не нравилось, но другого он не нашёл.
В последних числах июля директор кадетского училища вновь появился в кабинете подполковника Маккормика, но уже по своей воле.
— Ваше предложение ещё в силе? — грубо спросил Винтерсблад.
По тонким губам Маккормика скользнула и тут же пропала улыбка, сделав его на миг похожим на хищное насекомое.
— Всё верно. В силе до завтрашнего дня.
— Я согласен, — кивнул Блад, — но я хочу в два раза больше.
Брови подпола удивлённо поползли вверх.
— Откуда же столько взять?
— Не мои заботы. Урежьте долю учителей. У вас есть ко мне «просьба», у меня есть своя для неё цена. Решение за вами. Я зайду завтра утром, — и директор вышел, раздражённо хлопнув дверью.
Маккормик принял этот хлопок за ультиматум и послушно потянулся к трубке висевшего над столом телефонного аппарата. Наутро вопрос был решён, и сумма «благодарности» удвоилась. Этих выплат вместе с жалованьем Винтерсблада за три месяца как раз хватит на октябрьский взнос Анны.
***
Жизнь в кадетском училище вернулась в прежнее русло. Учителя немного оттаяли; отметки Стоукса, Ламберта и Харрингтона взлетели до высшего балла по всем предметам, а стипендиату Уиверу вновь требовалось прыгнуть выше головы, чтобы получить хотя бы «хорошо». Винтерсблад напряжённо искал выход из этой неприятной ситуации, но толком ничего придумать не мог.
Он бывал на занятиях во втором классе много чаще, чем в других, и по возможности усложнял жизнь отличникам и облегчал её Уиверу. Доводил преподавателей до тихого бешенства, влезая среди урока с дополнительными вопросами к ученикам. Он сам объяснял им теорию, если они не могли ответить на его дополнительные вопросы или путались, отвечая основной урок. Разжёвывал материал, оставляя непонятливых после занятий, когда у остальных кадетов было свободное время. Засиживался в своём кабинете до ночи, штудируя книги по дисциплинам, восполняя пробелы в собственных знаниях и соображая, как бы сподручней вбить нужную информацию в деревянные головы «отличников». Он во что бы то ни стало решил вытянуть этих «папенькиных сынков» хотя бы на твёрдое «хорошо», чтобы не так резало глаз за деньги проставленное в журнале «отлично».
Мальчишки, сперва глядевшие на директора, как на предмет мебели, быстро сообразили, что этот офицер под их дудку плясать не намерен. Сначала он их раздражал. Спустя месяц появились первые результаты: сами «отличники» заметили, что в их головах что-то осело, и теперь они не только могут ответить урок без подсказок лебезящих перед ними учителей, но и кое-что сказать в ответ на дополнительные вопросы надоедливого директора. А ещё, что приятней всего, могут поддержать разговор с ребятами со старших ступеней, которые до сих пор не воспринимали их всерьёз и звали «мелюзгой с пустой башкой».
Благодаря директорскому напору, младшие богатенькие кадеты не только начали нормально усваивать программу, но и обрели кое-какую статусность среди остальных учеников. Но кто-то всё-таки пожаловался родителям на большие нагрузки, и однажды в кабинет директора без стука вошёл представительный мужчина — чей-то отец.
— Вы платите мне за успехи вашего сына, — ответил на его претензии Винтерсблад, — и я делаю всё от меня зависящее, чтобы эти успехи были. Вы как предпочтёте: краснеть за неуча всю оставшуюся жизнь или гордиться его настоящими достижениями? Разве ваш ребёнок не заслуживает большего, чем приписка в аттестате? Разве честный высокий результат не стоит тех денег, которые вы на него тратите? Или вы считаете вашего сына неспособным на это? Он неглуп и небездарен, а единственное, что ему мешает в достижении цели — лень и привычка получать всё по первому требованию. Позвольте мне исправить это.
Вопрос был снят, и возмущённые родители директора больше не тревожили.
Понемногу ученики зауважали Винтерсблада. Они по-прежнему недовольно бурчали за его спиной, когда он оставлял их после уроков или был слишком требователен к их работам, но они видели результат и были не прочь, чтобы директор и дальше тащил их в горку.
Продолжал ненавидеть его только пузатый Харрингтон, с которого Блад драл три шкуры на физической подготовке, но результат никак не улучшался, а брюшко дородного кадета не уменьшалось. Харрингтон был единственным, кто плевать хотел на свои успехи. Ему нужен был лишь красивый аттестат, а после — спокойное, тёпленькое местечко, где можно будет вкусно есть и сладко дремать, и никто не станет лишний раз беспокоить. А директор был серьёзной помехой его привычному, размеренному укладу.
***
В сентябре в училище опять что-то ремонтировали и красили на средства «благотворителя, пожелавшего остаться инкогнито».
— Ему что, деньги карманы жмут? — удивлялся Винтерсблад. — Каждые два месяца стены перекрашивать! И так всё блестит кругом, как в музее.
— Так ведь мальчишки… — мямлил в ответ секретарь-бухгалтер и шуршал своими бумагами в поисках нужной на подпись.
— И что?
— Так ведь опять уборную изрисовали, негодники!
— Ну так и покрасили бы только стены в уборной, зачем всё по новой переделывать?
— Так ведь цвет краски не совпадает, а нужно, чтобы всё… Вот, пожалуйста, — Монгайт наконец нашёл нужный листок и ткнул морщинистым пальцем, где расписаться, — а так — за выходные всё и обновят, пока детей-то в училище нет, чтобы им краской-то не дышать. А то…
Что там «а то», Винтерсблад дослушивать не стал, со вздохом закатил глаза и, расписавшись в бумаге, удалился в свой кабинет.
— Цвет краски им не совпадает, — пробурчал он, — не проще ли сразу банкнотами стены оклеить?
Под директорским окном что-то грохнуло. Он выглянул наружу: на дворе двое крепких ребят грузили на повозку деревянные ящики из-под траольской рыбы. Ещё одна придурь богатого благотворителя: после разгрузки траольских поставок тару требовалось отправить обратно для вторичного использования. Будто бы это удешевляло стоимость рыбы. А сколько стоит перевоз этих ящиков туда-сюда, интересно? Неужели выгоднее выходит, чем каждый раз в новых присылать? Но эти поставки организовывал благотворитель, у него с траольской рыболовной компанией договорённости были именно такие, и вмешиваться в процесс не позволялось даже директору. «Пусть делают что хотят, — махнул рукой Блад, — их деньги — их воля. Мне дела нет, в каких ящиках принимать продукты для кадетской столовой».
Сейчас его больше беспокоил стипендиат Уивер — тихий и нелюдимый мальчик, умный и