при почти таких же стартовых условиях мне удалось здорово разогреться на трассе, я легкомысленно отказался от свитера и сменил свои испытанные рукавицы на шерстяные перчатки. О! Мне пришлось об этом горько пожалеть уже в первые часы сегодняшнего перехода, когда, несмотря на все старания, ускорения, прыжки и ужимки, которые я только мог себе позволить, находясь на позиции свободного гонщика впереди упряжек, я не мог отогреть руки, да и туловище мое тоже до дрожи в голосе просило о помощи! Постепенно к полудню солнце набрало бульшую силу, отодвинув все мои страдания на второй план. В немалой степени этому способствовало еще и то обстоятельство, что впервые с момента старта наше «белое движение» обрело какую-то вполне осязаемую и реальную цель. Примерно в 12 часов пополудни прямо по курсу на линии горизонта возникли очертания какой-то сказочной башни. Это было настолько необычно, что заставило встрепенуться и наших собак. Подобные чувства, наверное, испытывает и утомленный однообразием пустыни путник, внезапно заметивший на горизонте оазис. Но при всем уважении к толкованию слова оазис, как участок с древесной растительностью в пустыне или полупустыне, даваемого Большой Советской энциклопедией, я позволю себе определить его как нечто «небольшое и исключительное на фоне большого и однообразного». Возможно, что какой-нибудь из путешественников однажды воскликнул, увидев на безжизненном доселе горизонте некий отличительный штрих: «O! Ah! This… is something we were looking for!»[29] Понятно, что последовавшие за первыми отрывистыми восклицаниями слова объяснений не вошли, да и не могли войти в окончательную формулировку для обозначения замеченного феномена, но вот первые, наиболее естественные, а стало быть, и объективные высказывания и образовали столь популярный ныне для всех путешествующих термин «Oah-This» – по-нашему «оазис». Так или иначе, но действительно на нашем «безжизненном», цитируя самого себя, горизонте появилась эта самая сказочная башня, по мере нашего приближения к ней постепенно трансформировавшаяся в белый лежащий на горизонте шар совершенно правильной формы. Казалось, что до этого шара, напоминавшего то ли основание снеговика, то ли аккуратно слепленный чьей-то невидимой рукою снежок, рукой подать, но это только казалось. Обеденное воссоединение с нами упряжки Уилла имело по крайней мере для меня два положительных следствия: во-первых, я наконец-то надел вниз свитер и сменил перчатки, а во-вторых – Уилл дал некоторые пояснения происходящему. На мой возглас, сопровождавшийся для убедительности взмахом лыжной палки в направлении снежного шара: «Что это такое?» – Уилл, заметно вдохновляясь от осознания собственного превосходства во владении этим вопросом над всеми нами, включая собак, произнес совершенно то же, что и тот упоминавшийся мной гипотетический путешественник, а именно: «O! Ah! This is… something we were looking for! This is Du Line Station. I hope that we can make a phone call from overthere»[30]. Помню, что подобная прозорливость предводителя меня приятно удивила тогда. А я-то думал, что курс наш проложен не то чтобы совсем «от фонаря», но достаточно недалеко от этого осветительного прибора. Ан нет! Все было продумано таким образом, чтобы мы могли наглядно убедиться в наличии у Уилла такой несомненно важной для истинного предводителя черты, как предвидение ситуации. Рельеф местности плавно повышался к горизонту, и от этого казалось, что белый шар вот-вот скатится на нас, но, как нам довелось уже неоднократно убедиться, визуальная оценка расстояний при полном отсутствии всяких ориентиров – вещь крайне ненадежная и, более того, неблагодарная. Вот и сейчас, когда еще в 2 часа пополудни нам казалось, что до шарика рукой подать, мы добрались до него только в 5 часов, пройдя для этого в гору без малого 9 миль!
This» – по-нашему «оазис». Так или иначе, но действительно на нашем «безжизненном», цитируя самого себя, горизонте появилась эта самая сказочная башня, по мере нашего приближения к ней постепенно трансформировавшаяся в белый лежащий на горизонте шар совершенно правильной формы. Казалось, что до этого шара, напоминавшего то ли основание снеговика, то ли аккуратно слепленный чьей-то невидимой рукою снежок, рукой подать, но это только казалось. Обеденное воссоединение с нами упряжки Уилла имело по крайней мере для меня два положительных следствия: во-первых, я наконец-то надел вниз свитер и сменил перчатки, а во-вторых – Уилл дал некоторые пояснения происходящему. На мой возглас, сопровождавшийся для убедительности взмахом лыжной палки в направлении снежного шара: «Что это такое?» – Уилл, заметно вдохновляясь от осознания собственного превосходства во владении этим вопросом над всеми нами, включая собак, произнес совершенно то же, что и тот упоминавшийся мной гипотетический путешественник, а именно: «O! Ah! This is… something we were looking for! This is Du Line Station. I hope that we can make a phone call from overthere»[30]. Помню, что подобная прозорливость предводителя меня приятно удивила тогда. А я-то думал, что курс наш проложен не то чтобы совсем «от фонаря», но достаточно недалеко от этого осветительного прибора. Ан нет! Все было продумано таким образом, чтобы мы могли наглядно убедиться в наличии у Уилла такой несомненно важной для истинного предводителя черты, как предвидение ситуации. Рельеф местности плавно повышался к горизонту, и от этого казалось, что белый шар вот-вот скатится на нас, но, как нам довелось уже неоднократно убедиться, визуальная оценка расстояний при полном отсутствии всяких ориентиров – вещь крайне ненадежная и, более того, неблагодарная. Вот и сейчас, когда еще в 2 часа пополудни нам казалось, что до шарика рукой подать, мы добрались до него только в 5 часов, пройдя для этого в гору без малого 9 миль!
То, что мы увидели, больше всего напоминало творение инопланетян. Представьте себе огромное – метров сорок высотой – сооружение из металлических ажурных ферм, выкрашенных краской зеленого – язык как-то не поворачивается сказать защитного – цвета, поскольку на окружающем бело-голубом фоне этот ядовито-зеленый цвет выглядел, скорее, не защитным и уж совсем не беззащитным, а вызывающе угрожающим. На огромной высоте над поверхностью располагалось само здание станции, которое, казалось, парило под гигантским белым шаром, являвшимся, по всей видимости, обтекателем сокрытой под ним радиолокационной антенны. Это была одна из многих опоясывающих северное побережье Американского континента – и, как мы могли воочию убедиться, не только американского – радиолокационных станций дальнего обнаружения ракет и самолетов. Цепь этих станций, развернутая в годы холодной войны, была направлена против наиболее вероятного противника – СССР, чей молоткастый и серпастый флаг красовался на спине моей походной куртки. Кроме основного зеркала антенны, по всем четырем сторонам этого космического сооружения размещались тарелки антенн меньшего диаметра, предназначенные для дополнительного