Кирина отшатнулась от листа как от оружия.
— Я уже сказала, что ни в чем не виновата. Я никогда не состояла в Братстве. Я ничего не знаю.
Тарковски разочарованно вздохнул.
— Я надеялся, что вы будете более благоразумны.
Кирина ждала, что он примется ее запугивать и давить, но господин Тарковски захлопнул папку и встал.
— Позовите меня, когда будете готовы к конструктивному диалогу, — попросил он, стукнув в белую дверь. — Я бы пожелал вам доброй ночи, — с мягкой улыбкой повторил маленький мужчина, — но так принято говорить тем, кто собирается спать.
Дверь отворилась, и Тарковски ушел, оставив Кирину в полном недоумении.
Ферия вскочила и заметалась меж белых стен. Тарковски не был похож на того, кто может так легко сдаться. На что он пойдет, чтобы вытянуть из нее признание? Кирина почти не сомневалась, что ее станут бить. Вряд ли это будет делать сам Тарковски: его мягкие маленькие ручки не годятся для этого. Наверное, он прикажет выбить из нее правду кому-то из гвардейцев. Кирина вспомнила своих конвоиров и представила, как они на пару примутся ее истязать. Она сомневалась, что ей хватит стойкости перенести такое.
«Если раскрою рот, меня будет ждать расстрел», — напомнила себе девушка. Это придало ей решимости молчать во что бы то ни стало.
Однако шли часы, но никто не приходил, чтобы начать пытки над ней. Мучительное ожидание и метания по комнате совсем измотали ее. Кирина присела на кровать и тут же завалилась на бок, только теперь почувствовав, насколько устала.
«Вряд ли я просплю что-то интересное», — решила она и в изнеможении закрыла глаза.
Кирина едва успела погрузиться в тревожный сон, как дверь с лязгом распахнулась и кто-то грубо встряхнул ее за плечо.
— Проснись!
Девушка испуганно подскочила и бешено заозиралась по сторонам. Перед ней стоял новый гвардеец, такой же молодой как и конвоиры, с редкими светлыми усами над пухлой губой. Кирина отползла от него к стене и поджала колени к подбородку.
Но он не собирался ее бить. Удостоверившись, что с нее слетели остатки сна, он покинул комнату и запер дверь.
Сердце Кирины колотилось у самого горла. Она ничего не могла понять.
Некоторое время она просидела, напряженно ожидая нового вторжения. Но усталость навалилась на плечи каменной глыбой, и у Кирины вновь начали слипаться глаза. Она закемарила сидя, уронив голову на грудь, но спустя мгновение проснулась от лязга двери.
— В чем дело? — раздраженно воскликнула она. — Меня собираются допрашивать?
Усатый гвардеец молча вышел вон, оставив ее без ответа.
Когда Кирину растолкали в третий раз, она все поняла. Никто не станет ее бить. Ее ожидает то, чего физически не способен вынести человек.
За последующие дни Кирине не дали и минуты сна. Сперва гвардейцы будили ее окриками и толчками, когда это перестало действовать, ее начали обливать ледяной водой и насильно раскрывать ей глаза.
Кирина отслеживала время по приемам пищи. Три раза в день на откидном столике исправно появлялся поднос с едой, но на вторые сутки у нее полностью пропал аппетит. Белые стены и мебель нестерпимо резали глаза, едва заметное мерцание лампочек сводило с ума.
Четвертые сутки Кирина провела, сидя на стуле и боясь заснуть — неизбежное пробуждение было мучительней, чем бодрствование. Предметы и стены слились в одну сплошную невыносимую белизну. Кирина была готова поклясться, что она издает собственный звук — тонкий протяжный звон на самой границе слуха. Девушка затрясла головой и вперила взгляд в черный подол платья. Трясущиеся руки мяли траурную ткань. Белые, слишком белые руки. С исступленным воем она засунула кисти подмышки и принялась раскачиваться взад-вперед.
Мерные движения убаюкали ее, и Кирина свалилась со стула. Она бы заснула прямо так, но охрана была начеку. В комнату вошел усатый гвардеец с зелеными веснушками на носу и оторвал ее от уютного пола.
— Бруно, пусти, — взмолилась она, но он, кажется, не расслышал ее слов из-за противного звона. Она повторила громче, еще громче и зашлась криком. Гвардеец подтащил ее к раковине и засунул ей голову под ледяную струю. Кирина забилась в его руках, но он продолжал ее держать до тех пор, пока она не пришла в себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Наконец, он отпустил Кирину, и она без сил сползла по стене, ежась от ледяных капель, сбегавших с волос на спину. Девушка с ненавистью поглядела на своего мучителя. Им оказался тот тип, которого укачивало от поездок. Никаких усов и веснушек на его лице не было и в помине.
Кирина не помнила, сколько дней прошло с того инцидента. Она запуталась в своей системе отсчета. Иногда она забывала о том, что приносили еду, а порой считала одну и ту же тарелку дважды, сделав круг по комнате и наткнувшись на нее взглядом вновь. Она уже не могла с точностью сказать, чем занималась в течение дня.
Кирина поняла, что наступает конец, когда опомнилась посреди комнаты, распевая песню о Зебоине Зэмбе. Она подошла к двери и постучала. На уровне глаз открылось узкое окошко.
— Позовите господина Тарковски, — шепнула она и сползла на пол.
Ее палач не являлся на зов целую вечность. Когда он, наконец, вошел, Кирина обнаружила себя на унитазе. Она не помнила, как очутилась на нем.
— Доброе утро, госпожа Ферия, — учтиво поздоровался Тарковски, не обратив внимания на место, которое она сочла подобающим для встречи. — Мне передали, что вы хотите меня видеть.
Кирина вяло кивнула.
— В таком случае, приступим, — лысый мужчина протянул ей лист и ручку.
— Я не знаю всех фамилий, — проблеяла девушка, — только имена.
— Пишите то, что знаете, — успокоил ее Тарковски, услужливо предложив ей свою папку, — остальное не ваша забота.
Кирина умостила папку на коленях и склонилась над белым листом.
«Им уже все равно», — подумала она, но все равно почувствовала себя предателем, коряво выводя на бумаге «Бруно Ферия», «Айзек Пенз» и еще два десятка имен.
Когда она закончила, Тарковски взял листок из ее рук, быстро пробежал его глазами и разочарованно вздохнул.
— Меня предупреждали, что у вас большое сердце и скудный ум, госпожа Ферия, — жалостливо проговорил он. — Стоило ли звать меня, чтобы подсунуть список из двадцати мертвецов?
Кирина почувствовала, что вот-вот расплачется.
— Пани, Трис, Стефф, Макс, — мужчина покачивал головой в такт своим словам. Свет пульсировал на его гладкой лысине, как вспышки на солнце, — их всех давно опознали. Возможно, вы хотите добавить кого-то еще?
Кирина помотала головой и расплакалась.
— Ну что ж, наверное, вам нужно еще время, — Тарковски встал.
— Вы не дадите мне спать? — жалобно проскулила Кирина.
— А разве я вам мешал? — мучитель невинно моргнул через толстые стекла очков. — Спите спокойно, госпожа Ферия.
Дверь не успела закрыться за ним, а Кирина уже спала, повалившись грудью на колени. В этот раз ее никто не будил. Она проснулась на мгновение сама, свалившись с унитаза, но, даже не попытавшись доползти до кровати, отключалась вновь.
Кирина проспала не меньше суток, скрючившись у подножия унитаза. Никто не потрудился перенести ее на кровать. Когда она окончательно очнулась, все кости ломило, а от одежды шел мерзкий дух пота и немытого тела. Кирина со стоном поднялась и побрела к раковине.
Как назло вместо воды из крана раздалось лишь утробное гудение. Девушка беспомощно выругалась. Ей нужно было взбодриться, а кроме того во рту совсем пересохло.
Ферия похлопала себя по щекам, стряхивая остатки сна. Надо было соображать быстро. Тарковски дал ей передышку, чтобы она окончательно не потеряла рассудок или не умерла. Кирина была нужна ему вменяемой. Сколько она протянет, когда он решит возобновить пытку? Кирина вспомнила невыносимую усталость, переходящую в физическую боль, и вздрогнула всем телом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Пока она выдала лишь тех, кого уличили и без ее помощи. Нужно убедить Тарковски, что больше ей никто неизвестен. На суде она сможет сказать, что Пенз сколотил свою шайку прямо в Посольстве, предлагал присоединиться к ним, а после отказа угрозами заставил молчать. Кирина никого не убила, просто не успела предупредить. Вряд ли такое преступление тянуло на смертную казнь. Возможно, судьи смягчатся и сохранят ей жизнь, особенно узнав, что она во всем призналась чистосердечно.