Читать интересную книгу Оракул петербургский. Книга 1 - А. Федоров

Шторм разбросал людей, успевших спастись, по большой площади бушующей стихии. Сергеев не видел никого рядом, его удачно отогнало волной и ветром от места водоворота, – водные конвульсии над тонущим судном были видны на приличном расстоянии, – там что-то фосфоресцировало и выбрасывало струи фонтанов.

Он вспомнил уроки "выживаемости", полученные в Нахимовском училище, в ВДВ: необходимо обеспечить себе максимальную плавучесть (улегся на спину, нашел удобное положение для ног и рук), обеспокоиться о свободном дыхании (не захлебнуться бы!), войти в медитацию (отогнать все дурацкие мысли об утоплении), присматривать за тем, чтобы какой-нибудь плавающий предмет не двинул по башке. Вот и все, – хлопот-то!

Сергеев не замечал течение времени и привык к волнам, – он убедил себя в том, что катается с гор и получает при этом неописуемое удовольствие. Видимо, периодически он впадал в транс или в глубокую дрему и не заметил как забрезжил рассвет, волны убавили крутизну, солнце выбралось из-за горизонта. Можно было оглядеться, пописать прямо в гидрокостюм, чтобы добавить тепла (когда еще появится такая роскошь), проверить амуницию.

Сергееву повезло на вторые сутки к нему прибило обезображенный труп моряка. Он не узнал его, – лицо страдальца было сплошным оторванным лоскутом кожи и мяса. Но позаимствованный у трупа спасательный жилет с маркировкой "Новогрудок" сильно повысил плавучесть доктора, – теперь он словно лежал на маленьком плоту. Беспокоил только нарастающий озноб и боль в правом плече и боку, – видимо следствие ударов при крушении парохода. Но заниматься собой доктору не хотелось, не было стимула активно бороться за жизнь. Он настойчиво старался забыться и не замечать воду, палящее солнце, противный холодок по ночам, пронизывающий до костей.

Размышлять можно было сколько угодно, но сексуальные мысли почему-то не появлялись. Очень скоро и сами мысли, – то ли от медитацией, или от обезвоживания (воды много кругом, но она соленая, горькая, противная) и интоксикации, от усталости, – словно заглохли и лишь изредка выскакивали, как одинокие блохи. Разбудили его дельфины.

Они кружили довольно близко, некоторые тыкали его носом, пытаясь выспросить о чем-то потаенном, например, о том как он здесь появился и хорошо ли ему в открытом, безбрежном океане. Для них Сергеев был объектом для игр и удовлетворения любопытства: лучше бы принесли чего-нибудь пожрать, да пару галлонов пепси. Дельфины то пропадали, то появлялись снова. Они явно интересовались пловцом и считали его своей находкой, собственностью, а потому присматривали за ним. Наверное, своим присутствием они отгоняли акул, во всяком случае Сергеев так и не увидел поблизости коварных хищников. Его больше беспокоили птицы: при приближении к берегам они могут устроить охоту на человека, – будут пикировать с огромной высоты прямо в голову, скажем, для того чтобы полакомиться глазиком. Вот от таких контактов череп разлетится вдребезги. И дружелюбные дельфины здесь не помогут.

Версия о дельфинах-спасителях и помощниках, видимо, справедлива: они подогнали к Сергееву, погруженному в дремоту еще одного мученика с "Новогрудка". Этот еще дышал, сдавленным и хриплым шепотом он твердил еле различимые слова. Сергеев подтянул его голову и ужаснулся: теменную и височную область справа рассекали глубокие рваные раны, страшно разъеденные соленой водой, из-под разорванного на груди гидрокостюма выглядывали две половинке переломанной правой ключицы, вылезшей через разрывы мышц и кожи, рука висела, как плеть, остальные части тела было бесполезно рассматривать, – помощь все равно оказать нечем. Сергеев узнал молодого помощника механика, – ясно, что он был в агонии и финал близился. Он увидел у него на правой кисти примитивную татуировку, – нелепый дракон и буква "К" сверху.

Фамилия страдальца была Корсаков. Вдруг, как электрическим током, Сергеева пронзило воспоминание: всплыло Нахимовское училище, парень из четвертого взвода по фамилии Корсаков (кличка – Корсар), его имя и отчество поммеха совпадали. Вот как могут раскрываться возможные тайны. Тот, давний, Корсаков плохо закончил: при очередном сокращении Армии, индуцированным Никитой Хрущевым, нависла угроза закрытия питонии, – многие нахимовцы рванули на гражданку; ушел и Корсаков, а через некоторое время сел в тюрягу за участие в групповом грабеже. Подробности тех событий Сергееву были не известны; что стало потом с Корсаковым – оставалось загадкой.

Расставаясь с жизнью, смертник пытался обратиться к Богу, к своим погибшим товарищам с последней исповедью: "Я погубил всех, … меня купил, сволота, …простите, простите, парни"… Он повторял эти слова, как автомат, словно включенный и оставленный на взводе автоответчик. Сергеев не все понял, не ведомым оставался тот, кто был "сволотой". По врачебному рефлексу он пытался успокоить страдальца и поддерживал его на плаву рядом с собой.

Скорее всего, минут через сорок Корсаков затих и перестал подавать признаки жизни, пульс не прощупывался. Нужно было избавляться от трупа, – он мог привлечь своими открытыми ранами, запахом крови акул. Сергеев расстегнул спасательный жилет отдавшего Богу душу пловца и легонько оттолкнул его ногой: тот медленно стал погружаться и уже на видимой Сергееву глубине мертвого грешника стали трепать и терзать жадные хищники – акулы.

Через некоторое время Сергеев потерял счет часам и дням, его поддерживали три спасательных жилета. От такого комфорта он расслабился окончательно и, видимо, периодически уходил в глубокий сон, скорее забытье – уже не отличал ночь ото дня, аппетит был заглушен напрочь, оставалось только желание пить. Но тут приходилось довольствоваться маленькими глотками океанской соленой воды, – скорее, полоскать ею рот. Для этого совсем не обязательно просыпаться полностью, делалось все сквозь сон, рефлекторно.

В короткие периоды прояснения сознания Сергеев пытался по солнцу или звездам определять направления сноса течением своего беспомощного тела: ему казалось, что дрейф был в сторону материка, островов.

Память возвращалась к Сабрине – и это были приятные воспоминания. Но вот из детства, юности выуживались только невеселые картины. Стала чаще вспоминаться мать, уже много лет как ушедшая из жизни; первая жена навещала воображение, другие бывшие родственники и друзья – в общем, являлись многие покойники, но они не звали, не манили к себе – лишь напоминали о своем былом пребывании на земле и, видимо, о том, что души их существуют и отдыхают все еще на небесах.

Однажды вспомнился урок фехтования в Нахимовском училище: Сергеев был в паре с Корсаковым – невысоком, худощавым, непомерно злым парнем. У Сергеева была великолепная прыгучесть (он преуспевал в прыжках в высоту на занятиях по легкой атлетике). Этим качеством он пользовался на занятиях по акробатике (сальто), гимнастике (прыжок через коня), теперь решил воспользоваться на фехтовании.

Корсар явно фикстулил, иначе говоря, пижонил. В высоком и неожиданном прыжке Сергеев нанес своему противнику удар эспадроном сверху по плечу и спине. Удар, скорее всего, пришелся сзади между полами защитной ватной куртки. Клинок фиксировался на плече вблизи от рукоятки и, изогнувшись, всей основной гибкой поверхностью, ограничительной пуговкой на конце резанул по спине, по позвоночнику.

Противник взвыл от боли, а, очухавшись, бросился вперед, бестолково размахивая своей спортивной саблей. Сергееву ничего не стоило, отступая, парировать удары. В нужный момент он выполнил "подсечку" и Корсар грохнулся на спину. Но, даже лежа на полу, он пытался нанести удары клинком по ногам Сергеева. Схватка была моментально остановлена тренером. Из случившегося Сергеев сделал вывод: Корсара подводит хвастовство, злобность, безрассудность, мстительность. Если сюда добавить алчность, то портрет потенциального преступника складывался сам собой.

Наверняка, успешная медитация перешла в глубокую потерю сознания. Очнулся Сергеев на палубе небольшого судна: его уже выловили из океана, замершего на поверхности океана, замершего в абсолютном штиле, – это и позволило ленивым рыбакам, забредшим в тот уголок океана по своим неспешным делам, заметить странный предмет.

Врача, медикаментов на маленьком судне, конечно, не было. Сергеева растерли махровым полотенцем, да шерстяной тряпкой, предварительно окатив чистой водой, чтобы смыть морскую соль, переодели в сухое и положили в небольшом закутке общей каюты экипажа. Теперь он лежал в полумраке, стуча от сильного озноба зубами, обессиленный, словно выжатый, негодный лимон.

К Сергееву, видимо, был интерес только меркантильный, – за спасение полагалось вознаграждение от международных морских организаций (не имело значение умер ты или доставлен на землю живым). Но никто здесь не собирался, да и не был способен оказывать активные лекарские действия. Сергеев чувствовал, что долго не протянет, но бороться за собственную жизнь не было никакого желания. Нужны были капельницы, строгий расчет ингредиентов, гипотензивные, антибиотики, то есть все то, что могла предоставить только хорошая клиника.