сопровождении служащего похоронного бюро «Маллоу и сын».
Нигде в статье, опубликованной в газете Галвестоуна, не было сказано, что Берриен Киннард Апшоу был первым мужем Маргарет Митчелл, автора всемирно известного романа «Унесенные ветром».
Мир супругов Марш был ограничен теперь несколькими кварталами района, в котором они жили, а кино по-прежнему оставалось их любимым развлечением. Джон уже чувствовал себя достаточно хорошо и был в состоянии посещать ресторан Пьедмонтского клуба автолюбителей, расположенного через дорогу от их дома, чтобы пообедать там, а также и соседний с их домом кинотеатр.
5 мая они вновь ходили смотреть «Унесенных ветром», и на следующий день Пегги пишет Гарольду Джорджу, директору кинотеатра, о том, как приятно ей было видеть «заполненный до отказа зал, в котором были заняты даже первые ряды.» Она заметила, что многие в зале смотрели фильм уже не в первый раз, и потому заранее знали, что сейчас должно произойти, и «начинали плакать или смеяться… прежде чем причина слез или смеха появлялась на экране».
В июле Пегги была удостоена звания «почетного гражданина» города Вимутьер во Франции в благодарность за содействие, оказанное ею этому небольшому старинному городку в Нормандии в получении американской помощи после войны.
Пегги была довольна, но в то же время обеспокоена возможными последствиями. Она написала письмо доктору Макклюру из госдепартамента с просьбой дать ей совет, поскольку доктор Макклюр за долгие годы стал для Пегги своего рода советчиком во всех вопросах, касающихся связей с зарубежными странами. Честь, оказанная ей французским городком, заставила ее по-иному отнестись к проблемам, одолевающим зарубежные страны, и в своем письме Пегги признается доктору Макклюру:
«Я лежу ночами без сна, думая о тех издателях, литагентах, газетных критиках и просто обыкновенных людях, писавших мне письма, которые вдруг неожиданно замолчали и исчезли, когда под натиском России пали их страны — Болгария, Румыния, Венгрия, Польша, Югославия и вот теперь — Чехословакия… Коммунисты изгоняют мой роман отовсюду.
Фирма моего чешского издателя теперь «национализирована». Сам он пока жив и на свободе, но я не знаю, надолго ли.
Вечерами я упаковываю в посылочные ящики продукты, витамины и одежду, всегда сомневаясь, дойдут ли они до адресата.
Иногда я с удивлением обнаруживаю, что знаю такие факты из жизни некоторых стран, которые не являются достоянием широкой публики. Я говорю это для того, чтобы вы обратились ко мне, если когда-нибудь мой опыт будет вам полезен».
А 28 июля 1949 года на просьбу губернатора Джеймса Соукса надписать экземпляр «Унесенных ветром», который планировалось поместить в витрину под стекло в здании «Атланта Джорнэл», Пегги отвечает отказом и пишет губернатору, что посылает ему экземпляр своей книги в переводе на югославский — по причинам, которые губернатор так до конца и не понял, хотя Пегги попыталась их объяснить:
«В Югославии, как и во всех других коммунистических странах, пресса во все тяжкие поносит «Унесенных ветром», к моему большому удовольствию и гордости. Пишут, что роман превозносит личное мужество и личную предприимчивость (качества, которые в высшей степени претят коммунистам) и изображает в отвратительной буржуазной манере любовь человека к своей земле и своему дому. И тут коммунистические критики добродетельно доказывают, что любой школьник знает, сколь порочны эти идеи. Ведь в коммунистических странах государство — это все, а личность — ничто. Любить свой дом и сражаться за свою землю — значит, по их мнению, поступать как изменник».
Лето 1949 года выдалось немилосердно жарким. В квартире Маршей было душно, и чтобы немного передохнуть, Джон с Пегги часто обедали на веранде ресторана Пьедмонтского клуба автолюбителей, на берегу большого пруда.
Вечером 11 августа они как раз и намеревались пойти туда пообедать вместе с молодым историком Ричардом Харвеллом — их новым знакомым. День, однако, выдался на редкость утомительным для Пегги, и она попросила Джона позвонить Харвеллу и спросить, не смогут ли они отложить их встречу до следующего вечера. Харвелл, конечно, согласился.
Весь день Пегги выглядела страшно подавленной, и после легкого обеда Джон уговорил ее съездить в Художественный театр на Персиковой улице посмотреть английский фильм «Кентерберийские рассказы». И если они хотели бы попасть на первый сеанс, им следовало поторопиться, вот почему у Пегги не было времени переодеться. Ей пришлось отправиться в кино в своем ярком хлопчатобумажном домашнем платье, чем-то напоминавшем платье швейцарской школьницы.
Пегги помогла Джону спуститься по лестнице, и, проехав на машине несколько небольших кварталов, они оказались почти у театра. В четверть девятого Пегги, все еще находившаяся в подавленном состоянии, припарковала машину у обочины. Театр находился через дорогу, на углу 13-й и Персиковой улиц, и чтобы попасть к нему, Маршам нужно было пересечь Персиковую улицу, очень опасную здесь для пешеходов из-за оживленного движения и отсутствия предупреждающих знаков и переходов. А кроме того, на расстоянии примерно сотни ярдов в южном и северном направлениях улица круто изгибалась, блокируя тем самым обзор для пешеходов, переходящих ее там, где намеревались это сделать Марши.