чем хотела!
— Я видела их сейчас. Их всех, — тихо проговорила девушка, упрямо глядя в черные прорези в маске, заменяющие глаза. — Мне нужно выйти из дома, отключи барьер, когда я вернусь, обещаю, я все расскажу! Пожалуйста, дай мне выйти! Это очень важно…
— О чем ты? — Если Алеистер и удивился ее словам, сейчас его занимало вовсе не это. — Кого ты видела?
— Вашу семью…
— Ты не могла! Ты зря тянешь время! — Чародей со всей силы стукнул кулаком по столу. — Ты никуда не пойдешь!
Кажется, Вероника угадала, но такой бурной реакции она не ждала.
— Нет. Я видела… У нее каштановые волосы… они вьются. Она закалывает их, — разговор с каждой минутой становился все более безнадежным и напряженным. Девушка поспешно сгребла собственные непослушные волосы двумя руками, придерживая их на затылке. — Вот так…
Ответом ей стал лишь угрюмый взгляд.
— Я видела ваших дочерей, — Вероника предприняла последнюю и самую рискованную попытку объясниться. — Обеих. И они очень похожи на вас, у них такие же волосы… Они почти того же возраста, как моя младшая сестра…
— Неправда, ты не могла видеть! Их больше нет, — голос чародея звучал угрожающе глухо.
— Мы не можем этого знать. Я надеюсь, что где-то они есть. Все они.
Алеистер тяжело опустился в кресло напротив девушки, кажется, последние слова все-таки проняли его.
— Если вы так хотите услышать историю моего несчастья, я расскажу. У нас еще есть немного времени. Она не будет длинной.
Вероника напряженно вздохнула. Немного времени… Чародей даже не подозревает, насколько он оказывается прав! Ладно, ей нужно сосредоточиться и выслушать его до конца, а дальше будь что будет. Может, она и успеет…
— Я был единственным, кто выжил… после падения… Волны долго носили меня, я не помню, как снова оказался на берегу. Кажется, это было очередной усмешкой судьбы. Будь в этом только моя воля, я бы точно утонул… Но…
Связь с порталом я осознал намного позже, как и мои открывшиеся силы. Я пытался искать существ, которые сотворили это со мной, но не нашел. Они ушли, а мне некуда было деваться. Я остался здесь. Дом… Эти стены — плод моих кропотливых трудов. Благо среди руин нашлось все необходимое.
Я помню время, когда за холмом появилась деревня. Я намного старше, чем вы думали, Вероника. Но вас не это интересует, я прав? — Алеистер горько усмехнулся.
Вот почему он молчал. Этот бесконечно несчастный человек винил в своих бедах Сильваера и тех странных существ, которые могли быть на него похожи…
— Моя сила продлевает жизнь, но теперь мне это не нужно…
Я встретил женщину, она жила в той деревне. Гвинет пришла просить лекарство… уж не помню, для кого… Она тоже полюбила меня, я был уверен. Она не испугалась, когда я открыл ей свою тайну. Только рассмеялась и сказала, что и так все знала… Не всех устраивала наша связь, но страх держал крепко. Никто не осмелился сказать слова поперек.
Жена утверждала, что обе наши дочери — моя точная копия, но мне хотелось, чтобы они были похожи на Гвинет. К счастью, ни Шерон, ни Сюзанна не унаследовали мои силы. Семь лет счастья… Как ты считаешь, это много или мало?
— Я не знаю… — Девушка растерянно пожала плечами. Она тоже могла быть счастлива. Недолго. Но теперь у нее не будет даже этого.
— Счастья не бывает много… Я осознал это, когда пришла ОНА. Вы называете ее Неведомой. Что ж, хорошо придумано…
Темнота накрыла меня, и я почувствовал ее чудовищную силу. Она была голодная. Очень голодная… Я не мог ничего сделать, даже пошевелить пальцем. Я не помог моим девочкам… Я был никудышным хранителем Врат… Я и не хотел им становиться!
Когда я очнулся, в доме, кроме меня, никого не было. Небо и море стали одного цвета — отвратительного грязно-серого, солнце погасло. Это случилось под утро, люди в деревне, те, кто уже не спал, остались. Остальные пропали без следа.
Чародей замолчал, собираясь с силами. Было видно, насколько непросто ему дается каждое следующее слово. Алеистер схватился рукой за свою маску, словно стремясь закрыть лицо, и Вероника с удивлением заметила одну, две, три прозрачных капли, скатившихся из-под темной ткани на край воротника.
— Жители деревни обратились ко мне, несмотря на страх. Я хотел… я не смог помочь. Все мои старания оказывались напрасными. Люди менялись на глазах, один за другим… Все они становились монстрами… Те, кто остался… их было все меньше и меньше… С каждым днем… все равно приходили к моему дому, умоляли… позже бросали упреки, угрожали, проклинали… Как я мог им помочь? Никто не думал о моем собственном горе…
На минуту он замолчал, казалось, не в силах выговорить больше ни слова. В доме повисла тишина, нарушаемая лишь мерным шорохом далекого прибоя, потрескиванием электромагнитных заслонов и тактом, отбиваемым загадочными механизмами.
— Они перестали приходить. В деревне никого не осталось. Но самое ужасное случилось потом, — голос чародея дрогнул. — Когда глухой ночью моя жена с дочерями вернулись… за мной. Я узнал их, хотя они уже не были похожи на себя.
Барьер уже существовал, но я отключил его, чтобы выйти к ним. У меня никого не осталось, и меньше всего мне нужна была моя собственная жизнь… Я бы никогда не смог… сам покончить со всем. Но огромное чувство вины перед ними подтолкнуло меня… к двери. Я не только не смог помочь им, но и не решился прервать их страдания, а заодно и свои тоже… Моя рука не поднялась, чтобы…
Я просто стоял на пороге своего дома и ждал, что будет дальше. Они бросились на меня и принялись рвать на части. Я не сопротивлялся. Тогда мне казалось — это вполне закономерный конец…
Утром я очнулся в своем саду в луже собственной крови… Не понимаю, как я остался в живых. Но ужас, который я испытывал тогда, ни за что не сравнится с тем моментом, когда я впервые увидел собственное лицо.
Я проклял сам себя, Вероника… Это очевидно. Как и то, что я пытаюсь изобрести способ вернуть их. Уже много лет… Безуспешно.
Девушка сидела молча, потрясенная. Только чудо и упрямое понимание того, что она должна свершить задуманное, сдерживали стремившиеся хлынуть горькие слезы. Она не представляла, что будет так сильно жалеть человека, которого еще несколько минут назад чуть ли не ненавидела…
На протяжении своего недолгого путешествия она уже повидала достаточно… Не так много, чтобы забыть собственное горе, и уж точно недостаточно, чтобы ее