– Это же…, – аж подавился Виргид, не сумев враз слопать сногсшибательную новость. – Это ж целый город! И деревень с десяток.
– Двенадцать, – насмешливо поправила его Гулда. – А что до золота, так я не собираюсь объявлять, сколько нам с дочками перепало. Обойдётесь. Нам хватит и ладно. А вы свои…
– Подъезжают! – ворвался на подворье конный вестник, посланный загодя предупредить о появлении их нового властителя.
Виргид подал княгине руку, помог подняться. Гулда встала по левую руку верховника – по правую предстояло отныне стоять князю. Поместники, что околачивались на подворье кто где, потянулись к крыльцу. Рожи по большей части хмурые – это у старших. Молодые смотрят на распахнутые ворота задиристо, с вызовом, дескать, мы тут тебе не холопы – смотри, не попутай ненароком.
– Щенки, – окинув их взглядом, проворчал под нос воевода, встав тремя ступенями ниже верховника.
– Так зайцы у нас лишь в лесах и водятся, – напомнил тот, вновь завозившись в одеяле. – Ну, вот и свершилось, – вздохнул он, когда в воротах показался Кеннер по прозвищу Свирепый.
Тот въехал на двор нарочито медленно. Впереди своих дружинников, что тут же принялись выстраиваться конными вдоль пути к крыльцу. Кеннер, остановив коня, ждал, пока ближники не закончат мостить ему проход. Нападать на него, понятно, никому из риносцев и в голову не придёт. Однако традиция древняя – пришедшая из тех времён, когда такое бывало запросто.
Едва всадники приструнили уставших коней да вытащили мечи, подняв их перед собой, Кеннер опять нарочито степенно слез со своего. Отдал поводья и направился к крыльцу под мечами, не сводя глаз с верховного священника Риннона-Синие горы. Гулда покосилась на старика и едва сдержала усмешку: тот сидел, зарыв глаза и свесив голову на грудь. Вовремя задремал – ничего не скажешь.
Однако стоило князю подняться на крыльцо и остановиться парой ступенек ниже, Рун разлепил веки и приподнял голову. Уткнулся в Кеннера ещё более помутневшим взором и не без труда выдавил:
– Поспешим. Силы уходят.
– Как скажешь, высокочтимый, – поясно поклонился старику богатырь. – Назови моё имя.
– Риннер. Князь могучего Риннона-Синие горы. Отныне и до самой смерти.
– Рун! – окликнул верховника один из поместников, стоявший ближе всех к крыльцу. – Мы с князем после потолкуем! Ты главное успей решить!
– Главное, – прошамкал старик, с диким трудом удерживая качающуюся на подламывающейся шее голову. – О твоей невесте.
Кеннер, даже не взглянул на Састи, что продолжала, сидя, рукодельничать. И тоже не подняла голову, дабы полюбоваться на возможного женишка. Только плечики заметно встопорщились под тяжёлым парчовым нарядом, будто княжна вот-вот кинется на него с иглой, которой вышивала.
– Я в няньки не нанимался! – громко и отчётливо возвестил Кеннер, стараясь смотреть прямо в ускользающие глаза верховника. – Мне такая жена не нужна. Сейчас. А ждать, пока она вырастет, я не стану. Вы дадите мне другую жену! И самую достойную! На иное я не соглашусь, – предупредил он чуть тише, переведя взгляд на воеводу.
Однако, несомненно, заметив облегчение в глазах княгини, по которой лишь мазнул взглядом.
– Воевода, – кивнул он Виргиду, – свадьба не позднее, чем через три дня. Большой пир мне без надобности.
– Так тебя уже поименовали, – удивился Длинноус. – Всё, ты наш князь. Вот выберешь своего воеводу и…
– Выбрал, – холодно оборвал его князь и продолжил: – Свадьбу устроишь через три дня.
– Ты за три-то дня выбрать себе невесту успеешь? – поклоном поблагодарив за честь, усомнился Виргид.
– Уже выбрал, – усмехнувшись, огорошил всех князь.
И тут уж нарочито показательно уставился на Гулду. Та – надо отдать ей должное – даже бровью не повела. Лишь румянец с её щёк улетучился в мгновение ока. Да в глазах вспыхнуло.
Последний раз они перевиделись на тризне по князю Риндольфу более двух лет назад. Да и то парой словечек не перемолвились. Гулда тогда – заплаканная, измученная, здорово схуднувшая – напоминала истрёпанную невзгодами крестьянку, у которой худой двор да дюжина сопливых по лавкам. Кеннер на неё толком и не взглянул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Зато теперь вперился во вдовицу испытующим взглядом. Та ответила решительным, огненным, непримиримым. Это прежде с ней мало считались, да каждый норовил её прогнуть под себя: отец, муж, поместники Риннона. А теперь у горькой вдовицы падчерица Двуликая. Мало того, что злыдня известная, так ещё и во всеуслышание заявила, что не оставит мачеху с сестрёнками своими заботами да защитой. И не дай Создатель, кто им чего худого сделает. Тем паче, против воли Гулды вздумает распорядиться судьбой Састи или Фротни. Мало иль кисло никому не покажется.
Вот так выбор – потрясённо запереглядывались да загудели поместные воины княжества. Не то, чтобы они против. Уж Гулда-то для них давно своя. А ежели копнуть глубже, так и удобна во всех отношениях. Лестно, конечно, видеть свою дочь княгиней – подумалось одним, самым разумным – но при таком-то муже пускай она лучше получит мужа попроще, но понадёжней.
Лестно пристроить дочку в княгини – думалось не самым умным, но привычно осторожным – но подобные выборы вечно приносят кучу неустройств. Такая буча поднимется, такая борьба за место, что не обрадуешься. А то ещё счастливую избранницу и отравить сподобятся: знавали риносцы и такое. Ну её – такую честь.
Были и такие, что готовы ринуться проталкивать дочь в княгини любой ценой. Да ведь самолично выборы невесты не объявишь. Тут решать одному лишь князю. А тот, по всей видимости, уже решил. Не в привычках Свирепого необдуманно разбрасываться столь дерзкими заявлениями.
– Решай, – с трудом прошамкал Рун, шевельнув головой в сторону Гулды.
Старику явно уже невмоготу оставаться тут и делать вид, будто он продолжает вершить дела. Своё главное дело он уже сделал: данное слово – водворить в Ринноне князя и покой – сдержал. Остальное не только объять, но и просто отметить не в состоянии.
Гулда уже взяла себя в руки и призадумалась. Предложение со всех сторон ей выгодно. И дочек защитит, и хозяйкой в Ринноне останется. Только вот, что за этим кроется? Не задумал ли Кеннер отыграться на ней за выкрутасы Ринды? Они с падчерицей, конечно, слывут врагами… Слыли. Может, в этом всё дело? В последнее время слухи об их чудесном примирении гуляют по городам да весям.
Как бы там ни было, она и впрямь напиталась бунтарским духом падчерицы. Как? Да просто: слишком сильно позавидовала отваге Ринды, с чего и осмелела. Гулде показалось, что Создатель не зря преподнёс ей новое, со всех сторон неведомое испытание. И она, по примеру Ринды, решилась говорить прямо. За себя ведь говорит, а не за чужие выгоды.
– Предложение лестное, – деланно задумчиво протянула княгиня, склонив голову. – Честь великая. И с каких таких моих заслуг? Князь Риннер, скажи прямо: почему я? Если это месть Ринде, так глупо тебе подставлять голову под гнев Двуликой. А, значит, и Раанов. Это был не её выбор. Так рассудил сам Создатель. Оттого Ринда и бунтовала, что её толкало на предназначенную свыше дорогу.
– С этим всё понятно, – досадливо процедил князь, сунув руки под широкий пояс. – И хватит мне этим в глаза тыкать. Мне от её пропажи не холодно, не жарко. Речь о тебе. Ты доказала, что являешься подлинной княгиней, чистопородной. А мне как-то недосуг дожидаться, пока моя невеста станет такой же. Или не станет, от чего меня вообще увольте. К тому же в Ринноне ты своя. Народом любима, – нетерпеливо бросал он резоны, – хозяйство знаешь не понаслышке. Меня это устраивает со всех сторон. Твоё слово, княгиня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Три дня, – вскинула бровки Гулда и направилась к нему: – Не маловато?
– В самый раз, чтобы твой хитромордый батюшка не успел сюда явиться, – со своей грубой прямотой пояснил князь, подавая ей руку.
– И твой? – уточнила Гулда, спускаясь на его ступеньку, и приникла к одетому в железо плечу, стараясь дотянуться до уха. – Другие причины так ужасно меня осчастливить есть? – прошептала, пропустив мимо ушей недовольный ропот поместников, которым тоже интересно послушать, о чём эти двое сговариваются. – Говори сейчас. Если замыслил что-то худое, а я дознаюсь, тебе не жить.