Третий, когда беда стоит над вами с занесённым мечом и прикидывает, в какое место лучше ударить, а вы шарите пустыми пальцами по земле, пытаясь нащупать выроненное оружие и отползти в сторону, подальше от смертоносного лезвия. Сил, конечно, почти не осталось, но мысль продать жизнь подороже ещё не покинула вашу голову.
И последний, когда вы стоите на пороге пиршественной залы, а беда, расположившись за широким столом, дружески кивает вам, разливает в бокалы вино и машет рукой: мол, заходи, я уж заждалась. Вы заходите, присаживаешься напротив, берёте хрустальный бутон, наполненный тягучим и горьким хмелем, делаете глоток... И всё перестаёт существовать. Вы ещё живы, но вам нет дела ни до мира вокруг, ни до себя. Потому что вы знаете: это предел. Последняя граница, с которой невозможно вернуться. Так вот, Марек был уже у этой границы.
Но если в его глазах по-прежнему видны лучики света, значит, что-то держит парня, держит крепко, не позволяя уйти?
— Рассказывай по порядку.
Он согласно кивнул:
— Вчера, с той гномкой... Ты разговариваешь, а я вдруг чувствую, что думаю не своими мыслями. Думаю: надо заполучить малявку. Потому что она подходит для чего-то.
— Ты сказал: «Юность, не знающая страха».
— Может быть. Вот своих слов не помню, хоть убей! Потом был провал, как раньше; правда, он закончился ещё по дороге, в лесу, но стало только хуже. Словно вернулся домой, да дом без меня занял кто-то другой: иду, волочу на себе гномку, не знаю, зачем, но не могу ни остановиться, ни отпустить её... Словно руки и ноги живут сами по себе.
— А дальше? — спросил я, когда Марек замолчал. — Ты пришёл сюда и..?
— И снова не могу вспомнить, что случилось. Я проснулся уже в комнате, долго не мог пошевелиться. А когда смог, понял: всё плохо.
Он вдруг дёрнулся и приподнялся на локтях:
— Но не это важно. Уходи отсюда!
— Уходить?
— И мальчишку с собой бери, и малявку эту... А если не сможешь, хоть сам уходи!
— Но почему?
— Я не знаю, что со мной, не знаю, зачем притащил из города гномку, вообще ничего не знаю, но мне... страшно. Вдруг этот кто-то другой во мне прикажет убивать? И я... — Марек вдруг всхлипнул. — Я не хочу. Если от моей руки будут умирать люди, Серая Госпожа не примет меня в своём доме.
А и верно, не примет. Оставит бродить по задворкам, там, где грешные души вынуждены вечно страшиться быть сожранными гаарпами — псами Повелительницы Серых Земель. Не знаю, правы ли люди в своих представлениях о мире за Порогом, однако виденное мной свидетельствует: всё может быть. А может и не быть. Но лучше заранее позаботиться о собственном посмертии, пока есть время и средства, не так ли?
Я сел рядом, с минуту смотрел, как тяжело, рваными рывками поднимается грудь Марека в попытках дышать, и всё же решился:
— Ты не виноват в случившемся.
— Хочешь меня успокоить? — грустно улыбнулся русоволосый. — Спасибо. Но не надо, я всё равно умру, и лучше, если не успею натворить новых бед.
— Да, ты умрёшь. Но произойдёт это вовсе не по воле богов, а из корыстного желания безжалостного человека.
Марек непонимающе нахмурился:
— Человека? О ком ты?
— Твоя болезнь вызвана участием «милорда». Проще говоря, он тебя отравил.
— Но как? — Парень выглядел ошарашенным. — Я знаю много разных ядов и обязательно заметил бы!
— Эта отрава иного свойства, чем все прочие на свете. Она живая. Как грибница, которая разрастается и разрастается, пока не сожрёт пень в труху. Но ты ничего не замечаешь, живёшь, как и прежде, пока не становится слишком поздно, чтобы выздороветь.
— Но это... можно лечить?
— Можно. В течение нескольких дней после отравления и при соблюдении определённых условий. К примеру, если не двигаться подолгу, а к тому же ещё и простудиться, лечение вообще не потребуется. Впрочем, вполне возможно, что яд, предназначенный тебе, сильнее того, с жертвами которого сталкивался я.
Русоволосый помолчал, пристально глядя на меня, и сделал единственно возможный из моего признания вывод:
— Ты говоришь так, будто нарочно пришёл сюда.
— Верно.
— Но тогда...
— «Милорд» намеревается отравить весь Мирак. Но беда даже не в том, что люди станут подчиняться его воле, как это делал ты. Гораздо страшнее другое: после своей скорой и неминуемой смерти все они составят войско труповода. Вот тогда угроза гибели нависнет над Западным Шемом и прочими государствами. А ты думал, так и будете в скелетики играть?
В глазах Марека отчаяние дополнилось ужасом:
— Он хочет сначала убить, и только потом... Но ведь и старых костей в земле достаточно! Зачем же убивать?
— Затем, что на каждую кучку костей нужно потратить уйму Силы для поднятия, а тут хватит и нескольких капель. К тому же трупы не будут портиться, оставаясь пригодными и готовыми для нужд некроманта в любой миг. Но, конечно, сначала многим людям придётся умереть.
Забавно. Парень не казался мне излишне чувствительным и боящимся запачкать руки, а на деле вышло иначе: был готов служить некроманту, но восстаёт против убийств. Может быть, виной всему его происхождение? Потомственный лекарь как-никак. Но тогда «милорд» крупно просчитался, обманутый лёгкостью обращения Марека с уже мёртвыми телами. В самом деле, если человек не падает в обморок от вида крови или разложившейся плоти, сие не означает, что он готов бездумно и бесстрастно убивать.
— Это значит, что я тоже...
— Да. После смерти ты станешь его верным слугой.
У меня не было причин жалеть парня, но также не было и причин добивать, просто... Бывают моменты, когда между правдой и ложью нет разницы: кто бы из них ни покинул ножны, смертельный удар парирован не будет.
Молчание. Тяжёлое дыхание, становящееся всё более редким. И спокойное, но решительное:
— Нет. Я не нанимался в услужение после смерти... Не хочу быть одной из его кукол. — Взгляд с робкой надеждой: — Можно тебя попросить?
— О чём?
— Если труп будет сожжён, его же нельзя поднять?
— Разумеется.
— Тогда, как только я умру, пообещай, что сделаешь это!
Не слишком ли много я должен делать для умирающих? Помочь одному, ублажить второго... Впрочем, мне — жить, а стало быть, нести ответ за души, приближающиеся к Порогу и просящие о последней услуге.
— Обещаю.
Он выдохнул и обессиленно опустился на лежанку:
— Хорошо.
— Но прежде позволь спросить — не хочешь ли напоследок отомстить убившему тебя?
— Как?
Я ухмыльнулся, припоминая подробности беседы с Мантией о бродячих духах.
— Есть одна возможность. Но сначала ответь: хочешь?
В глазах русоволосого полыхнула злость:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});